сырой кустарник на более твердой земле по обочине. - Восемь или десять
ночей, если продержится хорошая погода и река Эрроу не слишком поднялась
на переправе.
- И это вы называете хорошей погодой? - проворчал Руди. - У меня зуб
на зуб не попадает все то время, что я нахожусь здесь. Хоть бы одежду
просушить...
Ингольд вытянул руку, и дождь собрался маленьким озером на его
мозолистой ладони.
- Могло быть много хуже, - тихо сказал он. - Последние десять лет у
нас были сильные ветры со снегопадами в горах, заставившие Белых Рейдеров,
варваров равнин, нападать на наши поселения из одного только голода. Эта
зима, судя по всему, будет еще хуже...
- Фантастика.
- Зато Дарки реже нападают в плохую погоду. Сильные ветры, проливные
дожди или снег, похоже, держат их под землей. Так получается, что
некоторые блага или несчастья приходят по очереди.
- Прекрасно, - сказал Руди без энтузиазма, - у нас есть выбор между
Дарками или воспалением легких.
Старик поднял брови, усмехаясь.
- И что бы ты предпочел?
Они свернули с перекрестка, как в свое время Джил, и ржавые леса,
казалось, расступились, открыв за ними туманную золотистую равнину и
полускрытый в перламутровом тумане над рекой разрушенный город Гей.
Привыкнув к мегаполису Лос-Анджелеса, Руди посчитал этот город очень
маленьким, но со своим лицом, со своей архитектурой и даже роскошью. Он
восстановил его мысленно, представив крыши на обгорелых стенах домов и
листья на сером кружеве голых веток. Руди вспомнил, как тихий мягкий голос
Минальды печально произнес: "Теперь я вспоминаю его во всей его
красоте..."
В задумчивости он какое-то время стоял, глядя на серебристо-оранжевый
пейзаж, пока стихающий шум за ним не дал ему сигнал, что конвой прошел, и
Руди ничего другого не оставалось, как вернуться обратно на дорогу и
догнать остальных, прокладывая себе путь через месиво черной грязи, на
которой редкие белые птичьи перья казались хлопьями выпавшего первого
снега.
Новые беженцы присоединились к ним на равнине у стен Гея. Трасса
Карст - Гей пересекала Большую Южную Дорогу в нескольких милях от
многочисленных башенок городских ворот, в огромном вытоптанном круге среди
высохшей травы. К северу от перекрестка маячил Холм Треда, названный в
честь какого-то героя древних войн, - единственный выступ на плоской
земле.
Караван был встречен пестрой толпой беглецов из Гея, более смелых или
же наоборот - глупых или тяжелых на подъем, которые упрямо не покидали
разграбленных обломков столицы, надеясь, что авось опасность как-нибудь да
минет их. Они были намного лучше обеспечены едой и тяжелее нагружены, чем
те, кто бежал в Карст неделей раньше, лучше одеты, ехали на повозках с
мулами и лошадьми, вели коров, свиней и кур, несли огромные сумки с
книгами, деньгами, запасной одеждой и фамильным серебром.
- Где они взяли коров? - спросил Руди у Джил, которая в это время
совершенно случайно оказалась рядом. - Ей-богу, не держали же они всех
этих животных в городе.
Джил сказала:
- Люди в Нью-Йорке, Бостоне, Чикаго держали коров и свиней до 1890-х.
Как ты думаешь, откуда в городе берется молоко?
Когда две толпы смешались, он услышал гул голосов вдоль
увеличившегося каравана.
- Это действительно Ее Величество? Она жива и здорова? И Его
Высочество?
Люди благодарно крестились и вытягивали шеи, чтобы посмотреть на
королеву. Будучи не особо образованным американцем, Руди ожидал от
подданных монархии страха или возмущения по отношению к тому, кто имел
столь безграничную власть над ними, и ему было удивительно видеть то
почтение, которое они оказывали Альде и Тиру. Он вспомнил, что она
говорила прошлой ночью насчет любви и чести - что людям нужен властитель,
которого они могут любить, так же, как и закон, которому они следуют. Вот
он бы, к примеру, не смог представить себе ни одного из членов своего
собственного правительства, которого хотя бы уважал, не говоря уже о том,
чтобы молиться или радоваться его спасению. Это заставило его новыми
глазами посмотреть на высокую, покрытую шкурами повозку со свисающими
черными и красными знаменами и совершенно по-другому подумать о
черноволосой девушке, сидящей в ней.
День тянулся медленно, они брели по Большой Дороге через мокрые
зеленые поля вдоль реки. В противоположность грязной тропе, в горах дорога
была широкой и относительно сухой. Караван покинул широкий простор равнины
у Гея и пересек мост между хмурыми пустынными башнями, чтобы вступить в
плодородные долины, где дорога лениво пролегала между лугами и лесами.
Руди, будучи типичным городским жителем, тем не менее был поражен
степенью процветания этой земли. Крестьянские дома были добротно сделаны и
поражали количеством комнат и просторными подсобными помещениями для
скота.
Но безлюдье земли навевало уныние. Брошенные дома, оставленный и
орущий от голода скот, наполовину убранный урожай, гниющий под дождем, -
страшная в своей безысходности картина погибающей земли.
Те немногие люди, что встречались им, выходили на дорогу со всем
своим добром, детьми, как попало рассаженными в воловьи повозки, чтобы
влиться в ряды движущейся армии беженцев. Следом бежали пастушьи собаки,
подгоняя лаем кучки овец и свиней. Когда караван проходил мимо этих
необитаемых ферм, стражники или Красные Монахи - мужчины и женщины,
действовавшие сами по себе, - покидали обоз, чтобы поискать пропитание ни
заброшенных полях и пустых сараях. Иногда они возвращались с грузом зерна
и крупы, а то и скотом: свиньями, блеющими овцами или маленькими
коренастыми деревенскими лошадками - животными, чьим владельцам уже больше
никогда не придется заниматься хозяйством.
А дождь все шел, не прекращаясь. Конвой разросся до армии, двигаясь
по серебряной дороге под ливнем.
Руди думал о том, сколько же пройдено миль, - "черт, это как идти из
Лос-Анджелеса в Бейкерсфилд", - и удивлялся, какого черта он там делал.
Поверх тяжелых облаков и косого дождя серый день переходил в сумерки.
Руди прикрыл ладонью глаза и окинул взглядом серый ландшафт; он
увидел, как видел несколько раз в течение дня, человека - мужчину или
женщину, он не мог точно сказать, - бесцельно бродившего вдалеке под
секущим холодным ветром. Он удивлялся поведению этих людей - никто из них
не дал никакого знака, что видит проходящий конвой, и никто из идущих по
дороге не заговорил с ними и не помахал им рукой. Иногда они стояли,
безразлично уставясь в пространство, или просто лежали на земле в полях,
тупо гладя в пустое небо.
Руди был заинтригован и поэтому ближе к вечеру, когда увидел мужчину
и двух молодых женщин, стоящих наверху у дренажной канавы сбоку от дороги,
пусто глядя в пространство, он свернул с мостовой и, спустившись по краю
канавы, поскальзываясь на траве и грязи, перебрался туда, где они стояли.
Мужчина был одет в просторную белую хлопчатобумажную рубаху,
прилипшую от дождя к мягкому упитанному телу. Его руки и рот были почти
синими от холода, но он, казалось, не замечал, что стоит по щиколотку в
ледяной воде. Девушки были одеты в мокрые шелковые платья; с увядших
цветов и цветных лент, вплетенных в их спутанные волосы, капала вода. Их
бессмысленные глаза следили за его движениями, но никто из них троих не
издал ни звука.
Руди осторожно провел рукой перед глазами мужчины. Тот следил за
этим, но в глазах не отражалось никакого понимания увиденного. С девушками
было то же самое - красивые девушки, грациозные и нежные, как влажные
свежие лилии. Руди с удовольствием взял бы одну из них - или даже обеих -
к себе в постель, если бы не леденящий ужас этого пустого взгляда.
- Вот, - сказал Ингольд позади, - еще одна вещь, которую делают
Дарки.
Руди испуганно обернулся: он не слышал, как подошел колдун, даже
через четыре дюйма воды. Лицо старика казалось напряженным и усталым, еле
различимым в тенях поднятого капюшона.
- Мы почти не видели таких в Карсте, может, потому, что жертвы были
растоптаны теми, кто искал спасения, или потерялись в лесах вокруг города.
Но я знаю это по Гею. Пожалуй, многие знают об этом.
- Что с ними? - Руди перевел взгляд с колдуна на трех дрожащих
пустоглазых существ и почувствовал, как по коже пробежали мурашки, что,
впрочем, было явно не от холода.
- Кажется, я говорил об этом раньше, - тихо сказал Ингольд. - Дарки
пожирают сознание так же, как и плоть, - вот почему, подозреваю, они
охотятся за людьми, а не за животными. Так же, как человеческое мясо и
кровь, Дарки поглощают психологическую энергию, интеллект, сознание, если
угодно. Возможно, для них это самое важное.
Протянув руку, Ингольд закрыл глаза мужчины большим и указательным
пальцами и, сам смежив веки, погрузился в молчаливую медитацию. Внезапно
колени у мужчины подогнулись, и Ингольд шагнул в сторону от него, когда
тот беззвучно повалился в булькающую под дождем воду и остался лежать
лицом вниз - он был мертв.
Руди все еще в ужасе смотрел на труп, когда колдун коснулся по
очереди каждой из девушек. Они упали и лежали, их украшенные цветами
волосы плавали вокруг них в грязной воде канавы. Колдун развернулся и,
опираясь на посох, снова вскарабкался на берег. Руди последовал за ним,
вода стекала с пол его одежды, замерзший, дрожащий, он был потрясен тем,
что сейчас сделал Ингольд. Какое-то время они не разговаривали и только
молча брели по дороге. Потом Руди не выдержал и спросил:
- Они не оправляются от этого, да?
- Да, - донесся голос колдуна из тени капюшона.
"Безобидный старикашка, - подумал Руди, - обаятельный старый дурачок.
Неудивительно, что люди боятся его".
- Да, - продолжал Ингольд, - если они находятся в помещении, они
обычно умирают от голода. Если снаружи - погибают, потому что совершенно
беззащитны.
- Гм... неужели никто не пытался позаботиться о них, чтобы
посмотреть, может ли сознание вернуться к ним?
Ингольд пожал плечами.
- Это не так легко, если ты сам убегаешь от Тьмы. На севере, в
Твеггеде, в начале всех этих бедствий попытались так сделать. Жертва
прожила два месяца.
- И что же случилось после двух месяцев?
- Ее убили те, кто ухаживал за ней, - добавил колдун, - это были,
видишь ли, муж и дочь жертвы.
Руди обернулся через плечо. Тяжело опускался вечерний туман, тень и
мрак покрывали землю.
Настала ночь, и на мили вверх и вниз по Большой Южной Дороге беглецы
пытались заснуть. Сторожевые костры разгоняли тьму, как мерцающее
ожерелье, по обе стороны дороги, и все, кто мог поднять руки, протягивали
их к огню. В низинах лужицы дождя уже превратились в лед.
Альда пришла к костру Руди ночью, Медда сопровождала ее. Альда
стеснялась его, и они не говорили о том, что было между ними в Карсте, но
Руди ощутил от ее присутствия радость, которую не испытывал ни с одним
человеческим существом. Потом они сели вместе спиной к огню, не касаясь
друг друга, разговаривая о Тире или о мелких происшествиях в дороге;
близость между ними была такой сильной и теплой, словно они завернулись в
один плащ.
Утро было ясным и обжигающе холодным. Ветер разорвал пелену облаков и
угнал их на юг, как громадные утесы ослепительно белых гор на фоне
поднимающейся голубизны утреннего неба. По цепочке прошло известие, что
волки напали на конский табун, принадлежащий Церкви, и их отогнали Красные
Монахи; четверо часовых ночной стражи были найдены мертвыми у своих
