желудок непроизвольно опорожняется, и после боя запах человеческих
испражнений и гниющей на солнце плоти становится таким сильным, что глаза
начинают слезиться.
Когда они по ходу игры "убивали" друг друга и хватались за
воображаемые смертельные раны, каждый старался переиграть всех прочих в
театральной эффектности своей "смерти"... Нашли бы мы смерть такой
эффектной, подумал Дервин, если бы на самом деле увидели ее? Он видел ее
чаще, чем мог предположить когда-либо, и не находил в ней ничего хотя бы
отдаленно эффектного. Разве только ее безобразие и страдание. И страдали
не одни солдаты.
Дервин видел измученные лица родных и близких, которые выстраивались
вдоль улиц, встречая войско из похода, и с тревогой и страхом высматривали
среди солдат своих мужей, отцов и сыновей. Он слышал вопли и стоны жен и
матерей, когда их любимые не возвращались или возвращались калеками. Он
слышал и видел, как плачут дети, когда видят изуродованные тела своих
отцов или узнают, что они никогда не вернутся. И каждый раз проходя через
это, Дервин чувствовал, как умирает частица его души. Как может человек,
находящийся в здравом уме, любить такую страшную вещь, как война?
Возможно, несмотря на весь ужас действительности, его отец в
некотором отношении остался мальчишкой, видящим в войне нечто великое.
Или, возможно, он просто видел войну так долго, что ее страшная цена
больше не трогала его? Неужели и он станет таким же?
Когда они вернулись из первого его сражения, его "боевого крещения",
как гордо выразился отец, Дервин был настолько потрясен пережитым, что при
первой же представившейся возможности убежал в свою комнату, запер дверь,
бросился на кровать и разрыдался. Он плакал не о себе, но обо всех убитых
и искалеченных, и плакал об их матерях, женах и детях, чьи страдания
поразили его до глубины души. Но с течением лет каждый раз эти переживания
становились все слабее и все меньше трогали его сердце. И это пугало
Дервина больше всего. Он понимал, что постепенно становится похожим на
отца, который видел лишь награду в конце похода, а не цену, заплаченную за
нее в пути. Возможно, именно это разбило сердце его матери и свело ее в
могилу. Когда у человека исчезает способность чувствовать боль других,
способность любить пропадает тоже.
Почему все должно быть так? Почему недостаточно быть просто
эрцгерцогом Боруинским, одним из самых влиятельных и уважаемых лиц в
империи? Зачем отцу все это? Его подданные смертельно устали от войны.
Дервин видел это на их лицах во время походов. Он видел это в Боруине, в
Тэгасе, в Бросенгэ, в Аваниле и западном Алами; где бы ни проходило
войско, он видел лица простых людей, которые стояли вдоль дорог или среди
полей, где они трудились, или на улицах городов и деревень. Именно они
своим трудом питали войну: их урожай забирали, их скот забивали, их поля
вытаптывали. И вероятно, им было все равно, кто победит. Они просто
хотели, чтобы война кончилась. Как и Дервин.
- Я устал от этого ожидания, - угрюмо сказал отец. Он поднял кубок,
осушил его и опустил на стол с такой силой, что Дервину показалось, он
сейчас разобьется. - Если бы Горванак сделал свою часть работы, мы могли
выйти из этого проклятого тупика уже сейчас.
Он собирался захватить Дозон, затем пересечь его границы и атаковать
Тауривель с запада. Одновременно с ним гоблины Марказора должны были
напасть на эльфийское королевство с востока. Зажатые с двух сторон между
силами гоблинов, эльфы не смогут ничего предпринять. А когда Туаривель и
Дозон падут, мы сможем захватить Кариэль, а гоблинская армия пересечет
Марказор и атакует Элини. И владения Самозванца будут окружены
подвластными нам странами.
- Это было бы вполне вероятно, но вот Горванак начал жаловаться, что
Зорнак Марказорский отказывается нам помогать. Он боится послать свои
войска на Туаривель, потому что пока его армия будет сражаться на стороне,
на его собственные земли могут напасть воины из Мореда. Он обещает помочь
нам, но не раньше, чем мы разберемся с Моремом. Но как я могу позволить
себе двинуться на Моред, если мы даже не представляем, куда подевалась
проклятая армия Ануира? Предположим, я займу Моред, а они возьмут да и
нападут на Бросенгэ или на нашу территорию. И мы окажемся окружены. - Нам
бы следовало захватить западную Алами вместо того, чтобы двигаться на
Аванил, - произнес Дервин.
- Если бы мы в свое время воспользовались этой возможностью, то
сейчас нам нужды бы не было в Зорнаке, а Аванил оказался бы отрезан.
- Ого, да ты у нас нынче генерал, а, щенок? - насмешливо ответил
Эрвин.
- Если бы мы засели в западной Алами, то мы бы и оказались отрезаны,
глупец! Нам бы перекрыли обратную дорогу через лес, а наша армия оказалась
бы в тисках между воинами герцога Алами и армией Ануира. Нам бы пришлось
отвоевывать каждый дюйм дороги домой, и все бестолку. Нет, Аванил - вот
ключ к победе. Захватив Аванил, мы получаем Гист. Затем нападаем с юга и
тесним армию Ануира до самых Проливов.
- Только мы никак не сможем атаковать Аванил, снова не проходя
западную Алами, - возразил Дервин.
- А каждый раз, когда мы совершаем подобную попытку, Микаэл отвечает
нападениями на гарнизоны в Бросенгэ, мешая нашим войскам с юга поддержать
нашу атаку на Аванил. А на сам переход через западную Алами мы тратим
такую уйму времени, что Микаэл спокойно успевает отойти к северу, пока
Аван охраняет южные границы. Такая ситуация нам ничего не дает. Кроме
того, мы вынуждены идти в обход Гор Морского Тумана, защищающих Тэгас от
нападений со стороны Аванила. Вот если бы найти способ пересечь их...
- И позволить ограм вырезать половину наших воинов, прежде чем они
встретятся с армией Ануира? Давай, расскажи мне, как ты собираешься
провести тяжеловооруженные войска по этим проклятым горам, не наткнувшись
на людоедов, и я с удовольствием проверю твой способ на практике. В
противном случае, предоставь заниматься стратегией мне.
- Я не хотел сказать...
- Плевал я на то, что ты хотел сказать, - прервал Эрвин, осушая
очередной кубок.
- Этот ублюдок Горванак не двинется на Туаривель, пока я не дам ему в
поддержку отряды из Талини, но мне самому нужны эти войска на случай, если
проявится армия Ануира. А ведь я даже не знаю, где она сейчас, разрази ее
гром!
- Может, нам следует попытаться использовать Мир Теней, по примеру
Микаэла...
- Рискую наткнуться на него прямо там? Нет, мы никак не можем себе
этого позволить, и он отлично знает это, лопни его глаза! Наша позиция
выгодней, но его армия мобильней нашей. И ни один не захочет поступиться
своими преимуществами. Он не плох в военном деле, конечно, не без помощи
Корвина. Кроме того, каждый раз, проходя через Мир Теней, он терпит
значительные потери, и заметь, без всяких усилий с нашей стороны. Так он
продержится недолго.
Однако он держится уже восемь лет, подумал Дервин, не произнося ни
слова. Какую фанатичную преданность должен внушить человек, чтобы за ним
пошли войска через Мир Теней? Каждый год бывает по крайней мере одна
большая кампания, а зимой то тут, то там незапланированные стычки. Во
время дождливого сезона весной все дороги превращаются в грязь, равнины
становятся мягкими и влажными, а болота еще опасней, чем обычно.
Передвигаться в таких условиях с тяжеловооруженным войском просто
невозможно. Все орудия утопают в грязи. Для войны подходили лето и осень.
Итак, сколько же раз за истекшие восемь лет Микаэл водил своих людей через
Мир Теней? Дюжину, больше? И сколько бойцов он потерял там?
Информацию об этом было получить не так уж сложно. Когда солдаты
возвращались с поля боя, они пытались расслабиться в тавернах и обычно
рассказывали обо всем, что им приходилось вынести. Они, конечно,
преувеличивали. И не стоило все воспринимать буквально. Но сравнивая их
истории, можно было составить себе представление о происходящем.
Осведомители сообщили, что армия Ануира сразилась с живыми мертвецами на
территории Мира Теней, а потом с чудовищами, напоминающими гигантских
белесых пауков. Если верить слухам, каждый из них при случае мог бы
утащить корову. Они устраивали ловушки, свиваясь в сети, подобно
смертоносным лианам, и неподвижно лежали на земле, пока какой-нибудь
несчастный случайно не наступал на них. Тогда они стремительно взбирались
по нему, как по лестнице, обвивая тело и впиваясь глубоко в его плоть,
высасывая кровь. Даже если их оторвать от себя и уничтожить, ядовитые
щупальца, проникшие глубоко в тело, продолжали жить и разрастаться. Через
несколько часов наступала мучительная смерть. При мысли об этом Дервин
поежился. Что могло заставить людей идти на подобный риск снова и снова?
Его отец никогда не мог рассчитывать на подобную беззаветную
преданность. И он сам считал так же. Эрвин правил страной при помощи
запугивания. Микаэл управлял по вдохновению. Возможно, Эрвин не лгал,
утверждая, что отказывается использовать Мир Теней по стратегическим
соображениям. Но вероятнее всего, о просто опасался, что его воины
поднимут бунт, если он вздумает приказать им пройти через это опасное
пространство. Это было бы безумием, думал Дервин. Безумие, может, в этом
все и дело. Еще в детстве Дервин подмечал в Микаэле черты сумасшествия, но
это сумасшествие было как бы заразным. Он всегда мог заставить других
мальчиков совершать неожиданные для всех поступки, которые им самим и в
голову никогда бы не пришли. Он был прирожденным лидером, и этот дар
повелевать людьми являлся необычным, почти сверхъестественным.
Несомненно, это было у него в крови. Дервин тоже чувствовал в себе
врожденные способности, но это никогда не проявлялось столь ярко. Отец его
обладал чем-то подобным до известной степени, но Микаэл от рождения был
отмечен некой божественной аурой. Его войска готовы были последовать за
ним куда угодно. А когда кто-нибудь из его воинов погибал в сражении,
Микаэл лично заботился о том, чтобы семья погибшего не нуждалась. И это
несмотря на колоссальные человеческие потери, которые случились за все
годы войны. Мы бы не смогли себе позволить подобное при всем желании,
думал Дервин, иначе нас просто ждало бы скорое банкротство. В этом у
Микаэла также было преимущество перед Эрвином. Имперская казна значительно
увеличилась за долгие годы правление Роэлей, которые никогда не тратили
денег попусту. Теперь, когда всей империи было известно, что Микаэл из
собственной казны помогает семьям павших, народ охотно платил налоги. И
хотя они устали от войны не меньше, чем люди Боруина, Бросенгэ или Тэгаса,
все же они любили своего императора, которые никогда не оставлял своим
вниманием их нужды. И все-таки всему бывает предел. Если война не кончится
в ближайшее время, это приведет к краху обе стороны.
Наши собственные военные действия вынужденно прекратились бы еще лет
пять тому назад, думал Дервин, если бы не внушительные капиталовложения
гильдий из Бросенгэ и не алчность наемников из Тэгаса, и теперь их
собственные военные усилия во многом были обоснованы необходимостью
платить долги. Единственным шансом расплатиться с долгами было завоевать
Ануир и выжать все, что можно, из империи. Ему даже думать не хотелось,
что случится, если гильдии вздумают потребовать немедленной уплаты. Его
отец мог попытаться решить этот вопрос вооруженным путем, но у их
заимодавцев были могущественные союзники среди других гильдий по всей
