Мохалата, как всегда это знали Свободные. Поглядите теперь на нее! - и она
указала на Алию. - Она хохочет по ночам в одиночестве, созерцая свое
собственное зло! Производство спайса совсем иссякнет, или, в лучшем
случае, будет ничтожной долей от прежнего уровни! И когда весть об ЭТОМ
разойдется...
- Мы сохраним угол для самого ценного продукта во Вселенной! -
вскричала Алии.
- Углом ада мы станем! - рассвирепела Джессика.
И Алия заговорила на самом древнем Чакобсе, личном языке Атридесов, с
его трудными гортанными остановками и прищелкиваниями:
- Теперь ты знаешь, МАТЬ! Ты думала, внучка Барона Харконнена не
усвоит всех тех жизней, что ты впихала в мое сознание еще до моего
рождения? Когда я разозлилась на то, что ты со мной сделала, мне
понадобилось только спросить саму себя, как бы поступил на моем месте
Барон Харконнен. И он мне ответил! Понимаешь меня, Атридесова сука? Он
ответил МНЕ!
Ядовитую злобу услышала Джессика и подтверждение своей догадки.
БОГОМЕРЗОСТЬ! Алия побеждена изнутри, одержима КАХУЭТом зла, Бароном
Владимиром Харконненом. Сам Барон говорит сейчас ее устами, не заботясь о
том, что выходит наружу. Он хочет, чтобы она увидела его месть, хочет,
чтобы она поняла - его не удастся сбросить со счета.
Предполагается, что я с моим знанием останусь здесь, беспомощной,
подумала Джессика. И с этой мыслью она кинулась по пути, показанному ей в
адабе, восклицая:
- Федайкины, следуйте за мной!
Как выяснилось, в зале было шесть федайкинов, и пять из них пробились
вслед за ней.
24
Когда я слабее тебя, я прошу тебя дать мне свободу,
поскольку это в согласии с твоими принципами, когда я
сильнее тебя, я отбираю у тебя свободу, поскольку это в
согласии с моими принципами.
Слова древнего Философа.
(Харк ал-Ада приписывает их Луису Вьело).
Лито высунулся из тайного выхода из съетча, увидел дно кручи,
уходившей вверх за пределы его ограниченной видимости. Шедшее к закату
солнце отбрасывало по вертикальным полосам обрыва длинные тени.
Бабочка-скелетик порхала, залетая то в свет, то в тень, ее паутинные
крылышки казались против света прозрачным кружевом. До чего же нежна эта
бабочка, чтобы здесь существовать, подумал Лито.
Прямо впереди простирался абрикосовый сад, где работали дети, собирая
упавшие плоды. За садом был канал. Он и Ганима ускользнули от своей
охраны, затерявшись во внезапном встречном потоке рабочих. Для них
оказалось сравнительно простым проползти вниз по вентиляционным шахтам
туда, где они соединялись с лестницей, к потайному выходу. Теперь им
оставалось только смешаться с детьми, пробраться к каналу и шмыгнуть в
туннель. Там они смогут держаться рядом с хищной рыбой, не дозволявшей
песчаной форели втянуть в своей пузырь оросительную воду племени. Ни один
Свободный никогда и не вообразит, что человек способен рискнуть
погрузиться в воду.
Он вышел из защитных проходов. Круча простиралась вдаль по обе
стороны от него, став горизонтальной просто благодаря его собственному
движению.
Ганима двигалась вплотную за ним. У обоих были небольшие корзинки для
сбора фруктов, сплетенные из волокон спайса, но в каждой корзинке
находился запакованный сверток: фремкит, пистолет маула, криснож... и
новые одежды, присланные Фарадином.
Ганима проследовала в сад за своим братом, смешалась с работающими
детьми. Маски стилсьютов скрывали все лица. Они стали всего лишь еще двумя
работниками, но Ганима чувствовала, что их поступок уводит ее жизнь за
защищающие рубежи и с известных путей. До чего же прост этот шаг, шаг из
одной опасности в другую! Новые одеяния, присланные Фарадином и
находившиеся теперь в их корзинках, преследовали цель, хорошо понятного им
обоим. Ганима подчеркнула это понимание, вышив свой личный девиз: "Мы
Соучаствуем", на Чакобса, над двумя нагрудными ястребиными профилями.
Скоро наступят сумерки, и за каналом, проводившем границу между
пустыней и возделанными землями съетча, воцарится такой особенный вечер, с
которым немногие места во Вселенной могут потягаться. Будет мягко
освещенная пустыня, мир настойчивого одиночества, пропитанный ощущением,
будто каждое создание одиноко в этом новом мире.
- Нас видели, - прошептала Ганима, наклоняясь рядом со своим братом и
приступая к работе.
- Охрана?
- Нет.
- Хорошо.
- Нам надо побыстрее уходить, - сказала она.
Лито, согласясь с этим, двинулся через сад прочь от кручи. Он подумал
мыслью своего отца: "Все в пустыне или пребывает подвижным, или исчезает".
Вдали, в песках, он видел возвышающийся Спутник, напоминание о
необходимости подвижности. Скалы, в своем загадочном бдении, оставались
неподвижными и жесткими, год за годом истаивая под атаками несомого ветром
песка. Однажды Спутник станет песком.
Приблизясь к каналу, они услышали музыку из высокого входа в съетч.
Старомодный набор инструментов Свободных - двудырчатая флейта, тимпаны,
тамбурины, сделанные из спайсового цилиндра и кожи, туго натянутой на него
с одной стороны. Никто не спрашивал, у какого животного планеты берут
такую кожу.
"Стилгар припомнит, что я говорил ему о той расщелине Спутника, -
подумал Лито. - Он придет в темноте, когда будет слишком поздно - и тогда
узнает".
Вскоре они были у канала. Они скользнули в открытую трубу, взобрались
по инспекционной лестнице на выступ для обслуживания. В канале было
сумрачно, сыро и холодно, слышался плеск хищной рыбы. Любой несчастной
форели, которая попробует украсть воду, рыба прокусит размягчившуюся от
воды внутреннюю поверхность. Людям их тоже следует остерегаться.
- Осторожно, - сказал Лито, спускаясь со скользкого выступа. Он
крепко пристегнулся памятью к местностям и временам, которых его тело
никогда не знало. Ганима последовала за ним.
Преодолев канал, они разделись до стилсьютов и надели новые одежды.
Оставив прежнее одеяние Свободных позади, они взобрались по другой
инспекционной трубе, переползли через дюну на ее другую сторону. Там они
присели, заслоненные от съетча, извлекли свои маулы и крисножи, надели
упакованные фремкиты на плечи. Музыки им больше слышно не было.
Лито встал и направился по ложбинке между дюнами.
Ганима шаг в шаг пошла за ним, тренированно, аритмично и тихо
перемещаясь по открытому песку.
Под гребнем каждой дюны они пригибались и прокрадывались к укромному
местечку, где делали паузу и оглядывались назад - нет ли погони. Никаких
преследователей не возникло в пустыне к тому времени, когда они достигли
первых скал.
В тенях скал они пробрались вокруг Спутника к выступу, смотревшему на
пустыню. Далеко-далеко, где был БЛЕД, мерцали цвета. Темнеющий воздух
казался хрупким, как тонкий хрусталь. Пейзаж, открывавшийся их взору, был
превыше жалости, и растекался он беспрепятственно - ровная уверенность в
себе. Шаря по безбрежным пространствам, взгляд не находил ни одной для
себя зацепки.
Это горизонт вечности, подумал Лито.
Ганима присела на корточки рядом со своим братом, думая: "Скоро
состоится нападение". Она прислушивалась к малейшему звуку, все ее тело
превратилось в сгусток напряженно-пытливого ожидания.
Лито был не менее насторожен. Он владеет теперь в высшей степени
тренированностью всех тех, чьи жизни живут внутри него. В пустыне
приучаешься твердо полагаться на свои чувства, на ВСЕ чувства. Жизнь
становится запасом накопленных восприятий, каждое из которых нацелено лишь
на мгновенное спасение жизни.
Вскоре Ганима вскарабкалась наверх и поглядела через выемку в скале
на путь, по которому они пришли. Казалось, целая жизнь отделяет их от
безопасности съетча, грудой немых круч высившегося за коричнево-пурпурным
пространством, с подернутыми пылью краями очертаний, где серебряными
стрелками посверкивали остатки солнечного света. Погони так и не было
видно на отделявшем их от съетча пространстве. Она вернулась и присела
рядом с Лито.
- Это будет хищник, - сказал Лито. - Таково мое теоретичное
вычисление.
- По-моему, ты слишком быстро остановился в своих вычислениях, -
сказала Ганима. - Это будет не один хищник. Дом Коррино знает, что не надо
складывать свои надежды в один мешок.
Лито кивнул в знак согласия.
Его ум внезапно ощутил тяжесть всего того множества жизней, которые
влила в него его НЕПОХОЖЕСТЬ - всех жизней, ставших его собственными еще
до его рождения. Он был перенасыщен живыми и хотел сбежать от своего
сознания. Внутренний мир был тяжким зверем, способным его сожрать.
Он обеспокоенно поднялся, вскарабкался к той выемке, через которую
смотрела Ганима, поглядел на кручи съетча. Там, под кручами, ему был виден
канал, проводивший линию между жизнью и смертью. Виднелись на краю оазиса
верблюжий шалфей, луковая трава, трава "перья гоби", дикая алфалфа. В
остатках света ему видны были черные движущиеся пятнышки - птицы, с полу
лета клевавшие алфалфу. Далекие колосья зерновых были взъерошены ветром,
гнавшим двигавшиеся прямо на сад тени. Движение теней вывело Лито из
забытья - он увидел, что тени скрывают внутри своей текучей формы больно
перемену, и эта большая перемена высвободит изгибы радуг по подернутому
серебряной пылью небу.
"Что здесь произойдет?" - спросил он самого себя.
Он знает, что это будет либо смерть, либо игра со смертью, целью
которой станет он сам. Ганима - вот кому суждено вернуться, веря в
реальность его смерти, увиденной ею. И под допросом в глубоком гипнозе она
со всей искренностью покажет, что брат ее, разумеется, задран зверем.
Неизвестности этого места бередили его воображение. Он подумал, как
легко поддаться призыву погрузиться в предвидение, рискнуть послать свое
сознание в неизменяемое, абсолютное будущее. Хотя и малое видение его сна
было достаточно дурным. Он знал, что не отважится увидеть больше.
Вскоре он спустился и присел рядом с Ганимой.
- Погони все еще нет, - сказал он.
- Звери, которых они на нас нашлют, будут большими, - проговорила
Ганима. - Может, у нас будет время разглядеть их приближение.
- Нет, если они появятся ночью.
- Стемнеет очень скоро, - заметила она.
- Да. К этому времени нам надо будет уже находиться в НАШЕМ месте, -
он указал туда, где слева от них, внизу, ветер песков выточил крохотную
расщелинку в базальте. Она была достаточно велика, чтобы вместить их, и
достаточно мала, чтобы в нее не пролезли большие твари.
То место, которое он указал Стилгару.
- Они и в самом деле могут нас убить, - сказал он.
- Мы должны пойти на это, - возразила она. - Ради нашего отца.
- Я и не спорю.
И поймал: "Это правильный путь. Мы правы, так поступая". Но он знал,
как опасно в этом мире быть ПРАВЫМ. Выживут ли они - это теперь зависит от
постоянной сосредоточенности и контроля над собой, в любой момент времени
надо быть готовыми к испытанию. Их лучшие доспехи - навыки Свободных, а
знание Бене Джессерит - та сила, что у них в резерве. Оба они мыслят
теперь как закаленные в битвах ветераны-Атридесы, не имеющие другой
защиты, кроме суровой стойкости Свободных, хотя ни намека на нее нет в их
детских телах и их внешнем обличьи.
Лито нашарил рукоять крисножа с отравленным лезвием у себя на поясе.
Ганима повторила его жест.
- Не спуститься ли нам теперь? - спросила она. Произнося это, она
