колебались отнимать воду у другого Свободного. Если они настигали тебя
одного в пустыне, то не оставляли тебе даже воду твоего тела. И место, где
они обитали, называлось съетч Джакуруту. Затем другие племена объединились
и уничтожили Идуали. Было это давным-давно, даже еще до Кайнза - в дни
моего пра-прадедушки. И стогодня вплоть до наших дней ни один Свободный не
вступает в Джакуруту. Это табу".
Вот так Лито напоминали о знаниях, покоившихся в его памяти. Это был
важный урок для понимания, как работает память. Одной памяти недостаточно,
даже для того, чье прошлое так многолико, как у Лито, до тех пор пока не
научишься ей пользоваться и не оценишь ее ценность беспристрастным судом.
В Джакуруту будут вода, ловушка для ветра - все, чему положено быть в
любом съетче, плюс несравнимая ценность того, что ни один Свободный
никогда не отважится туда заглянуть. Многие из молодых даже не знают, что
когда-то вообще существовало такое место, Джакуруту. Да, конечно, они
знают о Фондаке, но ведь это - обиталище контрабандистов.
Идеальное место, чтобы спрятаться мертвому - среди контрабандистов и
мертвых других времен.
"Спасибо тебе, Стилгар".
Перед зарей червь устал. Лито соскользнул с него и пронаблюдал, как
тот зарывается в дюны, со свойственной для этих животных медлительностью в
таких случаях. Он уйдет вглубь, схоронить там свое дурное настроение.
"Я должен переждать день", - подумал Лито.
Он взошел на дюну и тщательно осмотрелся. Пустота, пустота, пустота.
Только колышущийся след исчезнувшего червя - вот и все.
Тихий крик ночной птицы призвал первую зеленую линию света вдоль
восточного горизонта. Лито зарылся в песок, затаиваясь, завернулся в
стилтент и выставил наружу трубку пескошноркеля, чтобы дышать через нее.
Долгое время до того, как к нему пришел сон, он лежал в своей
искусственной тьме, размышляя над прикрытым им с Ганимой решением. Он не
все ей рассказал о своем видении, и не обо всех выводах, из этого видения
вытекающих. Как он понимал сейчас, это было именно видение, а не сон. Но
изюминка его была в том, что Лито видел как бы видение видения. Если
существовали какие-то доводы, способные убедить его, что его отец жив, то
они заключались в этом двухслойном видении.
"Жизнь пророка запирает нас в его видении, - думал Лито. - И пророк
может вырваться из этого видения, лишь устроив себе такую смерть, которая
этому видению противоречит". Именно так и явилось это в двойном видении
Лито, и, по его разумению - это было связано со сделанным им выбором.
"Бедный Иоанн Креститель, - думал он. - Если б только у него достало
мужества умереть как-то иначе... Но, может быть, его выбор и был самым
мужественным. Откуда мне знать, перед какими альтернативами он предстал?
Хотя я знаю, перед какими альтернативами стоял мой отец".
Лито вздохнул. Повернуться к отцу спиной - все равно, что предать
Бога. Но нужно встряхнуть Империю Атридесов. В видении Пола она пала до
самого худшего. Как же небрежно она стирает людей. Делается это без долгих
размышлений. Главный завод религиозного безумия заведен до упора и
оставлен тикать.
"И мы заперты в видении моего отца".
Путь из этого безумия лежит по Золотой Тропе, понимал Лито. Его отец
это видел. Но человечество может сойти с Золотой Тропы и оглянуться вспять
на времена Муад Диба, решив, что тогда было лучше. Хотя человечество
должно либо испытать на себе альтернативу Муад Дибу, либо никогда не
разобраться в своих собственных мифах.
"Безопасность... Мир... Процветание..."
Предложи выбор - и мало сомнений, что именно выберут большинство
подданных Империи.
"Хотя они ненавидят меня, - думал он. - Хотя Гани возненавидит меня".
Его рука зачесалась, и он припомнил о той суровой рукавице что
виделась ему в двойном видении.
"Это будет, - подумал он. - Да, это будет".
"Арракис, дай мне силу", - взмолился он. Под ним, и вокруг него, его
планета пребывала живой и сильной. Дюна была великаном, считающим свои
нагроможденные богатства. Обманчивое существо - и прекрасное, и ужасно
уродливое. Единственная монета, которую на самом деле знали купцы Дюны -
это ощущение власти, пульсирующей в их жилках, неважно, как эта власть
приобретена. Они обладали этой планетой так, как мужчина мог овладеть
пленницей, или как Бене Джессерит владел своими Сестрами.
Неудивительно, что Стилгар ненавидит жрецов-торговцев.
"Спасибо тебе, Стилгар".
Лито затем припомнил красоты прежних обычаев съетчей, ту жизнь, что
была до прихода имперской технократии, и ум его унесся вдаль точно так же,
как, он знал, уносились вдаль грезы Стилгара. До глоуглобов и лазеров, до
орнитоптеров и спайсовых краулеров была совсем другая жизнь: смуглокожие
матери с младенцами на их бедрах, светильники, светившие на спайсовом
масле, посреди тяжелого аромата корицы, наибы, убеждавшие свои племена,
потому что никого нельзя было заставить делать что-то по принуждению.
Темное кишение жизни внутри скалистых впадин...
"Суровая рукавица восстановит баланс", - подумал Лито.
И вскоре он спал.
32
Я видел его кровь и кусок одеяния, оторванный острыми
когтями. Его сестра живо описывала тигров и уверенную
направленность в их нападении. Мы допросили одного из
заговорщиков, остальные мертвы или в заточении. Все
указывает на заговор Коррино. Показание мое удостоверяет
Видящая Правду.
Доклад Стилгара комиссии Ландсраада.
Фарадин наблюдал за Данканом через систему слежения, ища ключ к
поведению этого странного человека. Едва перевалило за полдень, Айдахо
ждал у апартаментов, отведенных леди Джессике, желая быть принятым ею.
Примет ли она его?
Фарадин находился в помещении, где Тайканик руководил подготовкой
Лазанских тигров - в незаконном помещении, по правде говоря, с
запрещенными инструментами производства Тлейлакса и Иксиана. С помощью
переключателей под своей правой рукой Фарадин мог видеть Айдахо с шести
разных точек зрения, либо переключаться на апартаменты леди Джессики, где
тоже были вмонтированы следящие устройства.
Глаза Айдахо нервировали Фарадина. Эти утопленные в глазницах
металлические орбиты, которые вставляли на Тлейлаксе гхолам, заново
рожденными в чанах, становились отчетливым выражением полного отличия их
обладателя от всего остального человечества. Фарадин коснулся своих
собственных век, ощутил твердые контактные линзы, которые он носил
постоянно, чтобы скрыть свидетельство своей наркотической приверженности
спайсу - полностью голубые глаза. Глаза Айдахо наверняка видят мир совсем
по-другому. Фарадина так и подмывало обратиться к хирургам Тлейлакса -
чтобы на собственном опыте получить ответ на этот вопрос.
Почему Айдахо пытался себя убить?
И действительно ли он пытался сделать именно это? Он ведь должен был
понимать, что мы ему этого не позволим.
Айдахо остается опасным знаком вопроса.
Тайканик хотел оставить его на Салузе или убить его. Может быть, так
будет лучше всего.
Фарадин переключился на вид прямо спереди. Айдахо сидел на жесткой
скамье перед дверью в апартаменты леди Джессики, в фойе без окон и со
стенами светлого дерева, украшенными пиками с вымпелами. Айдахо провел на
этой скамье более часа и, похоже, готов ждать целую вечность. Фарадин
наклонился вплотную к экрану. Верный мечевластитель Атридесов, наставник
Пола Муад Диба, пользовался в свое время на Арракисе хорошей репутацией.
Когда он прибыл сюда - в походке его была весенняя пружинистость юности.
Наверняка, твердая спайсовая диета этому способствовала И чудесный обмен
веществ, всегда закладывавшийся в чанах Тлейлакса. Действительно ли Айдахо
помнит свое прошлое до этих чанов?
В библиотеке были отчеты о его смерти. Зарубивший его сардукар
засвидетельствовал его удаль: девятнадцать нападавших пали от руки Айдахо,
прежде чем его удалось сразить. Девятнадцать сардукаров! Да, такое тело
более чем заслуживало отправки в возрождающие чаны Тлейлакса. Но Тлейлакс
сделал из него ментата. Что же за странное создание живет в этом
регенерированном теле! Как это - ощущать себя человеком-компьютером, в
добавление к прочим своим талантам?
Почему он пытался себя убить?
Фарадин знал свои собственные способности, и не питал насчет них
особых иллюзий. Историк-археолог и знаток людей. Стать знатоком тех, кто
будет ему таить, его заставила необходимость - необходимость и
внимательное изучение Атридесов. Он рассматривал это как цену, всегда
требуемую за высокородность. Править - это обязывает выносить точные и
резкие суждения о тех, кто подчиняется твоей власти. Не один властитель
пал из-за ошибок и крайностей своих подчиненных..
Внимательное изучение Атридесов выявило в них потрясающие способности
в отборе слуг. Они знали, как поддерживать их верность, на какой тонкой
кромке удерживать рвение своих воинов.
Айдахо действовал не в своем характере.
Почему?
Фарадин прищурился, пытаясь увидеть этого человека насквозь. От
Айдахо веяло устойчивостью, ощущением, что этот человек просто не может
сдать. Он производил впечатление выдержанности и самодостаточности -
организованной и твердой целостности. Чаны Тлейлакса запустили в ход нечто
больше человеческого. Фарадин это ощущал. Было что-то самообновляющееся в
этом человеке, словно в нем действовали непреложные законы, что в каждом
своем конце он находил свое новое начало. Он двигался по фиксированной
орбите - с такой же устойчивостью, с какой планета вращается вокруг
светила. Никакое давление его не сломит - просто чуть сместит его орбиту,
но не изменит в нем ничего действительно основополагающего.
Зачем он разрезал себе запястье?
Каким бы ни был его мотив - он сделал это ради Атридесов. Ради своего
правящего Дома. Атридесы были тем светилом, вокруг которого пролегала его
орбита.
Почему-то он убежден, что Атридесов усиливает то, что я удерживаю
здесь леди Джессику.
И в это убежден ментат, напомнил себе Фарадин.
Это придавало мыслям Данкана добавочную глубину. Ментаты тоже
ошибаются, но не часто.
Придя к этому заключению, Фарадин уже готов был послать своих слуг,
чтобы увезти леди Джессику подальше от Айдахо. Он замер на пороге отдачи
такого приказа - и отказался от него.
Оба они - и ментат, и эта колдунья Бене Джессерит - остаются фишками
неизвестной стоимости в игре за власть. Айдахо следует отослать назад,
потому что это наверняка не послужит спокойствию на Арракисе. Джессику
нужно оставить здесь, выжать из нее все ее странные знания на благо Дома
Коррино.
Фарадин понимал, в какую тонкую и смертоносную игру он играет. Но он
многие годы готовил себя к такой вероятности, с тех самых пор, как
осознал, что он более сообразителен и восприимчив, чем окружающие его. Для
ребенка это стало пугающим открытием, и библиотека стала его убежищем не
меньше, чем его учителем.
Хотя теперь его грызли сомнения, и он задавался вопросом, вполне ли
он на уровне ведущейся игры. Он отстранил мать, лишился ее советов - но ее
решения всегда были для него опасны. Тигры! Их дрессировка была
злодеянием, а их использование было глупостью. Как легко было проследить,
откуда они! Она должна быть благодарна, что наказана лишь изгнанием. Тут
совет леди Джессики точь-в-точь совпадал с его собственными нуждами. Она
