на затылок, Сперджин напоминал игрока в бейсбол.
- Завтра вечером, когда будешь на переезде, подай нам сигнал, -
добавил он, обращаясь к Грэхему, - подгадай, чтобы это произошло между
половиной девятого и без двадцати девять.
Сперджин свернул на стоянку.
- Здесь не идеально, но могло быть и хуже. Завтра вечером поставишь
машину сюда. После этого мы всякий раз будем менять место стоянки, но
оно обязательно останется на этой стороне. Отсюда до входа семьдесят
пять ярдов. Давай-ка пройдемся.
Низкорослый, кривоногий Сперджин шел впереди, Грэхем и Крофорд
следовали за ним.
Он вычисляет, откуда может выскочить убийца, подумал Грэхем.
- Скорее всего, это случится по дороге к дому, если вообще случится,
- сказал Сперджин. - Видишь, машина поставлена прямо напротив входа, и
тебе придется идти по середине стоянки. Это довольно далеко от машин,
которые стоят тут круглосуточно. Чтобы подобраться к тебе поближе.
Зубастому парии придется выйти на открытое пространство. У тебя как со
слухом?
- Нормально, - кивнул Грэхем. - Я здесь услышу каждый шорох.
Сперджин испытующе посмотрел на Грэхема, но не заметил в выражении
его лица ничего особенного.
- Мы заменим лампы на фонарях на более тусклые, чтобы было труднее
стрелять, - сказал Сперджин, остановившись в центре стоянки.
- Но твоим людям тоже придется туго, - заметил Крофорд.
- У двоих ребят стартроновские ночные прицелы, - успокоил его
Сперджин. - У меня есть особый спрей. Пожалуйста, побрызгай им одежду,
Уилл. Кстати, даже в жару будь любезен носить бронежилет. Ладно?
- Ладно.
- Из чего он сделан?
- Из кевлара. Как он называется, Джек?
"Второй шанс", да?
- "Второй шанс", - кивнул Крофорд.
- Скорее всего, преступник подойдет к тебе сзади или пройдет мимо, а
потом обернется и выстрелит, - рассуждал Сперджин. - Он уже семь раз
стрелял своим жертвам в голову. И теперь поступит точно так же, если ты
зевнешь. Не зевай, Уилл! Я сейчас покажу тебе кое-что в вестибюле, а
потом поедем на стрельбище. У тебя есть время?
- У него есть время, - ответил за Грэхема Крофорд.
На стрельбище Сперджин чувствовал себя, как верховный жрец в храме.
Он заставил Грэхема заткнуть уши и надеть наушники, а затем расставил
мишени в разных направлениях от стрелка. Сперджин с облегчением
вздохнул, увидев, что у Грэхема не стандартный револьвер тридцать
восьмого калибра, а другой - особый. Однако ему не нравилось, что при
стрельбе видны вспышки. Тренировка продолжалась около двух часов. Когда
Грэхем отстрелялся, Сперджин проверил замок и барабан его револьвера
сорок четвертого калибра.
Грэхем принял душ и переоделся, чтобы от него не воняло порохом. И
поехал провести последний вечер с Молли и Уилли.
После обеда повез жену и пасынка в магазин, где они долго и тщательно
выбирали дыни. Грэхем заставил их купить побольше фруктов и овощей.
Возле кассы на прилавке лежал предыдущий выпуск "Сплетника", и Грэхем
молил Бога, чтобы Молли не пошла утром за продуктами и не увидела свежую
газету. Ему не хотелось посвящать ее в то, что затевается.
Когда она спросила, что приготовить ему на обед на следующей неделе -
а он сказал Молли, что должен вернуться в Бирмингем, - ему стало так
противно, словно он измазался в какой-то липкой гадости. Он впервые в
жизни лгал Молли.
Грэхем смотрел на Молли, шедшую вдоль прилавков, эту миловидную
женщину, судьба которой оказалась тесно связана с бейсболом. Молли
панически боялась опухолей и требовала, чтобы Грэхем и Уилли каждые
четыре месяца ходили на прием к врачу. Еще она боялась темноты, правда,
не очень. А главное, Молли на своем горьком опыте убедилась в том, как
все быстротечно. О, она знала цену времени. И дорожила каждой минутой.
Молли и его научила наслаждаться мгновением.
Канон Пахельбеля звучал в залитой солнечным светом комнате, где они
впервые принадлежали друг другу. Они дрожали от счастья. Но даже тоща у
Грэхема сердце сжималось от страха, который нависал над ним зловещей
тенью скалы: им так хорошо вдвоем, что это не может продлиться долго!
Переходя от прилавка к прилавку, Молли перекладывала сумку с одного
плеча на другое, словно лежавший внутри револьвер весил не девятнадцать
унций, а гораздо больше.
Грэхем, наверное, расстроился бы, увидев себя со стороны: наклонился
над дынями и злобно бормочет:
- Посадить этого мерзавца в резиновый мешок - и дело с концом! В
резиновый мешок - и дело с концом!
Каждый из них нес свою ношу: кто сумки с фруктами, кто оружие, а кто
и бремя лжи. Маленький отряд из трех озабоченных чем-то своим человек.
Молли чуяла неладное. Погасив свет, они с Грэхемом не стали, как
обычно, разговаривать в темноте.
Молли снились тяжелые шаги сумасшедшего. Он входил в дом и шел по
комнатам, обстановка которых менялась прямо на глазах.
ГЛАВА 19
В международном аэропорту Сент-Луиса "Лэмберт" есть газетный киоск,
где продаются почти все газеты, выходящие, в Соединенных Штатах. Газеты,
издающиеся в Нью-Йорке, Вашингтоне, Чикаго и Лос-Анджелесе, отправляют
туда самолетом и продают уже в день публикации.
Как и большинство подобных киосков, он принадлежит газетному
концерну, поэтому наряду с уважаемыми изданиями здесь продается и всякая
макулатура.
В десять часов вечера, в понедельник, в киоск доставили чикагскую
"Трибьюн", а рядом, прямо на пол, выгрузили кипу "Сплетника". В середине
кипы газеты были еще теплыми.
Продавец уселся возле полок на корточки и принялся рассовывать
"Трибьюн". Работы у него было невпроворот. Работавшие днем напарники
никогда не наводили на полках порядок.
Неожиданно в поле зрения продавца попали черные сапоги на молнии.
Может, кто-то зашел полистать журналы? Но нет, носки сапог прямо у него
под носом. Кому-то от него что-то нужно, черт побери! Продавец хотел
было закончить с раскладкой газет, но от столь назойливого внимания у
него мурашки забегали по спине.
Он работал временно, а поэтому считал, что не обязан; быть вежливым с
покупателями.
- Ну, чего тебе? - буркнул он, уставившись в колени незнакомца.
- Дайте "Сплетник".
- Погоди, пока я разложу эту стопку.
Сапоги не отодвинулись, а наоборот, подошли еще ближе.
- Я же сказал, тебе придется подождать, пока я разложу газеты. Понял?
Ты что, не видишь? Я работаю!
Рука взметнулась вверх, сверкнула сталь, и веревка, которой была
перевязана кипа газет, с треском лопнула. На пол упала монета в один
доллар. Незнакомец выхватил из середины пачки экземпляр "Сплетника", и
все лежавшие сверху газеты рассыпались по полу.
Продавец вскочил на ноги. Его щеки пылали гневом. Зажав газету под
мышкой, незнакомец шел к двери.
- Эй! Эй, ты!
Мужчина повернулся.
- Я?
- Да, ты! Я же тебе сказал...
Мужчина вернулся и подошел уж слишком близко.
- Что вы мне сказали?
Обычно грубость продавца возмущает покупателей. Этот же вел себя так,
что продавцу стало не по себе.
Он опустил глаза.
- Получи двадцать пять центов сдачи.
Долархайд повернулся и вышел. У продавца пылали щеки целых полчаса.
Да, думал он, этот парень на прошлой неделе тут околачивался. Но если
он еще раз сунется, я его выставлю к ебеней матери! У меня для таких
ублюдков кое-что припасено под прилавком.
Долархайд не стал просматривать "Сплетник" в аэропорту. Последнее
послание Лектора, которое он прочитал во вторник, вызвало у него самые
противоречивые чувства. Конечно, доктор Лектер прав. Он назвал его
красавцем. Он с таким восторгом перечитывал эту фразу! Он действительно
красавец! Но Долархайд слегка презирал доктора за то, что Лектер так
боится полиции. А в общем, Лектер мало чем отличается от общей массы.
И тем не менее Долархайду не терпелось узнать, есть ли в газете еще
какая-нибудь весточка от Лектора. Однако он решил сперва добраться до
дома. Долархайд гордился своим самообладанием.
По дороге домой он долго думал о продавце газет.
В былые времена Долархайд извинился бы за то, что помешал человеку, и
больше никогда и близко бы не подошел к этому киоску. Как долго он
терпел бесконечные издевательства. Но теперь - все! Этот тип может
оскорбить Фрэнсиса Долархайда, но он ничего не может сделать Дракону.
Именно так начинается Преображение.
***
В полночь на его письменном столе все еще горел свет. Послание,
опубликованное в "Сплетнике", было расшифровано и скомканное валялось на
полу. Обрезки "Сплетника" так и остались лежать там, где Долархайд их
бросил, делая вырезки для своего стенда. Огромный стенд стоял возле
картины с изображением Дракона, клей, которым он приклеил новые вырезки,
еще не успел высохнуть. Прямо под ними Долархайд прикрепил к стенду
маленький полиэтиленовый пакетик, пока пустой.
Рядом было написано:
"Этим Он Меня Оскорблял".
Теперь Долархайд встал из-за стола.
Он сидел на лестнице, которая вела в подвал и была покрыта грязью и
плесенью. Долархайд шарил лучом фонаря по зачехленной мебели, по грязным
зеркалам, которые когда-то висели в доме, а теперь стояли, повернутые к
стене.
Наконец Долархайд разглядел в дальнем углу очертания какого-то
высокого предмета, тоже накрытого чехлом. Пока он до него добрался, его
лицо было все в паутине. Стягивая покрывало, Долархайд расчихался от
пыли.
Он поморгал, смахивая слезу, и посветил фонарем на показавшееся
из-под чехла старое дубовое кресло на колесах - инвалидную коляску.
Кресло было массивное, крепкое, с высокой спинкой. В подвале хранились
три таких кресла. Власти передали их бабушке в сороковом году, ког да
она устроила у себя дома лазарет.
Долархайд стал толкать кресло к двери. Колесики отчаянно скрипели.
Хотя коляска была очень тяжелой, Долархайд легко поднял ее наверх по
лестнице. Завез в кухню и смазал колеса. Маленькие передние колесики все
еще поскрипывали, но задние вертелись свободно, стоило дотронуться до
них пальцем.
От их мерного жужжания его ярость мало-помалу улеглась. Долархайд
крутил колесики и тоже жужжал, подражая звуку, который они издавали.
ГЛАВА 20
Когда во вторник около полудня Лаундс вышел из редакции "Сплетника",
он шатался от усталости и был страшно взвинчен. В самолете по пути в
Чикаго успел подготовить материал. Придя в редакцию, уже через полчаса
положил готовое интервью на стол редактору.
Остальное время он упорно трудился над своей брошюрой, не отвечая на
телефонные звонки. Лаундс работать умел и уже подготовил солидный
материал в пятьдесят тысяч слов.
Когда Зубастого парию поймают, останется только сочинить броский
заголовок и рассказать о самом процессе ареста преступника. А так весь
материал готов. Лаундс уже договорился с тремя лучшими репортерами
"Сплетника", которые в считанные часы после ареста убийцы разузнают
подробности его биографии, пусть даже он родился и вырос в Африке.
Агент Лаундса называл цифры с несколькими нулями, Лаундс нарушил
данное Крофорду обещание и заранее обговорил содержание своей будущей
книги с импресарио. На контракте условились проставить число потом,
когда преступник будет схвачен.
У Крофорда в руках оказался солидный козырь: он записал угрозы
Лаундса на магнитофон. За такое можно посадить, и не спасет ничье
покровительство. Кроме того, Лаундс прекрасно знал, что у него возникнут
неприятности с налоговым управлением, стоит Крофорду позвонить туда хотя
бы разок.
Лаундс умел видеть все в истинном свете и не питал иллюзий по поводу
своей работы. Однако его увлечение брошюрой было в чем-то сродни пылу
религиозного фанатика.
Он мечтал о лучшей жизни, которую можно купить за деньги. Несмотря на
