дальнобойность прицельного огня, - и тогда он его завалит. Боб
вспомнил, как они падали, когда он попадал: как безжизненные
тряпичные куклы, без всякого сопротивления, лишь поднимая при
этом вокруг себя небольшое облако пыли. Так гибли многие из
них. Эти, так называемые "санкционированные", отстрелы всегда
проводились в присутствии наблюдателя, чтобы потом их можно
было зарегистрировать в журнале учета и включить в отчет. Но
чаще всего он вспоминал тот ужасный шок, который испытал, когда
его бедро вдруг стало неметь и он, рухнув на землю, стал
сползать по насыпному скату переднего края обороны. Посмотрев
вниз, он увидел разорванное мясо и пульсирующую кровавую плоть.
Сейчас, вспомнив об этом, он медленно положил руку на то место,
где была рана, и она снова заныла. Потом он вспомнил, как к
нему стал спускаться Донни. "Нет! - заорал ему Боб. - Назад! Не
высовывайся!" Но его крик застыл в воздухе в тот момент, когда
прилетевшая издалека пуля, навылет пробив грудь Донни, вышла
через позвоночник. Он умер еще до того, как упал рядом с Бобом.
Потом мертвый Донни все утро лежал с ним рядом...
- Уму непостижимый выстрел, Боб, - сказал ему позже
майор. - Мы накрыли его за тысячу ярдов. Кто знал, что они
так хорошо могут стрелять? Кто знал, что у них есть такие
первоклассные снайперы?
Да, такое забыть невозможно. Но прошло время, и Боб
научился не раскисать в такие моменты. Он просто уходил в
горы или в какие-нибудь другие безлюдные места.
Боб сел за кухонный стол, если это самодельное сооружение
можно было так назвать. Заново сделанное бедро немного
побаливало. Боб чувствовал, что наступает то время, которое он
называл "ночь моей памяти". Да, день, когда он мысленно
возвращался в свое прошлое, не шел ни в какое сравнение с такой
ночью. "Ночь моей памяти" представляла из себя такое ужасное
состояние, впадая в которое, Боб начинал вдруг остро
чувствовать, что ничего из себя не представляет, что на самом
деле он никому не нужен, что жизнь свою он потратил на войну,
которая теперь никого не волнует, и что в результате потерял
все то, что было ему близко и дорого. В последующие дни Боб
пытался, как правило, утопить эти свои мысли в спиртном и,
напиваясь, чувствовал себя последним дерьмом.
Но теперь он не пил. Вместо этого он набросил пальто и,
шагнув навстречу суровой арканзасской ночи, решил прогуляться у
подножия холма. Внутри баптистской церквушки Авроры шла служба.
Он слышал, как чернокожие громко распевают свои безумные песни.
Чему же они, черт побери, так радуются внутри этого белого
наспех сколоченного из растрескавшихся досок небольшого
строения?
Позади церкви было небольшое кладбище, где среди могил
Вашингтонов, Линкольнов и Диланосов графства Полк стояла
узкая надгробная плита на могиле человека по имени Бо Старк.
Боб посмотрел на нее. Ветер рвался и выл в кронах деревьев,
луна светила, как покореженный уличный фонарь, музыка наплывала
и усиливалась, и чернокожие пели так громко, что
перекрикивали грозу, думая, что отгоняют дьявола.
Бо Старк был одного с ним возраста и единственным белым
человеком, похороненным на этом кладбище, потому что ни на
каком другом кладбище его бы просто-напросто не похоронили. Он
был из прекрасной семьи и знал Боба еще со школьной скамьи. Они
ходили к одному и тому же доктору, к одному и тому же дантисту
и играли в одной и той же команде в футбол. Но у Бо и его
родителей были деньги, поэтому он продолжил образование в
университете в Фэйеттевилле и уже оттуда пошел в сухопутные
войска, где целый год прослужил лейтенантом в 101-й
воздушно-десантной дивизии. Еще один дурак, поверивший в свой
долг! А в результате - ничего. Бо Старк ушел в армию человеком,
а вернулся непонятно кем. Он пропитался войной, и она так и
осталась в нем навсегда. Одна большая неприятность у него
превращалась в другую; не в состоянии удержаться на работе, не
зная, как выплатить накопившиеся долги, он постоянно искал
смерти, которой едва избежал в Краю Больших Неприятностей.
Спустя две недели после окончания войны в Персидском заливе,
после всех празднеств и поздравлений, в одну из воскресных
ночей он все-таки убил ножом человека прямо в одном из баров
Литл- Рока. А когда полиция обнаружила Бо в гараже его папочки
в Блу-Ай, он выстрелил себе в рот из 45-го калибра.
Теперь, стоя здесь и поеживаясь от порывов холодного
ветра, навевающего мрачные воспоминания, Боб в задумчивости
смотрел на надгробие, возвышающееся над мерзлой землей:
"БО СТАРК, 1948 - 1991 гг. ВОЗДУШНО- ДЕСАНТНЫЕ ВОЙСКА
НАВСЕГДА"
Он приходил сюда, когда ему было страшно, потому что,
стоя над могилой человека, на месте которого мог оказаться, и
чуть было не оказался он сам, Боб прислушиваясь к голосам,
поющим в церкви, представлял себе на надгробии совсем другую
надпись:
"БОБ ЛИ СУЭГГЕР, 1946 - 1992 гг. КОРПУС МОРСКОЙ ПЕХОТЫ
США, СЭМПЭ ФИДЕЛИС"
Глядя на могилу, Боб понял, что настало время совершить
то, что может убить его быстрее всех мыслимых опасностей, -
вернуться назад. Интересно, найдется ли для него чистый
надгробный камень?
Он думал об этом мире как о Мире с большой буквы. В нем
было все: женщины, алкоголь, самые разнообразные удовольствия и
соблазны - все это смешивалось воедино и существовало в
неограниченном количестве. Теперь он туда возвращался. Он
приземлился в международном аэропорту в Вашингтоне после
трудного, с многочисленным пересадками, перелета. Боб переживал
из-за своей винтовки, упакованной в специальный чехол и сданной
в багажное отделение. К ручке чехла была привязана
ярко-оранжевая бирка воздушных путей сообщения. Раньше Боб с
оружием не летал: всегда беспокоишься, что какой-нибудь
бюрократ в системе воздушных путей сообщения к чему-нибудь
придерется. Но ружейный чехол без всяких проблем появился из
багажного окошка и вскоре подъехал к нему по резиновому
транспортеру.
- Черт, - произнес кто-то, - охотничий сезон уже давно
закончился, дружище.
Была середина января, но погода стояла на удивление
мягкая.
- Это спортивная винтовка, - сказал Боб, забирая свой
багаж. Он чувствовал себя немного глупо с этой длинной,
тяжелой штуковиной, которая так неловко торчала из других вещей
багажа. Боб понимал, что и сам он выглядит как ковбой среди
всех этих восточных людей. Он был в джинсах "Левис", однотонной
рубашке с тонким галстуком и черном "Стетсоне". Поверх всего
этого он надел свое лучшее пальто. С получением машины не
возникло никаких проблем: заказ на его имя был давно сделан и
ждал его. Девушка за стойкой была необычайно внимательной и
учтивой. Она, наверное, решила, что он один из тех героев,
которых так часто показывают в ковбойских фильмах. Ее глаза
светились восхищением, а когда он назвал ее "мэм", на ее лице
появилось выражение крайнего удовольствия.
Выехав из аэропорта, он направился в сторону скоростного
шоссе Балтимор - Вашингтон, затем по окружной балтиморской
магистрали и оттуда дальше на запад, к штату Мэриленд. Несмотря
на промозглую зиму было видно, что это прекрасные места. Слегка
холмистая местность была ве такой дикой и первобытной, как в
Арканзасе. Дальше дорога Боба лежала мимо горбатых и словно
насупленных гор, представлявших из себя сплошное нагромождение
кряжей и хребтов. К трем часам дня, оставив позади себя
Камберленд, Боб оказался среди необъятных пастбищ Мэриленда - в
самых отдаленных, самых западных землях штата, которые были,
правда, не такими дикими, как горы Уошито, но по крайней мере
здесь тоже не было никаких явных следов "ядовитой" городской
цивилизации; для того же, чтобы культивировать тут хоть
какие-нибудь виды сельского хозяйства, этот край, видимо, не
подходил. Пейзаж, лежащий по обе стороны дороги, ведущей в
графство Гарритт, был до банального скучным и наводил на мысль
о том, что это настоящая страна оленей. Боб искал городишко
под названием Эксидент. Как раз на половине пути между ним и
еще каким- то городом, именно там, где ему и сказали, он
обнаружил уютно расположившийся в горах отель "Рамада". Номер
уже был заказан. Зарегистрировавшись у администратора, он взял
оставленный ему конверт, в котором оказалось написанное в
необычайно дружелюбной форме письмо и подробные инструкции, как
добраться до штаба "Экьютека" и их стрелкового тира,
расположенного в нескольких милях отсюда. В конверте также
лежали и его "пе дайем" - десять хрустящих двадцатидолларовых
банкнот.
Пройдя в свою комнату, Боб сразу же растянулся на кровати
и уже никуда этим вечером не выходил. Он мысленно еще раз
прокрутил в голове все события последних дней, стараясь не
волноваться и не придавать слишком большого значения тому, что
на протяжении всего пути от аэропорта до отеля - он был в этом
абсолютно уверен - за ним велась прекрасно организованная
слежка.
Как и все, что имело хоть какое-то отношение к Рэм Дайн,
этот трейлер был маленький, приземистый, потрепанный, старый и
очень дешевый. Это подразделение никогда не выполняло задачи
так, как надо, - на высшем уровне.
Создавалось впечатление, что здесь работают настоящие
кретины, у которых была такая же тюремная психология, как и у
ужасного Джека Пайна. Трейлер был битком набит народом:
Добблер, как предполагалось, должен был проводить краткий
инструктаж.
Он вздохнул и окинул взглядом глупые лица своей
аудитории.
- Э-э... Я попрошу вашего внимания. Добблер мог этого и
не говорить. Они просто не замечали его. Им было наплевать на
него.
Как низко он пал... и как быстро! Некогда самый молодой
студент факультета психиатрии Гарвардской высшей медицинской
школы, а позднее единственный владелец одной из самых
процветающих частных практик в пригороде Бостона '- Кембридже,
он работал не покладая рук и вел такой образ жизни, о котором
мог только мечтать. Но в один прекрасный день, прямо на
последнем приеме, когда он устал и нервы у него уже были на
пределе, он позволил себе расслабиться. Он прикоснулся к
женщине. Почему он это сделал? Он не знал. Еще за секунду до
этого он даже и не думал об этом. И вот теперь он это сделал.
Он прикоснулся к ней, и, когда все кончилось, Добблер прочел в
ее глазах желание вновь и вновь переживать случившееся.
Выплеснувшаяся наружу сексуальная несдержанность ошеломила его.
Он потерял осторожность и стал заниматься с ней любовью прямо в
кабинете. Это было началом бесконтрольной сексуальной
разнузданности, удовольствие от которой усиливалось к тому же
большими дозами амфетамина". Он соблазнил девять пациенток, и
одна из них в один прекрасный день пошла в полицию. Ему в вину
вменялось изнасилование. Эта сука добивалась своего в течение
шести тягостных, мрачных месяцев, пока в конце концов не
добилась того, что его все- таки признали виновным, хотя и со
смягчающими обстоятельствами. Благодаря судье-феминистке он
оказался в отнюдь не нежных объятиях Расселла Айсендлуана. Итог
был закономерен и, по сути, ужасен. Правосудие свершилось во
всей своей полноте: Добблер изнасиловал в своем кабинете девять
нервнобольных женщин, а в тюрьме его самого изнасиловал
отвратительный громила, называвший его после этого своим
"петухом".
Теперь он был "петухом" Раймонда Шрека. Не в сексуальном
плане, разумеется. Но даже Добблеру бросался в глаза черный
юмор этой шутки: выйдя из тюрьмы и покончив на этом со своим
позором, он решил найти себе сильного покровителя, чтобы таким
