кончили институт и стали сценаристами. Женился Юлий поздно, но
счастливо. В последние годы жизни он тяжело болел (астма и пос-
ледствия лечения кортикостероидами), очень страдал и в марте
1982-го года застрелился, не дожив четырех месяцев до 60-ти лет.
- 36 -
5. Фрид Валерий Семенович. Это я. 10 лет в лагере и два - в
ссылке.
6. Михайлов Юрий Михайлович. До ареста студент-первокурсник
режиссерского факультета ВГИКа. Ему ОСО дало поменьше: восемь лет.
Отбыв срок, вернулся в Москву совсем больным и вскоре умер.
7. Бубнова Елена Андреевна. До ареста - студентка ИФЛИ. Срок
- если не ошибаюсь, 5 или 7 лет - отбывала не в лагерях, а на Лу-
бянке. После освобождения работала в московском Историческом му-
зее, ушла на пенсию - а в этом году, я слышал, умерла.
8. Левенштейн Виктор Матвеевич. До тюрьмы - студент Горного
института. Школьное прозвище "Рыбец" (мама имела неосторожность
назвать его при однокласниках рыбонькой). В протоколах это превра-
тилось в подпольную кличку. Получил пять лет, отбыл их. Работал в
Москве, канд.тех.наук. Эмигрировал в США.
9. Таптапова Светлана - отчества не помню. Срок пять лет.
Сейчас, насколько мне известно, в Москве, логопед, доктор меди-
цинских наук.
10. Каркмасов Эрик. Об этом своем "сообщнике" ничего, кроме
имени, не знаю: ни разу в жизни не видел. Он был приятелем Сулимо-
ва. Получил, кажется, пять лет.
11. Ермакова Нина Ивановна. До ареста студентка Станкоинстру-
ментального института. Срок - три года. Попала под амнистию
1945-го года; освободившись из лагеря, была выслана в Бор, приго-
род Горького. Там познакомилась со своим будущим мужем - тогда
доктором физико-математических наук, а теперь академиком В.Л.Гинз-
бургом. Живет в Москве; мы дружим и время от времени видимся.
12. Левин Михаил Львович. Он на год старше остальных и к мо-
менту ареста кончал физфак МГУ; несданным остался один только эк-
замен. Изъятая у него при задержании "Теория возмущений" очень об-
- 37 -
радовала чекистов, но оказалось - математический труд. Миша полу-
чил 3 года. Срок отбывал на одной из "шараг" - спецлабораторий. В
45-м освободился по амнистии, был сослан в Бор; потом работал в
Тюмени, затем в Москве. Профессор, доктор физико-математических
наук, отец трех детей. Эрудит и человек многих талантов, он был
всю жизнь окружен друзьями, поклонниками и поклонницами. Этим ле-
том умер - несправедливо рано.
13. Коган Марк Иосифович. В детстве его звали Монькой (а в
протоколы вошло: "подпольная кличка - Моня"). До тюрьмы - студент
юридического института. Получил 5 лет, отбыл их, работал юрискон-
сультом в Кзыл-Орде, окончил заочно два института. Женился на де-
вушке, с которой познакомился в лагере. Сейчас женат на другой;
отец двух детей и дед двух внуков, а кроме того кандидат юридичес-
ких наук и один из самых авторитетных московских адвокатов.
14. Сулимова Анна Афанасьевна, мать Володи. Ее отправили не в
лагерь, а в ссылку, где она страшно бедствовала - по словам моей
мамы, даже милостыню просила. В наше "дело" она попала, по-видимо-
му, из-за того, что дома у них хранились драгоценности - приданое
ее сватьи, матери Лены Бубновой. Та, говорили, до того как выйти
за революционера, была замужем за кем-то из миллионеров Рябушинс-
ких. Ленину мать посадили заодно с Бубновым: драгоценности оста-
лись дочери. А Володина мать уцелела. Она вела хозяйство, изредка
продавая по камешку: деньги нужны были - ведь война, цены на про-
дукты бешеные. Будь Володькина воля, он бы живо разбазарил все бо-
гатство - проел и пропил бы вместе с нами. Но мама не позволила.
Чекисты об этом знали и конфисковали драгоценности, не оставив на
воле никого из Сулимовых. Просто и остроумно.
- 38 -
Наверное, нужно объяснить, почему Особое Совещание - ОСО - не
стригло всех под одну гребенку: в нашем деле мера наказания варь-
ирует - от 10-ти с конфискацией до ссылки.
Во-первых, даже для правдоподобия надо было выделить "терро-
ристическое ядро" - это те, кому влепили по червонцу.
Во-вторых, Левина, скажем, и Когана арестовали месяца на
три-четыре позже, чем нас, главных. Они были морально подготовлены
и не стали подписывать, как мы, все подряд. И восьмой пункт с них
сняли.
В-третьих, за Мишу Левина и Нину Ермакову хлопотал академик
Варга, бывший в большом фаворе у Сталина. Дочь Варги Маришка была
ближайшей подругой Нины, а Мишина мать, член-корреспондент Акаде-
мии Наук Ревекка Сауловна Левина, работала вместе с Варгой. К сло-
ву сказать, ее тоже посадили - несколько погодя, по так называемо-
му "аллилуевскому делу". Ревекке Сауловне пришлось куда хуже, чем
нам: на допросах ее жестоко избивали, вся спина была в рубцах. На
свободу она вышла полным инвалидом, уже после смерти Сталина.
И еще - маленькое примечание к примечаниям. Я пишу по памяти
и заранее приношу извинения за возможные неточности - в отчествах,
названиях учреждений и т.п. Заодно хочу исправить чужую неточ-
ность. О нашем деле мне встречались упоминания в нескольких публи-
кациях. И во всех - одна и та же ошибка: Володю Сулимова называют
сыном "репрессированного в 37-м году председателя СНК РСФСР
Дан.Ег.Сулимова". Но наш-то не Данилович, а Максимович. Его отец
был работником не такого высокого ранга, как однофамилец, - но
достаточно ответственным, чтобы удостоиться расстрела.
- 39 -
III. ПОСТОЯЛЬЦЫ
Я рассказывал о тех, кто на Лубянке сильно портил мне жизнь -
о следователях. Теперь очередь дошла до сокамерников, людях очень
разных, которые, каждый по-своему, скрашивали мое тюремное житье.
Начну с Малой Лубянки, с "гимназии".
После двух недель одиночки меня перевели в общую камеру - и
сразу жить стало лучше, жить стало веселей. Моими соседями были
бывший царский офицер, а в советское время - командир полка
московской Пролетарской дивизии Вельяминов, инженер с автозавода
им.Сталина Калашников, ветеринарный фельдшер Федоров, танцовщик из
Большого Сережа (фамилию не помню, он недолго просидел с нами) и
Иван Иванович Иванченко. Позднее появился "Радек"; с его прихода и
начну.
Открылась с лязгом дверь и в камеру вошел низкорослый мужи-
чонка. Прижимая к груди надкусанную пайку, он испуганно озирался:
неизвестно, куда попал, может, тут одни уголовники, отберут хлеб,
обидят. Это был его первый день в тюрьме.
- Какая статья? - спросил Калашников.
- Восьмая.
- Нет такой. Может, пятьдесят восьмая?
- Не знаю. Они сказали - как у Радека. Териорист, сказали.
Все стало понятно: 58-8, террор. Радеком мы его и окрестили.
Настоящую фамилию я даже не запомнил - зато отлично помню его
рассказ о первом допросе. По профессии он был слесарь-водопровод-
чик.
Привезли его ночью, и сразу в кабинет к следователям. Их там
сидело трое. Один показал на портрет вождя и учителя, спросил:
- 40 -
- Кто это?
- Это товарищ Сталин.
- Тамбовский волк тебе товарищ. Рассказывай, чего против него
замышлял?
- Да что вы, товарищи!..
- Твои товарищи в Брянском лесу бегают, хвостами машут. (Был
и такой, менее затасканный вариант в их лексиконе). Ну, будешь
рассказывать?
- Не знаю я ничего, това... граждане.
Второй следователь сказал коллеге:
- Да чего ты с ним мудохаешься? Дать ему пиздюлей - и все де-
ла!
Они опрокинули стул, перегнули через него своего клиента и
стали охаживать по спине резиновой дубинкой. Дальше - его словами:
"Кончили лупить, спрашивают: ну, будешь говорить? Я им:
- Граждане, может, я чего забыл? Так вы подскажите, я вспомню!
- Хорошо, - говорят. - Степанова знаешь?
А Степанов - это товарищ мой, он в попы готовится, а пока что
поет в хоре Пятницкого.
- Да, - говорю, - Степанова я знаю. Это товарищ мой.
- Вот и рассказывай, про чего с ним на первое мая разговари-
вали.
Тут я и правда вспомнил. Выпивали мы, и Степанов меня спро-
сил: что такое СэСэСэР знаешь? Знаю, говорю. Союз Советских Социа-
листических Республик. А он смеется: вот и не так! СССР - это зна-
чит: Смерть Сталина Спасет Россию... Рассказал я им это, они такие
радые стали:
- Ну вот! Давно бы так.
- 41 -
Я говорю:
- А вы бы сразу сказали, граждане. Драться-то зачем?
Они спрашивают:
- Жрать хочешь?
- Покушать не мешало бы.
Принесли мне каши в котелке - масла налито на палец! - и хле-
ба дали. Кашу я низанул, а про хлеб говорю:
- Можно с собой взять?
- Возьми, возьми.
Дали подписать бумажку - про восьмую статью - и отпустили".
Это было простое дело, вряд ли следствие длилось долго: вско-
ре Радека от нас забрали, дали на бедность, думаю, лет восемь и
отправили жопой клюкву давить.
А вот Вельяминов сидел под следствием долго - и не в первый
раз, если мне не изменяет память. Это был в высшей степени достой-
ный человек, выдержанный, терпеливый. Ему приходилось туго: не от
кого было ждать передачи, и он уже доходил. Замечено: на тюремной
пайке без передач можно было благополучно просуществовать месяца
два-три. Дальше начинались дистрофия, пеллагра, голодные психозы.
У Вельяминова уже не было ягодиц, кожа шелушилась и отставала
белыми клочьями - но с психикой все было в порядке. Те, кто полу-
чал передачи, не то, чтобы делились с сокамерниками, но обязатель-
но угощали каждого - чем-нибудь.. Вельяминов отказывался от угоще-
ния; а если давал уговорить себя, сдержанно благодарил и принимал-
ся есть - неторопливо, даже изящно.
От него, между прочим, я впервые услышал, что сфабрикованные
чекистами дела случались задолго до знаменитого процесса "Промпар-
тии": оказывается, еще в двадцатые годы на Лубянке вызревало "дело
- 42 -
военных" - о мифическом заговоре бывших царских офицеров во главе
с Брусиловым. Царский генерал, автор вошедшего во все учебники
"брусиловского прорыва", он поступил на службу советской власти и
преподавал в военной академии, не подозревая о той роли, которую
ему готовят неблагодарные новые хозяева. Но старику повезло: он
умер, и "дело" как-то само собой заглохло. Ликвидировать неблаго-
надежных военспецов пришлось по-одиночке, как Вельяминова. Впро-
чем, не совсем по-одиночке - вместе с ним арестовали сына Петю,
тогда совсем мальчишку. Это Петр Вельяминов, замечательный актер,
которого теперь все знают. От отца он унаследовал интеллигентность
и обаяние - и ведь сумел не растерять их в скитаниях по лагерям и
тюрьмам. С отцом я познакомился в 44-м году, а с сыном - в Доме
Кино, сорок лет спустя (куда до нас Дюма-отцу с его 20 и 10 лет
спустя!).
Надо сказать, что от каждого из сокамерников я узнавал
что-нибудь новое и любопытное. Так, Сережа объяснил мне, что нога
у меня не "танцевальная": у балетного танцовщика второй и третий
пальцы должны быть длиннее большого. А у меня, как на грех, высту-
пал вперед большой. О балетной карьере, правда, я не мечтал - но
все равно, интересно было послушать. Даже Радек успел сообщить нам
рецепт каких-то особых шанежек, которые пекут у него на родине -
кажется, на Алтае: на горячую, прямо с огня, шаньгу выливают сырое
