- 8 -
Волков, вздохнув, терпеливо разъяснял мне, что к чему.
- Сознайтесь, Фрид - вы сказали бы об этом у себя в институ-
те, на комсомольском собрании?
- На собрании? Нет, не сказал бы.
- Так как же назвать такие высказывания? Советские?
- Ну... Не совсем... Несоветские.
- Фрид, вы же интеллигентный человек. Будьте логичны. Несо-
ветские - значит антисоветские. Великий гуманист Максим Горький
очень точно сформулировал: кто не с нами - тот против нас.
- Но почему антисоветская группа?
- Что же вы, сами с собой разговаривали?
- В компании друзей.
- Давайте я вам покажу толковый словарь Даля или Ушакова...
Компания, группа - это же синонимы! Заметьте, никто не говорит,
что у вас была антисоветская организация. Группа. Группа была...
Вы согласны?
Я соглашался. Сначала с тем, что несоветское и антисоветское
- это одно и то же, потом, что группа это не организация, потом
еще с чем-то, и еще, и еще. Соглашался, хотя уже понимал: коготок
увяз - всей птичке пропасть. Но ведь мы не считали себя врагами;
комсомольцы, нормальные советские ребята, мы чувствовали за собой
вину - как ученики, нарушившие школьные правила. И изо всех сил
старались доказать учителям, что мы не такие уж безнадежные: види-
те, говорим правду; то, что было, честно признаем.
Если бы мы и вправду были участниками вражеской группы или
там организации - это для них разницы не составляло, - то и держа-
лись бы, думаю, по-другому. Хитрили бы, упирались изо всех сил.
Конечно, под конец они все равно сломали бы нас - но не с такой
- 9 -
легкостью. Меня ведь и не били даже. Сажали два раза в карцер**)
на хлеб (300 г) и на воду; держали без сна пять суток - но не лу-
пили же резиновой дубинкой, не ломали пальцы дверью.
На основании личного опыта я мог бы написать краткую инструк-
цию для начинающих следователей-чекистов: "Как добиться от подс-
ледственного нужных показаний, избегая по возможности мер физичес-
кого воздействия".
Пункт I. Для начала посадить в одиночку. (Я сидел дважды, две
недели на Малой Лубянке и месяц на Большой).
Пункт II. Унижать, издеваться над ним и его близкими. ("Фрид,
трам-тарарам, мы тебя будем судить за половые извращения. "Поче-
му?" - "Ты, вместо того чтобы е... свою Нинку, занимался с ней ан-
тисоветской агитацией").
Пункт III. Грозить карцером, лишением передач, избиением, де-
монстрируя для наглядности резиновую дубинку.
Пункт IV. Подсадить к нему в камеру хотя бы одного, кто на
своей шкуре испытал, что резиновая дубинка - это не пустая угроза.
(С Юликом Дунским сидел Александровский, наш посол в довоенной
Праге. Его били так, что треснуло нёбо. А я чуть погодя расскажу о
"териористе" по кличке Радек).
Пункт V. Через камерную "наседку" внушать сознание полной
бесполезности сопротивления ... и т.д.
Думаю, что подобная инструкция существовала. Во всяком слу-
чае, все мои однодельцы подвергались такой обработке. Различались
только частности; так, Шурику Гуревичу его следователь Генкин,
грузный медлительный еврей, говорил:
- Гуревич, лично я не бью подследственных. Я позову трех над-
зирателей, вас положат на пол, один будет держать голову, другой
- 10 -
ноги, а третий будет бить вас по пьяткам вот этой дубинкой. Это
очень больно, Гуревич, - дубинкой по пьяткам!
Гуревич верил на слово и подписывал сочиненные Генкиным "при-
знания". Излюбленную следователями формулу "готов дать правдивые
показания" мы несколько изменили (в разговорах между собой, конеч-
но): "готов дать любые правдивые показания". Должен сказать, что
после первых недель растерянности и острого ощущения безнадежности
к нам возвратилась способность шутить, относиться к своему положе-
нию с веселым цинизмом. Ведь были мы довольно молоды - 21-22 года;
а кроме того, инстинкт самосохранения подсказывал, что чувство
юмора поможет все это вынести.
Ну разве можно было без смеха выслушивать такое:
- Вы с Дунским пошли в армию добровольцами, чтобы к немцам
перебежать.
- Расстегнуть ширинку, показать?
- Ты эти хохмочки брось! Знаешь, сколько на этом стуле сидело
евреев - немецких шпионов?! - Это говорилось с самым серьезным ви-
дом. Впрочем, у них достало здравого смысла эту версию не разви-
вать: хватало других обвинений. А в том, что мы все подпишем, они
не сомневались.
Меня следователь пугал:
- Мы из тебя сделаем мешок с говном!
- А из говна конфетку? - слабо окусывался я.
Близко познакомился с резиновой дубинкой Юлик Дунский. Было
это так. В середине следствия (а мы провели на Лубянке почти год)
Юлика повели на допрос не к его следователю, а куда-то в другое
место. Ввели в комнату, где сидел за маленьким столом и что-то пи-
сал незнакомый офицер; подвели к шкафу - обыкновенному платяному
- 11 -
шкафу с зеркальной дверцей - и сказали:
- Проходите.
Он не понял, даже немного испугался: в шкаф? Может, это каме-
ра пыток? Но шкаф оказался всего лишь замаскированным тамбуром пе-
ред дверью генерала Влодзимирского - начальника следственной части
по особо важным делам.
Генерал был импозантен: не то поляк, не то еврей с черными
бровями и седыми висками.
- Садитесь, Дунский, - сказал он. - И расскажите мне откро-
венно, что у вас там было.
И Юлик решил, что вот наконец появился шанс сказать большому
начальнику всю правду, раскрыть глаза на беззакония его подчинен-
ных: ведь не было же никакой "антисоветской группы", никаких "тер-
рористических высказываний" - все это выдумка следователей; все
наши "признания" - липа!.. Он стал рассказывать, как мы вернулись
из эвакуации, встретились в Москве со школьными друзьями, с Во-
лодькой Сулимовым, побывавшим на фронте и тяжело раненым, с его
женой Леночкой Бубновой, с Лешкой Суховым, Шуриком Гуревичем...
Да, разговаривали, да, высказывали некоторые сомнения, но чтоб го-
товить покушение на Сталина - это же бред, честное слово, такого
не было и быть не могло!..
Генерал слушал, слушал, потом изрек:
- Я надеялся, что вы чистосердечно раскаялись - а вы мне
рассказываете арабские сказки?!
Достал из ящика резиновую дубинку - такую каплевидную, с гоф-
рированной рукояткой - вышел из-за стола, замахнулся и изо всей
силы ударил по подлокотнику кресла, в котором сидел Юлий. Тот дер-
жал руки на коленях. Отнял ладони - и увидел на брючинах влажные
- 12 -
отпечатки: так моментально вспотели руки в ожидании удара.
Юлик рассказывал, что на него навалилось такое отчаянье, та-
кая злость - в том числе на себя, за глупую доверчивость - что он
крикнул:
- Я думал, вы действительно хотите узнать правду. Но вам не
это нужно... Не буду ничего говорить!
Влодзимирский постоял немного, помахивая дубинкой, потом бро-
сил ее на стол. Приказал:
- Уведите этого волчонка.
И волчонка повели обратно в камеру.
Меня к Влодзимирскому не водили; вот у Шварцмана, его замес-
тителя, я побывал - в конце следствия. Это был тучный человек с
лицом бледным от бессонницы. На воле я бы его принял за перегру-
женного работой главного инженера какого-нибудь большого завода.
- Фрид, - сказал он внушительно. - Мы вас, может быть, не
расстреляем.
- Я знаю.
Он поглядел на моего следователя майора Райцеса, потом на ме-
ня и спросил:
- А как вы думаете, сколько вам дадут?
На их лицах я увидел выражение обыкновенного человеческого
любопытства.
- Десять лет.
- Ну и как?
- Хватит с одного еврейского мальчика.
Оба хихикнули и на этом разговор окончился. Меня действитель-
но не расстреляли. Расстреляли самого Шварцмана - в 53-м вместе с
Влодзимирским и другим заместителем следственной части по ОВД пол-
- 13 -
ковником Родосом.
Этот заслуживает отдельного рассказа.
Он зашел поглядеть на меня перед нашим переводом с Малой на
Большую Лубянку. Маленький, рыжий, с неприятной розовой физиономи-
ей, он в тот раз был в штатском - в светлосером хорошем костюме.
Снял пиджак, повесил на спинку стула и стал расхаживать по кабине-
ту, заложив за спину короткие ручки, поросшие рыжим пухом. На
брючном ремне - прямо на копчике - была у него желтая кобура кро-
хотного пистолета. По-моему, он нарочно повернулся ко мне задни-
цей, демонстрируя эту кобуру - видимо, представлялся себе зловещей
и романтической фигурой.
К этому времени я уже признался во всех несуществующих грехах
и твердо стоял только на том, что о наших "контрреволюционных
настроениях" ничего не знали Нина Ермакова, моя невеста, и два
друга детства - Миша Левин и Марк Коган. (Я не подозревал, что они
уже арестованы). Мое упрямство Родосу не понравилось и, как сооб-
щил мне мой следователь, полковник отозвался обо мне так: "по
меньшей мере мерзавец, а может быть, и хуже". Странная формула; но
фразу, мне кажется, достойную войти в историю, он сказал Юлику
Дунскому:
- Про нас говорят, будто мы применяем азиатские методы веде-
ния следствия, но (!) мы вам докажем, что это правда.
Это о Родосе рассказывал на ХХ съезде Хрущев:
- Этот пигмей, это ничтожество с куриными мозгами, осмеливал-
ся утверждать, будто он выполняет волю партии!
Речь шла о пытках, которым Родос лично подвергал не то Эйхе,
не то Постышева - точно не помню. Про Родоса я поверил сразу - та-
кой способен. А вот когда прочитал недавно, что и Шварцман собс-
- 14 -
твенноручно пытал в 37-м кого-то из знаменитостей - удивился. В
этом усталом пожилом еврее я не разглядел ничего злодейского. Урок
дуракам. Помните, у Гейне: "Тогда я был молод и глуп"? (А дальше у
него: "Теперь я стар и глуп").
К слову сказать, в следственной части по особо важным делам
евреев-следователей было много; правда, евреев-подследственных еще
больше. На Малой же Лубянке, в областном управлении, если и были
среди следователей евреи, то, как пишут про гонококков в лабора-
торных анализах, "единичные в поле зрения".
"Особо важные дела" вели майоры и подполковники, а областные
- в основном старшие лейтенанты.
Моим был ст. лейтенант Николай Николаевич Макаров, "Макарка",
как мы его звали - за глаза, конечно. А в глаза - гражданин следо-
ватель.
Следствие - самая мучительная, полная унижений и отвращения к
себе часть моей тюремно-лагерной биографии. А первый, самый тяже-
лый, период следствия у меня связан с Макаровым. Но, как ни стран-
но, об этом человеке я думаю без особой злобы - скорее даже, с
чем-то похожим на симпатию. Это мне и самому не совсем понятно.
Может, это и есть та таинственная связь между палачом и жертвой, о
которой столько написано в умных книгах? Не знаю. Никаких мазохис-
тских комплексов я за собой не замечал. Попробую подыскать ка-
кое-нибудь другое, рациональное объяснение.
Во-первых, я уже тогда понимал, что вся эта затея (наше "де-
ло") не его изобретение. Человек служил, выполнял работу - гряз-
ную, даже отвратительную. Но разве виноват ассенизатор, что от не-
го разит дерьмом? Конечно, мог бы выбрать и другое занятие, с этим
я не спорю.
- 15 -
