Центрального штаба. Весьма сожалеем, мсье. Чем еще можем
быть полезны? Тогда возьмите буклеты - здесь сведения о
нашей организации. Простите, что не могу побеседовать с
вами подробнее, сегодня так много работы. До свидания,
мсье. Что вы, не за что...
Внеочередная встреча членов правления МАСа была назначена
на семь часов вечера. Часов с пяти в дом номер 136-бис
начали съезжаться делового вида мужчины (а в правлении были
только мужчины) - входили и через парадную дверь, и со
двора, кто по одному, кто вдвоем. На такие встречи они
собирались со всех концов света, но каждый знал, и когда
именно обязан прибыть, и с какого хода войти. Консьержи
теперь стояли у обеих дверей. Были приняты и менее заметные
меры предосторожности: работали системы предупреждения, оба
входа просматривались с телеэкранов. Кроме того, на первом
этаже всегда хранились тома поддельных протоколов МАСа,
подробно отражающих текущие дела Ассоциации. Возникни
необходимость, и встреча "членов правления" мгновенно
превратится из тайной в открытую, встанет в один ряд с
прочими деловыми встречами на бульваре Османа.
Ровно в семь часов в строгий зал заседаний на четвертом
этаже зашли - кто уверенно, а кто робко - двадцать человек,
оплот сообщества. Председатель был уже на месте. Никто не
поздоровался. Председатель считал, что в их сообществе
искренне здоровья не пожелаешь, да и время дороже любых
пожеланий. За столом расселись по номерам, от первого до
двадцать первого. Номер был единственным именем, да и тот,
секретности ради, каждый месяц в полночь первого числа
изменялся на две единицы по кругу. Никто не закурил - ни
курящих, ни пьющих тут не было - и не взглянул на лежащую на
столе поддельную МАСовскую повестку. Напряженно,
почтительно, но не подобострастно - для этого они и сами
были людьми слишком высокого полета - собравшиеся
вглядывались в Председателя.
Ко Второму (так в этом месяце звался Председатель) все, и
давно его знавшие, и впервые встретившие, относились в
известной степени одинаково. Он подчинял себе. Таких людей
встречаешь в жизни редко, один-два раза. Их три главных
качества: необычная внешность, спокойная самоуверенность и
мощнейшее обаяние. Таковы были и многие исторические
личности: Чингиз-хан, Александр Македонский, Наполеон...
Толпа же всегда чует хозяина. Не потому ли и Гитлер,
личность вообще-то ничтожная, так безгранично властвовал над
талантливейшим восьмидесятимиллионным европейским народом;
чем иным объяснить эту власть? Таким человеком был и
Второй, его отличил бы любой - и уж конечно, отличали
двадцать избранных. С другими они были черствы и циничны,
но его, пусть даже против своей собственной воли, почитали
хозяином, почти богом.
Звали его Эрнст Ставро Блофельд. Родился он в Гданьске,
отец его был поляк, мать - гречанка. Двадцати пяти лет
поступил младшим служащим в Министерство почты и телеграфа.
Странный выбор для столь одаренного юноши, но Блофельд уже к
тому времени понял: хочешь властвовать - знай недоступное
прочим. Такова была теория, и пока он лишь присматривался к
проходящим через его руки телеграммам и радиограммам. А
потом в Польше началась мобилизация, хлынул поток военных
заказов, дипломатической переписки. Будущий противник
заплатил бы за эти документы любые деньги. Сперва неумело,
потом ловчее он стал снимать копии с телеграмм; постепенно
составил списки мелких служащих, адресатов секретной
переписки - их он выдаст за своих агентов. Младший
шифровальщик в английском посольстве, переводчик, работающий
с французами, секретарша крупной компании... Он назвал
выдуманную агентуру "Ястреб" и передал немецкому атташе
несколько документов на пробу. За Блофельда ухватились,
положили хорошие деньги (ведь приходится оплачивать стольких
агентов, объяснил он), и скоро он уже подумывал, не
расширить ли рынок. Стал информировать американцев и
шведов, и тут уж деньги полились рекой. Потом он сообразил,
что рано или поздно благоденствие кончится: он ведет
двойную игру, да еще получает деньги за несуществующих
агентов - где- нибудь да сорвется. Двести тысяч долларов он
заработал, пора выходить из игры.
Он сделал это мастерски. Информировать стал раз от раза
скуднее; перевел капитал в Цюрих; съездил в родной город,
побывал у архивариуса и в церкви, где вырезал из книг
страничку со своим именем и датой рождения; затем сообщил
связным, что раскрыт, купил паспорт на имя канадского моряка
и уплыл в Швецию. Пожил немного в Стокгольме, прикинул, чем
закончится война, и улетел, по настоящему польскому
паспорту, в Турцию. Туда же перевел деньги. Потом Польша,
как он и рассчитал, пала, и он попросил убежища. Кое-кому
заплатил - и стал турецким подданным. Мастерство его
пригодилось и тут - учел недостатки "Ястреба" и создал новую
агентуру. К концу войны он был знаменит и богат: в
швейцарском банке лежало полмиллиона долларов. По шведскому
паспорту он уехал в Южную Америку - отдохнуть, поправить
здоровье и подумать о будущем...
Сейчас, в тихом доме на бульваре Османа, Эрнст Блофельд
неторопливо оглядывал свою двадцатку: не прячет ли кто
глаза. Двадцать человек смотрели на Блофельда и ждали его
слова. Они были разных национальностей, но во многом
походили друг на друга: всем от тридцати до сорока, все
крепкие, ловкие, и почти все смотрят живо, жестоко, хищно -
так выглядывает добычу волк или ястреб... По-другому
смотрели лишь двое ученых - физик Котце (пять лет назад
приехал из Восточной Германии и за скромную пенсию и
жительство в Швейцарии выдал несколько секретных проектов) и
поляк электронщик Кандинский. Остальные восемнадцать
делились по странам и одновременно крупнейшим преступным и
подрывным организациям на шесть троек. Три сицилийца - из
главных в "Сицилианском Союзе", мафии; три корсиканца из
"Корсиканского Союза", сходного с мафией секретного
сообщества, в чьих руках почти вся организованная
преступность во Франции; три бывших офицера СМЕРШа,
советской организации для уничтожения шпионов и врагов
народа; три уцелевших высших чина гестапо; три югослава,
раньше служивших в секретной полиции у маршала Тито, и три
турка из прежних агентов Блофельда. Все восемнадцать
владеют тончайшими приемами конспирации, секретной связи и
действия и, кроме того, умеют молчать. И каждый безупречно
прикрыт - действительный паспорт с визами в ведущие страны,
чистое досье в Интерполе и своей национальной полиции. Уже
за одно это - крупный преступник, и чист - можно принимать в
"Спектр", Специальный Комитет по Терроризму и Разведке.
Учредил и теперь направлял это частное предприятие,
нацеленное на частное обогащение, Эрнст Ставро Блофельд.
V
ФИАЛКОВЫЙ АРОМАТ
Блофельд, наконец, оглядел всех: опустил глаза только
один. Блофельд знал, что опустит именно этот - донесение
дважды перепроверено, - но своим глазам и чутью он доверял
больше. Не торопясь, он убрал руки со стола. Одну положил
на колени, а другой вытащил из кармана плоскую золотую
коробочку. Отколупнул ногтем крышку, выловил зернышко с
фиалковым ароматом и сунул а рот. Говорить предстоит о
неприятном, и пусть, как всегда в таких случаях, от него
пахнет фиалкой.
Блофельд затолкнул зернышко под язык и произнес спокойно,
звучно, выверенно:
- Сегодня я буду говорить о важнейшем деле - об операции
"Омега". - Он не сказал: "Господа!" или "друзья",
"коллеги"; к чему словесные побрякушки! - Комитет
согласится, что наши первые три года прошли успешно. Все
тройки действовали удачно, на нашем счету полтора миллиона
фунтов. Удастся операция "Омега" - будет гораздо больше; мы
сможем тогда распустить Комитет, и каждый, с весьма крупными
деньгами на руках, займется, чем пожелает. Вопросы?
На сей раз глаз не опустил никто, все молча смотрели на
него. Лица непроницаемы, каждый себе на уме. Комитет и
правда работает неплохо, но что об этом толковать, это
известно и без Председателя. А они ждали новостей.
Блофельд бросил в рот второе зернышко и продолжил:
- Несколько слов о предыдущей операции. - Он остановил
взгляд на сидящем в дальнем углу стола. - Седьмой,
встаньте.
Мариус Доминго, член "Корсиканского Союза", медленно
поднялся. Он стоял неподвижно, держа руки по швам, и
смотрел прямо в глаза Председателю.
- Операция, как вы помните, заключалась в следующем, -
сказал Блофельд. - Мы выкрали семнадцатилетнюю дочь Магнуса
Бломберга, владельца гостиницы в Лас- Вегасе, и морем
переправили на Корсику. Выполнено корсиканской тройкой.
Выкуп назначили в один миллион долларов. Бломберг
согласился и, как потребовал "Спектр", в сумерках от
итальянского берега оттолкнули надувной плотик с деньгами.
Ближе к ночи плотик подобрало наше судно. Находившаяся на
борту сицилийская тройка своевременно обнаружила в плотике
транзисторный передатчик, по которому полиция могла бы
выследить судно. Мы получили выкуп и вернули девушку - на
первый взгляд, целую и невредимую - родителям. Но только на
первый взгляд... Недавно я узнал от нашего человека в
полиции, что на Корсике девушку изнасиловали. Так
утверждают родители. Возможно, девушка вступила в половое
сношение и по собственной воле - это неважно. Комитет
обещал вернуть ее целой и невредимой; насильно или нет, но
ее, я бы сказал целостность, нарушена. Мне не нужна ваша
нравственность, но мне нужна дисциплина. Организация
боеспособна, пока надежен каждый, оступись один - погибли
все. Вам известно, как я поступаю в подобных случаях. С
семьей я уже рассчитался: отослал назад половину выкупа и
извинился. Остается виновный. Я нашел его. И избрал
наказание.
Блофельд разглядывал Седьмого. Мариус Доминго тоже не
спускал с Председателя глаз. Он знал, что виновный -
другой. Непонятно, зачем подставили его, Доминго, но
Председатель так решил, и Председатель всегда прав.
Блофельд видел, что Седьмой не трусит, и знал почему. Он
видел также, что одиноко сидящий в торце стола Двенадцатый
сильно вспотел. Отлично! Лучше законтачит...
Правой рукой он повернул под столом переключатель.
Двенадцатый выгнулся в кресле, точно его ударило в спину;
его, и вправду, ударило - тысячевольтовым кулачищем. Черные
жесткие волосы вздыбились, лицо скрутило гримасой - пугало
со щеткой на голове. Глаза вспыхнули и тотчас погасли, в
оскал рта высунулся обуглившийся язык. От рук, лежащих на
подлокотниках, от спины и ляжек тонкой струйкой потянулся
дымок... Электроды были спрятаны в кресле, законтачило
хорошо. Блофельд выключил ток. Свет в комнате вспыхнул
ярче; в минуту казни он горел вполнакала - тускло, желто,
зловеще. Запахло паленым. С громким стуком Двенадцатый
упал лицом на стол.
Блофельд посмотрел на Седьмого. Стоит все так же
неподвижно, невозмутимо. "Надежный человек, - подумал
Блофельд, - крепкие нервы."
- Садитесь, Седьмой, я вами доволен. - Это высшая
блофельдовская похвала. - Двенадцатого нужно было отвлечь,
он знал, что его подозревают.
Кое-кто согласно кивнул. Блофельд, как всегда, прав.
Казнью здесь никого особенно не расстроишь, даже не удивишь.
Хозяин и раньше вершил суд у всех на глазах. Осуждены уже
двое, тоже за нарушение дисциплины. Они заслужили смерть,
как заслужил ее и этот, третий. Забыв о трупе, мужчины
устроились в креслах удобнее - пора к делу.
Блофельд захлопнул золотую коробочку, убрал ее в карман.
- После операции "Омега" корсиканцы подыщут Двенадцатому
замену, - сказал он. - Теперь о самой операции. Нанятый
немецкой тройкой агент Н. допустил крупный промах, и
операцию придется начать позже. Агенту было приказано
обосноваться в одном из южных санаториев и оттуда держать
постоянную связь с летчиком Петаччи, чья эскадрилья
бомбардировщиков расквартирована неподалеку. Н. должен был
сообщить, как летчик себя чувствует, как настроен, и в час
"Д" отправить "Письмо". К сожалению, этот глупец ввязался в
санатории в ссору - подробности я опускаю - и теперь лежит в
Брайтонской центральной больнице с ожогами второй степени.
