через Дунай к Туррису.
Они могли в тот же вечер добраться до полуразрушенной крепости,
однако Исток решил иначе. Воины были измучены, кони устали. Если они
придут к ночи, анты могут напасть и разбить их. Он догадывался, что за
поросшими лесом горами, которые тянулись вдоль реки к Алуту, стояло все
войско антов. Иначе они не дерзнули бы подойти вплотную к славинскому
граду.
Поэтому он решил разбить лагерь в чаще на южном склоне гор и ждать
наступления ночи. Пятерых самых искусных лазутчиков он отправил ночью в
Туррис, чтобы они разузнали о силах антов.
Тьма накрыла землю; луны не было, низкие яркие звезды усыпали небо.
Исток лег на мох, подложив под голову щит; на груди его, прикрытой сталью,
лежал могучий меч. Ни одна ночь, с тех пор как он плыл с Ириной по
Пропонтиде от виллы Эпафродита, не казалась ему столь прекрасной, никогда
звезды не спускались так низко, никогда его собственная грудь не казалась
ему столь тесной, как в этот вечер. Пламя разлилось в жилах. Сердце билось
под броней о письмо Эпафродита, словно тихо шептало:
"Приди, герой, приди за своей голубкой! Она уже расправляет крылья,
ее голубые глаза устремлены на север. Она хочет лететь к тебе, чтоб
прилечь у тебя на груди, где она отдохнет и где сбудется ее мечта, которую
она видит во сне и наяву каждую ночь, каждый день, каждое мгновение".
Рядом с этим письмом лежала грамота дворцовой канцелярии. Она казалась
обнаженным мечом. Взмах, и покатится голова черного дракона - междоусобицы
и братоубийственного раздора, славины и анты обнимут друг друга, ненависть
обернется любовью, которая вспыхнет грозным пламенем. Затрепещет в страхе
Константинополь, с его орлами схватятся славинские соколы.
Волна счастья залила сердце героя, он приподнялся, облокотился на щит
и принялся снова и снова созерцать золотые звезды над головой, сулившие
радость и надежду.
- Боги, смилуйтесь над народом, приносящим вам жертвы! - Невольно с
губ его сорвались слова молитвы, и он испугался своего голоса. Кто-то из
спящих воинов шевельнулся. Загремел меч.
Исток снова опустился на щит.
Вспомнилась ночь, когда он, тогда еще неискушенный юноша, точно так
же лежал на склонах этих холмов и поджидал Хильбудия. Многое переменилось
с тех пор, и та ночь показалась ему такой далекой, что почти стерлась из
памяти. Многое изменилось: он сам, его рука, его думы, лишь сердце
осталось неизменным; в нем по-прежнему жило стремление к свободе, любовь к
своему народу и где-то глубоко - трезвые сомнения.
Еще юношей он думал: вурдалак, Морана, бесы - верно ли, что они могут
навредить ему? Почему же их не боится Хильбудий? А ныне сомнение высунуло
свое ядовитое жало: боги смилуйтесь! Правда ли это? В самом ли деле
побеждает Перун? Ведет ли его Святовит? И правда ли, что меч его
направляет Морана?
Непонятный страх сжал его сердце. Он испугался своих мыслей. В кустах
зашелестели листья.
"А если это Шетек?"
И тихая, полная боязни вера отцова заставила спрятаться жало
сомнения. По небу проплыло пылающее облако. У Истока помутилось в глазах.
"А если это Перун с острыми стрелами в разящей деснице?"
Исток снова встал, взял меч и пообещал принести обильные дары Перуну
и Святовиту.
Но едва он закрыл глаза, к нему беззвучно приблизилась Ирина с
Евангелием в руках. Книга излучала пламя любви, озаряя лицо любимой
глубокой верой, она улыбалась его сомнениям. Тихо шевелились губы Ирины,
как некогда в лодке. Ему почудилось, будто они вспыхнули от его поцелуя.
Издали, с самого неба, несся ее голос и постучался в его сердце, как
бывало прежде:
- Веруй, Исток, веруй в истину, и любовь наполнит сердце твое!
Он открыл глаза, руки потянулись к Ирине, чтоб прижать ее к груди,
как тогда под маслинами в саду Эпафродита. Но встретили лишь холодные
ножны - Ирина исчезла, вокруг, погруженные в глубокий сон, храпели воины.
Измученный думами, Исток поднялся на ноги. Провел ладонью по лицу.
Сон покинул его вежды. Медленно пошел юноша по лесу, чтоб успокоиться и
прийти в себя.
И вдруг услышал говор, смех, треск сухих веток.
"Анты!"
Он обнажил меч и замер на месте. Возможность броситься в бой и
разогнать горькие мысли обрадовала его. По шуму он рассудил, что народу
немного, и решил, что справится один. Голоса приближались, радостные и
беззаботные. Исток прислушался и вскоре снова сложил меч в ножны. Это
возвращались лазутчики.
- Ну что? - спросил он у первого из них.
- Опасности нет! У пяти костров лишь несколько старейшин с горстью
воинов.
- А послы из Константинополя? Они уже уехали? Есть ли у них охрани?
- Виленец угощает их и хвастается. Мы еле насчитали десять доспехов.
- Хорошо. Ложитесь и отдыхайте. На заре выступаем!
Разведчики присоединились к спавшим. Исток сел на ствол гнилого
дерева, оперся на меч и задремал.
Прежде чем солнце зарумянило редкие пожелтевшие листья на вершинах
гор, славины двинулись к Туррису.
Пере наполовину разрушенными стенами сверкнули шлемы, стража
затрубила тревогу. Анты, испуганные и растерянные, пробуждались от сна.
Часовой сразу узнал Истока и в страхе прокричал его имя.
Дрожь охватила антов, императорские послы побледнели:
Помилуй нас, господи, помилуй!
Распахивая копьями, все кинулись к стенам, несколько стрел
просвистело над славинами, - так анты "приветствовали" братьев.
Исток велел своему отряду остановиться; вызвав двух самых старых
воинов, он махнул рукой в сторону стен.
- Мир, мир братьям! - и вместе с ними поскакал к разбитым воротам
крепости.
Анты с недоумением и неприязнью глядели на гордого славина,
восседавшего в седле, как король, подъезжающий к своим рабам.
Увидев Виленца, Исток спешился и подошел к нему.
- Доброе утро и тысячу счастливых дней пусть принесут тебе парки,
светлейший старейшина Виленец, хранитель братского племени антов.
- И тебе того же, могучий сын славного Сваруна!
Виленец говорил глухим голосом, полным желчи и недружелюбия. Слова
срывались с его губ, словно удары.
- Не обессудь, - продолжал Исток, что я разбудил тебя. Утомлен твой
взор, видно, допоздна ты угощал своих врагов.
Византийские воины закусили губы под холодным взглядом Истока.
- Они друзья нашего племени! - сказал Виленец. - Не насмехайся, если
хочешь, чтоб тебя пощадили боги! Говори, в чем дело! Твой отряд стоит за
стенами. Если ты убьешь нас, боги отомстят тебе!
- Мой меч не запятнан кровью братьев и никогда не будет запятнан. С
него хватает вражьей крови!
- Если ты посол, почему ты столь дерзок? - осмелился спросить один из
ромеев, делая шаг к Истоку.
- Прочь! - загремел соавин. - Как смеешь ты, слуга Управды,
разговаривать так со мной, магистром педитум, назначенным священной
императрицей Феодорой!
При звуке этого имени византийцы привычно склонились до самой земли.
- Да, я тоже посол и горжусь тем, что одолел змея вашего лукавства.
Мир я несу братьям, гибель вам, недруги!
- Змея нашего лукавства? - быстро переспросил византиец.
- Да, ядовитого змея, отравившего сердца братьев! Знаком ли вам он,
императорские мошенники?
На мгновенье воцарилось молчание. Ярожир и воин, сопровождавший
Истока, стиснули рукояти мечей. Ибо анты и византийцы обменивались
взглядами, в которых ясно читалось:
"Смерть ему!"
- Что ж вы молчите? Ага, ваши взгляды умоляют старейшину Виленца
омочить железо в моей крови и ею скрепить союз с вами! Но грудь магистра
педитума, любимца императрицы Феодоры, хорошо защищена, дабы у него не
похитили сердце. Ведь эта игрушка нужна вашей священной императрице,
бывшей блуднице александрийской! И сам сатана христианский, оседлавший
вашего Управду, заплачет, узнав, что над Тунюшом и его товарищами
возвышается курган, который насыпал Исток.
Лица византийцев исказились от гнева при этих страшных оскорблениях
святого двора. Анты загремели мечами, но, услышав о смерти Тунюша, снова
застыли в неподвижности. Не будь за спиной Истока страшного Ярожира, вряд
ли они совладели бы с собой и пощадили дерзкого славина. И Сварунич знал,
что за спиной его - надежный меч, а у стен крепости - сильный отряд.
Поэтому он не дрогнул, не растерялся, когда загремели мечи антов. Спокойно
полез он за пазуху и вытащил грамоту Юстиниана.
- Старейшина Виленец, печаль охватила вас, когда вы услыхали, что
лежит в могиле пес Тунюш, ненасытный губитель нашей и вашей свободы. Но
печаль растворится в радости, когда ты узнаешь, о чем говорит эта грамота,
лежавшая на подлом сердце предателя-гунна! Найдется у тебя переводчик,
почитаемый жрец? Пусть он прочитает ее!
Кривой на один глаз горбатый волхв взял свисток и стал переводить
его.
Византийцы побледнели, анты разинули от изумления рты, с лиц их
исчезла угроза.
- Это обман! - воскликнул один из посланцев Юстиниана, когда письмо
было прочитано.
- Нет, это не обман, старейшина Виленец! Это дело богов! - сказал
волхв, протянув грамоту старейшине и указывая длинным черным ногтем на
печать Управды.
Анты гневно загудели. Теперь неприязненные взгляды пронзили
византийцев.
"Сердца раскрываются!" - подумал Исток и снова заговорил:
- Братья! Кто завязал глаза вашей мудрости, заставив вас принять в
дар земли по ту сторону Дуная? Разве они не были вашими и нашими? Кто
испокон веку дергал там лен, пас стада? Племя славинов и антов или
ненасытный волк византийский? Ведь этот волк похитил у нас барана и
предлагает его вам в дар! И еще требует за него плату - чтоб вы сражались
с братьями, чтоб вас убивали вархуны, чтоб вы своей грудью защищали мягкую
постель, на которой нежится ваш враг? Вы слышали отравленные слова
Управды, вы убедились в предательстве, которое таилось в груди самого
подлого обманщика - Тунюша, пока он не набил свой рот землею. Братья,
заклинаю вас нашими богами, не надо ссориться! Давайте объединимся и
отомстим за наших отцов и братьев! За Дунай! Хлеба созрели! Давайте сожнем
их! Смерть Византии!
- Смерть! - прорычал Ярожир.
- Смерть! - подхватили анты.
- Смерть! - захрипел высохший, горбатый волхв и, порвав свиток,
бросил обрывки на жаровню. Вопль разнесся по Туррису и долетел до конницы
Истока.
- Смерть! - крикнули воины и хлестнули коней. Загудела земля, в
ворота грянули славины. Решив, что смерть угрожает Истоку, они бросились
ему на помощь. Но, ворвавшись в крепость, опустили мечи, - анты,
приветствуя их, протягивали им чаши с медом.
Славины приняли мед, запылали костры, волхв зажег тыкву с маслом во
славу богов, братья обнимались и клялись жить в согласии.
Византийцы поняли, что их планы лопнули, что веревка, которой они
хотели связать варваров, разрублена, и сделали попытку улизнуть из
крепости.
Однако славины и анты окружили их плотным кольцом. Византийцы
ссылались на неприкосновенность послов, угрожали Управдой и новым
Хильбудием, сулили привести могучие легионы, которые сумеют отомстить за
оскорбление. Но бурно радовавшиеся славины и анты не обращали на их угрозы
внимания. Ответом был всеобщий хохот. Люди подбирали с земли комья навоза
и швыряли их в лицо византийцам, издевались над Управдой и плевали на его
воинов. В воздухе замелькали камни. Ромеи пришли в ярость. Обнажив мечи,
они бросились на толпу, надеясь оружием проложить себе путь к выходу.
Обливаясь кровью, повалились на землю первые жертвы; у антов не было
шлемов, и они не несли доспехов, поэтому они побаивались тяжелых мечей
