вспыхнул яркий огонь, потом все затянула глухая тьма. Грохота он почти не
слышал. И уже не чувствовал никакой боли.
Рассмотрев получше околевшую собаку, лесник почесал в затылке и
сердито проворчал:
- Черт подери эту падаль! Да это же волкодав старосты! Он и не был
бешеным, только слонялся здесь, бестия этакая. Правда, старина Баша? - И
он погладил по голове овчарку, которая, забыв сразу о прежней обиде,
завиляла хвостом. - Теперь я закопаю эту дохлятину. Боже упаси, как бы
староста не проведал об этой истории. Ну, да! Станут пса искать, а хозяин
будет ужасно сокрушаться: неужели пропала такая дорогая собака? Ах, ах,
как жалко ее! Верно, украли цыгане, которые бродят здесь... Но напрасно
жаловаться на них жандармам...
А потом достанется и жандармам; то-то, не будут задаваться.
Достанется и цыганам, которые только и знают, что шкодят в лесу.
Лишь бедняга Курра обо всем этом не узнает; он будет мирно покоиться
во дворе у лесника под мусорной кучей рядом с прохудившейся кастрюлей и
стоптанным башмаком.
Когда эхо выстрела разнеслось по лесу, Карак готова была
перекувыркнуться от радости.
Лисы как раз совещались, что делать, если волкодав вернется, как
вдруг громкий собачий лай прервался выстрелом.
- Пошли, - встав с места сказала Карак. - Курра поймал для нас Калана
и бросил здесь; зачем ему теперь заяц? Бедняга Курра! Но так и надо тому,
у кого ноги длинные, а ум короткий. Калан твой, Инь, - проявила она
великодушие. - Ты понесешь его домой, тебе достанется самый большой кусок,
и шея от этого станет у тебя крепче, - лукаво прибавила она.
Счастливая Инь схватила зайца, и вскоре лис поглотило поле мокрой и
нежной пшеницы, сомкнувшей над ними колосья. Под бузиной они сначала
расправились с зайцем и лишь потом, несмотря на усталость, приступили к
беседе.
- Теперь ты будешь жить с нами, Инь, - начала Карак. - Научишься
всему, что надо знать лесному народу, а то в твоем воспитании есть
пробелы.
Инь была так переполнена пьянящей радостью свободы, что едва могла
говорить.
- Да, - пролепетала она. - Я никогда не забуду того, что вы сделали
для меня и...
- Ну, хорошо, - перебил ее Вук, не любивший долгих разговоров. -
Завтра потолкуем об этом, а теперь давайте спать, а то скоро рассветет и
мы не успеем набраться сил.
Тихо шелестя, спало пшеничное поле, и, растянувшись под бузиной,
спали три лисы. Только Инь шевелила иногда лапами, точно на бегу, и
вздрагивала, переживая вновь во сне свое освобождение из плена.
С колосьев падали на землю капли дождя. Луна скользила в высоте,
окружая себя радужным венцом, - ведь облака ушли и она страдала от
одиночества.
А утром, словно никогда и не было грозовой ночи с молниями и
рокочущим громом, ярко светило солнце. Прилетевшие из деревни воробьи
завтракали спелыми пшеничными зернами, ласточкин народ щебетом
приветствовал свет и тепло, эти дары солнца, когда проснулись наконец и
три лисы.
Они не шевелились, только водили глазами.
- Если бы мы раньше встали, то уже убрались бы отсюда, - сказала
Карак. - Вечером в поле приходил Гладкокожий, и это не к добру. Чую беду.
- Тогда надо уходить поскорей, - посоветовала Инь.
Карак лишь взглянула на нее, и Инь сразу поняла, что старая лисица не
нуждается в ее советах.
- Когда снова засверкает Холодное сияние, мы уйдем отсюда искать
другое место. И Чи знает, что мы здесь. И Кар тут нахальничала. Нам лучше
уйти.
Вдруг Вук осторожно поднял голову. Напряженно вслушиваясь, сказал:
- Идет Гладкокожий.
Но тут уже и две другие лисицы услышали в поле шаги людей.
Их было двое. Они осматривали полегшую пшеницу, щупали сырые колосья
и сокрушенно качали головами.
- Черт возьми эту непогоду, - пробурчал один из них. - Придется
подождать.
- Может, после полудня приступим, - сказал другой с большой палкой и
трубкой, торчащей из кармана.
- Пожалуй. До полудня просохнет. Но передайте старосте, чтобы не
начинали, пока не придет сюда старший егерь. Обложите поле. Говорят, здесь
лисицы.
- Слушаюсь.
И, осмотрев еще раз пшеницу, они направились к деревне.
Лисы не решались пошевельнуться, ведь если птицы их заметят, то беды
не миновать. Но ласточки над ними ловили жуков, а Кар полетела в деревню,
где обычно ей удавалось что-нибудь украсть.
Услышав, что люди ушли, лисы немного успокоились, только Вук в
тревоге бил хвостом по земле.
Перед полуднем наступила тишина. Ослепительно сверкало в вышине
солнце, с треском сохли пшеничные стебли, и земля испускала теплый пар,
который, колыхаясь, танцевал в воздухе.
- Никогда не ждала я с таким нетерпением темноты, - прошептала Карак.
Миновал и полдень. Колокольный звон разлился по округе, словно аромат
заработанного обеда, и тени приобрели резкие очертания, как и силуэт
церковной колокольни.
Лисы вздремнули немного, как вдруг где-то возле деревни заходила
земля под человеческими шагами и до их ушей долетело журчание многоголосой
речи.
Все трое вскочили. Приближающаяся опасность волновала им кровь, глаза
сузились и заблестели, как клинок ножа, и чтобы скрыться от людей, лисы
бросились в пшеницу. Они уже повернули к лесу, когда и там кто-то
закричал:
- Боршош, ты готов?
- Все на месте, господин старший егерь!
Клубок голосов звучал уже поблизости.
- Добрый день, господин старший егерь! - прокричал кто-то. - Эй,
люди, отсюда начнем! Ну, помоги бог! - И зазвенели косы.
Они врезались в полегшую пшеницу, и стебли ее, оторвавшись от родной
земли, с шелестом замертво падали друг на друга.
- Все пропало, - прошептала Карак. - Так мне и надо! Ведь я знала,
чувствовала...
Сердца у лис неистово стучали, что видно было по их вздымающимся
бокам.
Вук привстал. От смертельного страха у него перестало сжиматься
сердце, но похолодело в животе, - все-таки некоторое облегчение.
- Я пойду огляжусь, - сказал он. - Так мы погибнем. Ведь в этом шуме
мы и не услышим, как они подойдут к нам.
Карак с удивлением смотрела, как Вук скрылся в пшенице. Нет, на это
она не решилась бы. Близость человека парализовала ее, и только при
крайней опасности - когда обычно все уже потеряно - выпрыгнула бы она из
своего тайника.
Инь тихо лежала. Она, конечно, привыкла к людям, но страх Карак
передался и ей.
Светило солнце, шуршали колосья, и медленно текло время.
Наконец появился Вук.
- Уйти невозможно, - тяжело дыша, сказал он. - Повсюду Гладкокожие. С
молниебойными палками. Надо ждать!
И он лег ничком.
Постепенно таяло пшеничное поле. Росли снопы сжатого хлеба, и то
здесь, то там раздавались песни девушек.
Стоял прекрасный летний день.
Охотники, скучая, вытирали пот со лбов и лишь тогда схватились за
ружья, когда кто-то закричал:
- Вон лиса!
В той стороне стоял старший егерь. Он держал наготове ружье, но не
видел зверя.
Жнецы бросили работать.
- Кто кричал? - подойдя к ним, спросил старший егерь.
- Пишта Беке, - ответил кто-то.
- Я хотел только попугать Мари, - покраснев, как рак, оправдывался
Пишта Беке.
Старший егерь так посмотрел на шутника, что тот готов был сквозь
землю провалиться.
- Ну, парень, берегись, я тоже тебя так попугаю, что ты света не
взвидишь.
- Да средь бела дня, - прибавил старик жнец и снова замахал косой.
День уже клонился к вечеру. От пшеничного поля осталась маленькая
полоса, и охотникам надоело ждать появления лис.
- Если бы рыжая была тут, то давно уж выскочила бы, - заметил
какой-то жнец, точа косу. - Не снесла бы такого гама.
- Должно быть, - согласился с ним стоявший поблизости охотник.
Но старший егерь не терял надежды.
К вечеру сжали почти все пшеничное поле, оставался лишь небольшой
уголок, и именно здесь, под бузиной, притаились три лисы. Они
переговаривались лишь глазами. Страх смерти холодным ветром витал над
ними, но тронуться с места было нельзя.
- Если придется выскочить отсюда, давайте разбежимсн в разные
стороны, - прошептала наконец Карак.
- Кто-нибудь из нас, возможно, спасется.
- Подождем, - сказал Вук, - я еще раз выгляну.
- Нет, нет, - испугались одновременно Инь и Карак. - Ты погибнешь.
Но лисенок их не послушался. В нем билось отважное сердце старого
Вука, и он понимал, что лучше умереть, чем нелепо, вслепую нарваться на
беду.
Прижавшись носом к земле и закрыв глаза, Карак ждала, когда прогремит
смертельный выстрел. Храбрость Вука восхитила бы ее, если бы в эту
страшную минуту она способна была восхищаться.
Жнецы вышли на сжатую полосу, и староста закричал:
- Эй, люди, полдничать!
Охотники посмотрели на старшего егеря.
- У меня дела в деревне, - повесив ружье на плечо, сказал он. - Вы
покараульте еще немного, ведь почем знать...
И он пошел в деревню.
Когда он скрылся за холмом, охотники тоже повесили на плечи ружья.
- У старшего егеря об эту пору вечно находятся дела, - подмигнув,
сказал один из них.
- Вкусное пивцо со льда... - сказал другой.
- Хорошенькая трактирщица, которая разливает пиво, тоже лакомый
кусок, - сказал третий, и они побрели к высокому дереву, под которым
полдничали жнецы.
- Вы правы, - встретил их староста. - Тут уже не осталось ни мыши, ни
лисицы. Угощайтесь, пожалуйста, господа охотники, вот сальце. Не
побрезгуйте.
Трясясь от волнения всем телом, Вук крался обратно к бузине. Путь к
бегству был открыт, и в его глазах горел огонь жизни.
- Они ушли. За мной, быстро! - с трудом переводя дух, проговорил он.
Инь и Карак в оцепенении смотрели на него.
- Быстро, - прошипел Вук; глаза его засверкали, и лисицы
почувствовали, что надо повиноваться.
Инь и Карак встали, словно во сне, готовые последовать за ним. Они
дрожали, понимая, что пшеничное поле хорошо просматривается и их логово
почти на виду. Настороженно озираясь, вышли они из укрытия, и тогда Вук
понесся впереди, как красный факел.
Охотники закусывали салом, весело шутили с девушками и хвастались, с
какой удивительной ловкостью заманивали они в ловушку лисиц, как вдруг
опять закричал Пишта Беке:
- Вон лисы!
У всех застрял кусок в горле. Охотники повскакали с мест,
засуетились, но все понапрасну: лисы были уже далеко.
- Кто бы подумал, кто бы подумал ? Вот горе!
- Почему горе? - спросил староста.
- Ведь если старший егерь узнает, что здесь были лисы, то нам не
снести головы.
- Лисы? - переспросил староста. - Разве здесь были лисы? Кто-нибудь
видел здесь лис? - И он оглядел жнецов, которые по его взгляду все поняли.
- Я не видел, - сказал Пишта Беке.
- И мы тоже, - подхватили остальные.
- Ну, то-то же! На этот счет, господа охотники, можете быть спокойны.
В это время Вук добрался уже до леса. Он немного замедлил бег, чтобы
его догнали Инь и Карак; потом все вместе они забрались в кустарник,
густой, как камыш, и прохладный, точно в пасмурную погоду, - ведь роса в
нем едва успела высохнуть.
Лисы бросились на землю. Потом долго лежали молча. Вокруг в лесу
стояла глубокая тишина, лишь дятел стучал по больным деревьям.
Карак заговорила первая.
- Вук, лисий народ заговорит о тебе, и с сегодняшнего дня ты станешь
сам себе голова. Ты храбрый, как великий Вук, и тебе не нужно ни у кого
просить совета. При желании оставайся с нами, а если захочешь найти для
себя новую нору, твое дело. Ты волен поступать, как тебе
