то я выдеру тебя, предупреждаю заранее.
Вук усердно перебирал ножками, шелестя сухими камышами, а Карак не
спеша шла за ним. Вскоре она подняла голову. Налетевший ветерок принес
запах утки. Покачав головой, она подумала:
- Кровь старого Кага! Еще не видно малыша в молодой травке, а такой
нюх. Карак, старая лиса, ты приобрела клад, так береги его.
- Постой, сынок, - сказала она погодя. - Ведь еще на вершине холма
почуяла я запах Таш, но хотела тебя проверить. Вижу, нюх у тебя будет
хороший. А теперь пропусти меня вперед. Вдруг она от тебя улетит.
Но утка не могла улететь. Она уже испустила дух. Дробь, как видно,
попала ей не только в крыло. Она была еще тепленькая.
Карак тоже была голодна, но не забыла о Вуке, - дала ему большие
куски и только дивилась аппетиту лисенка.
Лягушки звонко распевали, над озером с шумом носились летучие мыши,
звезды смотрели в озеро, и в самой глубине вод отражались их яркие лики.
От утки остались одни перья, и Вук удовлетворенно облизывал уголки
рта. Он привык к запаху Карак и, поскольку был сыт, считал ее старой
знакомой.
- А теперь пойдем, - сказала лиса, потягиваясь. - Ты хотел есть, я
накормила тебя. Надо идти, ведь я живу далеко; и у меня есть еще и другие
дела.
Вук своими маленькими ножками делал пять шагов, пока Карак один.
Старая лисица пошла помедленней и спросила его:
- Ты не устал? Мы можем отдохнуть.
- Нет, не устал, - сопя ответил лисенок, - но все-таки отдохнуть
неплохо. - И он растянулся на склоне холма, по которому они поднимались;
на их пути то здесь, то там торчали головы белых камней, сверкающих в
лунном свете.
Подъем становился все круче, каменистей, высокие деревья сменялись
низкорослыми, и приходилось огибать большие кусты ежевики и встречающиеся
иногда раскидистые кусты можжевельника.
- "Так" Вуку идти трудно, - пыхтя пожаловался он.
- А как ты хотел бы? - улыбнулась Карак.
- Когда голова вниз опущена, - объяснил он, - то она тяжелая.
Видно...
Лисенок никогда раньше не взбирался на гору, а эта была довольно
крутой.
- Спешить нечего, - Карак добродушно растянулась на земле, - мой дом
уже недалеко.
Глубокая мирная тишина царила вокруг. Внизу темнел лес. Он
таинственно шумел, и где-то далеко в деревне пропел полночь петух. Может
быть, как раз тот, который заманил Кага, когда он, бедняга, чуть не попал
в пасть к Вахуру.
- Что за красивый голос у этого... как его там, - поднял лисенок
голову. - Я никогда еще не слыхал ничего подобного.
- Если будешь умницей, - засмеялась Карак, - я принесу такого "как
его там", но уже без голоса. Стоит лисе поймать Курри (так его зовут, черт
побери), как он теряет голос. Каг, твой отец, конечно, приносил тебе эту
птицу, но она уже не пела, и поэтому тебе незнаком ее голос. На голове у
Курри мясистый гребешок, а жену его зовут Ката.
Подумав немного, Вук сказал:
- Кажется, я его знаю; больше всего люблю от него ножки и грудку.
Голову нет.
- И я тоже, - заметила Карак, - но из-за этого мы с тобой не
поссоримся. Ноги у тебя отдохнули?
- Давно уже, - храбрился Вук. - А далеко этот Курри? - спросил он:
ведь с заманчивыми мыслями о петухе нелегко было расстаться.
- Для тебя далеко. - Карак пошла дальше. - А теперь мы уже дома, -
прибавила она, и Вук без предупреждения понял, что разговору конец.
Он бесшумно крался по следу Карак. Выбравшись из густых зарослей
ежевики, они вышли к вершине, и перед Вуком открылся незнакомый мир.
Отвесная скалистая стена белела в лунном свете, и рядом зияла
пропасть. Сидя в тени, Карак и Вук прислушивались; лисий закон запрещает
опрометчиво входить даже в собственный дом.
Царило полное безмолвие.
- Здесь тебе не пройти, - повернувшись к лисенку сказала Карак, -
ведь даже мне приходится быть осторожной. Я тебя понесу.
Вук покорно подставил спину, и Карак бережно взяла его в свои острые
зубы.
Старая лиса осторожно шла по узкому карнизу. В жилах Вука застыла
кровь, над такой страшной бездной они пробирались, но он все-таки
расслабился, зная, что от него сейчас требуется одно: не шевелиться. Потом
тропку пересекла метровая трещина. Карак чуть ли не перелетела через нее,
и Вук зажмурился, стукнувшись головой о скалу. Когда он открыл глаза,
Карак завернула в небольшую расселину, не видимую ни снизу, ни сверху, и
опустила его на землю.
- Мы дома. Иди за мной.
Узкая расселина постепенно расширялась, и они добрались по ней до
большого логова с идущими направо и налево ходами, где поместилось бы и
два десятка лисиц. Тускло мерцал лунный свет, и Вук с изумлением
огляделся.
- Тут замечательно, - удивленно сказал он, - а я зашиб себе голову.
Здесь очень хорошо пахнет. Точно тут есть что-то такое...
- Тут всегда что-нибудь есть, - похвасталась Карак и, достав половину
зайца, поделилась с лисенком, который наелся до отвала.
- Мне нравится здесь, - погодя прокряхтел он, - здесь прекрасно. Я
как будто и не ушиб голову. А теперь мне хочется спать.
- Ну и спи, - улыбнулась Карак. - Сюда никто не может добраться. Ни
Гладкокожий человек, который стремится все у нас отобрать и съесть, ни
собака Вахур, эта продажная тварь. Не выходи отсюда, пока я не вернусь.
В одном углу логова была целая куча сухих листьев, занесенных туда
ветром. Растянувшись на них, Вук сквозь сон видел, как Карак прошмыгнула в
щель между скалами.
Ночь миновала. Вместо дрожащего мерцания луны в расселину проникла
сперва серая мгла, потом живые пробуждающие лучи солнца. Но Вука даже они
не разбудили.
Тут что-то заслонило свет, и Карак вползла в логово, держа в пасти
Курри, который и на этот раз потерял голос где-то по дороге.
Старая лисица подняла не больше шума, чем легкий ветерок; Вук и не
проснулся бы, но запах петуха разнесся в воздухе, и малыш повел во сне
носом.
Карак ласково посмотрела на чуткого лисенка, который, открыв глаза,
сказал:
- Здесь очень хорошо пахнет, и Вук хочет есть.
- Ешь, ешь, сынок, - поощряла его Карак, - для этого я и принесла
Курри, который своим пением меряет длину ночи.
- Я люблю Курри, - пробормотал Вук, набивая живот подсунутыми ему
кусками.
Наступило молчание. Изредка похрустывали косточки, и над скалами с
клекотом кружили два сарыча. Вук прислушивался.
- Они нас не тронут? - насытившись и облизывая рот, спросил он.
- Нет. Кричат птицы Кие, они подстерегают Цин, мышиный народ, нам до
них дела нет.
Воздух стал согреваться. Курри был почти уничтожен, и Карак затащила
остатки от него в дальний угол, потому что Вук уже только смотрел на них,
а есть больше не мог.
- Давай спать, - зевая сказала она. - Ты тоже поспи, ведь скоро уже
ты вырастешь, а взрослые лисы больше спят днем. Когда проснешься, ни в
коем случае не шуми, а если поднимешь меня, я тебя укушу.
И она закрыла глаза.
Потом, пока солнце медленно проплывало над двумя лисами, они крепко
спали, лишь плавно вздымались их бока.
Первым проснулся Вук - у него подвело животик, - но он не решался
пошевельнуться: ведь Карак запретила ему. Он смотрел на вход в логово, где
иногда скользили тени, и ему хотелось узнать, что зто за тени. Каменный
уступ у входа освещало теперь солнце, и лисенок жадными глазами глядел на
гревшуюся там большую ящерицу Чус с зеленой спинкой. Каг, его отец, иногда
приносил ему таких ящериц. Они были помельче, но мясо у них вкусное... а
сейчас нельзя даже пошевельнуться.
Карак крепко спала, лишь перебирала изредка во сне ногами, словно
бежала.
Вук подумал немного, а Чус тем временем спряталась в щель. Солнце уже
ушло с каменного уступа, и лисенок снова заснул.
Проснулся он оттого, что Карак зашевелилась. В глазах старой лисицы
не было и следа сна, и Вук вскочил, словно сроду не спал.
- Здесь была Чус, - сообщил он. - Спинка у нее зеленая. Но я побоялся
шуметь. Мясо-то у нее вкусное.
- Брось, сынок, - улыбнулась Карак, - авось проживем и без Чус. Да ты
все равно не сумел бы ее поймать. Чус проворная, и там за ней трещина. Я
уже пробовала, - махнула она лапой. - Не стоит с ней возиться. Иди, сынок!
- Она вытащила остатки петуха. - Поедим то, что осталось от Курри, небось
вечером что-нибудь перепадет нам.
Петушиного мяса было на один зуб, но червячка они заморили.
Потом издалека донесся шум. Крики человека, звон бубенчиков и свист
кнута.
- Слышишь? Это Гладкокожий, человек! - проворчала Карак. - Не может
он не шуметь! Орет на весь лес и считает, что все ему принадлежит. Всех
подряд убивает, и мы лишь его боимся. Некоторые люди ходят с молниебойной
палкой и способны убить тебя даже на расстоянии. Берегись их!
- Сюда не придет человек? - содрогнулся от страха Вук.
- Куда ему, - торжествующе засмеялась Барак, - ведь он ходит на двух
неуклюжих ногах, как аист Келе, тот, что ищет на лугу Унку и живет в
деревне вместе с людьми.
- Не обижают его люди?
- На что им аист? У него только ноги да шея, а мясо, говорят,
вонючее.
- А нас зачем люди обижают? - встревожился лисенок. - Они едят нас?
- Черта с два! Им просто жалко уступить нам то, что мы едим, ведь они
считают, все принадлежит им: и Курри, и Калан, и Таш, и все прочее. Люди
любят то же, что мы, и убивают нас, чтоб им больше досталось. И наша шуба
нужна им, потому что они гладкокожие, как Унка, и будут мерзнуть, когда
затвердеет хребет вод. Но на то темнота, чтобы скрывать нас. На то у нас
четыре ноги, чтобы люди нас не догнали, и нос, чтобы мы издали чуяли их
приближение, ведь хороший лисий нос издали чует их, таких дурно пахнущих.
Люди завистливые, поэтому ненавидят свободный лисий народ. Сильные, как
корова Му, у которой они даже молоко крадут, и мы не можем справиться с
ними, избегаем этих врагов и отнимаем у них все, что возможно. У людей нет
ни носа, ни ног, ни глаз, ни ушей, только огромный рот. И это наше
счастье, иначе давно погиб бы свободный лисий народ. И все же остерегайся
людей! Их и Вахура, который предал свободный народ и одолжил человеку свой
нос. А теперь давай оглядимся немного, ведь ты будешь жить со мной. Мать
мне отдала тебя.
Вук в упор смотрел на лису. Какая-то печаль разлилась в воздухе.
- А папа, мама, братишки и сестры будут приходить к нам?
- Нет. Ты их забудешь. И ненавидь Гладкокожего: он погубил их.
Лисенок сел. Он почувствовал горечь во рту и навсегда возненавидел
человека. Холодок пробежал по его спине, и старые воспоминания о доме,
подернувшись туманом, стали причинять боль. Вокруг него гулял бездушный
ветер, в котором не было теплоты Инь, силы Кага, игривости его братьев и
сестер. Вук сидел тихо, глядя в пространство, и в его смутные ощущения
закралась тоска сиротства.
- Пойдем! - Карак сердечно ткнулась в него носом. - Ты забудешь
родных. Надо жить. Научиться уловкам свободных лис и показать гладкокожим
тварям, что род Вука сильней, чем они.
Тут солнце зашло за холмы, и в тени стало прохладно. Карак перенесла
Вука через трещину в скале и отпустила на отвесном карнизе.
- Здесь ты уже можешь идти.
На вершине холма они остановились. Посмотрели вниз на долину,
подставив носы слабому ветру, принесшему с собой живые, теплые запахи.
Скудные воспоминания лисенка уже очистились от тоски, и он сказал:
- Кто-то идет. - И растянулся на земле.
Старая лисица, хотя не слышала ни звука, невольно последовала его
примеру. Она в недоумении толкнула Вука, и он указал носом на один из
кустов:
- Там!
Возле куста мелькнуло в сумраке что-то белое. Карак уже поняла, что
