лиса разражался громкой бранью, и тогда все знали, куда направляется Каг.
То здесь, то там шевелились ветки, на которых сидели маленькие
птички, но они не представляли для Кага никакого интереса.
- Вас поймать, так на один зуб. - Он повернул в другую сторону. - Да
мне до вас и не добраться, - вздохнул он и тут же упал ничком, как
подкошенный, потому что прямо на него шел заяц Калан, с глупой мордой и
длинными ушами, которые у зайцев особенно приметны.
Калан остановился. Похлопал ушами и, вытаращив близорукие глаза,
поглядел направо, налево, точно многое мог увидеть. Но надо отдать должное
глазам зайца. Что-то он увидел. Что-то белое, резко выделяющееся среди
зелени, омытой росой, - белую курицу.
В яйцевидной голове Калана наконец зародилось подозрение, и он
проворно зашевелил ушами.
Дрожа от волнения, Каг прижался к земле. Выглядывая между травинками,
он видел: Калан кое-что заподозрил, и знал: заяц ближе не подойдет. Лис
ждал лишь, чтобы тот посмотрел в другую сторону. Приготовившись к прыжку,
Каг так напряг мышцы, что они чуть не лопнули, и, наверно, покачнул
какую-нибудь травинку; так как Калан, чтобы лучше видеть, встал на задние
лапы.
Прыгнув, Каг полетел, как стрела, выпущенная из лука, но Калан,
оттолкнувшись сильными задними ногами отскочил в сторону и, коснувшись
всеми четырьмя лапами земли, помчался от него с бешеной скоростью.
У Калана тоже были детишки. Не тольно ради себя, но и ради них он
старался. Пока не кончился кустарник, Каг имел некоторое преимущество, -
ведь Калан мог бежать пока только по прямой, - и уже чуть не догнал зайца,
но тут начался лес с высокими старыми деревьями, и Калан применил старую
заячью уловку: бег зигзагом.
С быстротой молнии сворачивал он между деревьями то влево, то вправо,
и лис, скрежеща от злости зубами, видел, что заяц на глазах удаляется. Он
приложил все свои силы и ловкость. Но тщетно. Тут уже рассвело, наступило
утро. Каг остановился.
- Нет мне сегодня удачи, - тяжело дыша, пробормотал он. - Не хватало
еще только, чтобы кто-нибудь унес мою добычу. Он пулей понесся обратно и,
взяв курицу, побежал к лисьей крепости на берегу озера.
Ему надо было пересечь широкую просеку, возле которой вчера вечером
он заставил Инь поесть гуся. Каг не любил широкую просеку: она вся
проглядывалась, и там на росистой траве, словно отпечатанные, оставались
его следы.
Чтобы осмотреться, он приостановился, и тут - холодная дрожь
пробежала по его спине: самая опасная порода людей, егерь с молниебойным
ружьем шел по просеке прямо к нему. Следом за ним собака. Егерь что-то
мурлыкал себе под нос. А у Кага, спрятавшегося под кустом, мороз пробирал
по коже.
Но было бы ошибкой считать, будто он дрожал сейчас за свою шкуру.
Нет. В случае опасности - один прыжок, и лиса бы след простыл, к тому же
ветер дул в его сторону, и собака ничего не почуяла бы. Другого боялся Каг
и недаром.
Егерь теперь громко распевал, и в его песне часто повторялись слова
"моя милая." За ним мирно плелась собака; она лишь раз остановилась. Тогда
егерь тоже остановился и спросил:
- Ну что, старина?
Собака стояла, дрожа всем телом, и смотрела на какой-то куст. Л Каг
думал:
- Ах, надо же быть таким неосторожным дураком, как я!
Егерь приказал собаке:
- Вперед, Финанц!
Она скрылась под кустом и принесла оттуда остатки от вчерашнего ужина
Инь, обглоданное гусиное крыло. Виляя хвостом, положила крыло к ногам
хозяина.
- Чтоб тебе взбеситься! - ругался про себя Каг; он с удовольствием
перегрыз бы собаке горло.
Егерь почесал за ухом и вместо "моя милая" сказал нечто другое, чего
Каг не понял, да и к лучшему, что не понял, а потом егерь добавил еще:
- Это гусь мельника. Постой, рыжая бестия!
Но рыжая бестия не стояла, а лежала всего шагах в двадцати от егеря
и, если бы была человеком, то схватилась бы руками за голову.
- Ищи, старина! Ищи! - Егерь погладил собаку по голове, и она уже
припустилась по следу, по вчерашним следам Инь и Кага, тащивших в нору
гуся.
Скрежеща зубами, Каг смотрел вслед ей и егерю, пока они не скрылись
на откосе, ведущем к озеру. Несколько раз он вскакивал, горя нетерпением
последовать за ними и поглядеть, что они будут делать, но затем вновь
испуганно жался к земле - ведь человек в любую минуту мог вернуться, и
хотя любовь к семье глубоко врезалась в его сердце, жизнь он любил еще
сильней.
Тут уже начала высыхать роса. На цветах жужжали пчелы и уносили на
лапках желтые шарики пыльцы. Громко куковала кукушка, и там, где
пригревало солнышко, в воздухе струилось тепло. Зеленый дятел скрипел так,
как скрипят спицы в быстро вращающемся колесе, и нежно пел удод, чей голос
всегда доносится издалека, чуть ли не из минувших времен, и не говорит ни
о чем, но если мы его не слышим, то с грустью убеждаемся, что весна
прошла.
Но всего этого Каг не слышал. Он слышал только биение собственного
сердца и думал, что ожиданию не будет конца. Он было успокоился, когда
из-за холма появилась фигура егеря, но лес - свидетель: лисицы в таких
случаях обычно не очень-то радуются.
Охотник громко пел, часто повторяя "моя милая", и время от времени
гладил собаку, которая при этом пронзительно гавкала и бесилась от
радости.
- Хорошо, старина Финанц. Мы их нашли, - сказал егерь. - Хозяин любит
старого пса. Вот обрадуется старший егерь! - И он широкими шагами мерил
просеку, которую люди прорубили лишь для того, чтобы бедным лисам
приходилось при каждом шаге быть начеку на этих светлых прогалинах, где
нельзя ни самим скрыться, ни скрыть свои намерения.
У Кага чуть отлегло от сердца, и он смотрел вслед егерю, который уже
удалился, но еще слышно было его пение и похожий на веселый смех лай
собаки.
Схватив курицу, Каг с быстротой ветра помчался к лисьей крепости. На
бегу он с беспокойством обнаружил, что следы егеря и собаки ведут прямо
туда. Все же он надеялся, что они обошли его хорошо замаскированный дом.
Возле лисьей крепости он спрятался, ведь лисы не лезут, очертя
голову, даже в собственную нору. Он посмотрел по сторонам и прислушался, -
ни подозрительного шороха, ни шума. Осторожно пополз он ко входу, который
пока еще не был ему виден среди густого кустарника. Тут Кагу бросился в
нос запах человеческих сапог и, подняв голову, он оцепенел.
У входа в лисью крепость ветер со свистом раскачивал какое-то
страшилище, которое оставил там человек, чтобы стеречь нору, пока он не
вернется. Каг с дрожью смотрел на колышущийся предмет и знал, что сюда
приходил Гладкокожий. Он слышал внизу возню Инь, слышал тихий писк лисят,
но не мог сдвинуться с места, потому что при малейшем дуновении призрак
шевелился и, таинственно шелестя, говорил: "Нельзя!". Сто раз готов он был
перепрыгнуть через загадочный предмет, но каждый раз останавливался, так
как налетал ветер и зловеще шуршало белое привидение, которое было всего
лишь газетой, оставленной там егерем, чтобы никто не осмелился выйти из
лисьей крепости, пока не придут люди с собаками, ружьями, лопатами и не
истребят семью Кага.
Егерь увидел ведущие в нору следы и решил, что там все лисье
семейство. Положив у входа бумагу, он поспешил домой с новостью, что
обнаружена лисья нора, которую давно искали, нора той лисы, что пожирала
гусей мельника, зайчат и многое другое, будто бы принадлежащее людям.
Хитрый егерь знал, что бедняжка лиса скорей умрет в заточении от
голода, чем притронется к таинственно шелестевшему предмету, который
распространял с ветром отвратительный запах человека и был, пожалуй,
способен - так думал Каг - убить беднягу лисицу.
В лесу подул ветер. Бумага еще сильней зашевелилась, но, как видно,
не могла сдвинуться с места, поэтому, встав на задние лапы, Каг позвал:
- Инь! Инь, я тут.
Услышав зов, Инь, насколько могла, подползла к выходу, но даже в
полумраке она увидела чудовище.
- Что будет с нами, Каг? Что будет с нами? Сюда приходил человек. Я
вне себя от ужаса. Ты не можешь войти?
- Разве ты не видишь, что здесь? - негодовал Каг. - Как мне войти? А
вдруг в этом пугале вся сила человека, и оно задушит меня прямо у тебя на
глазах? Ты должна выйти и вынести малышей, ведь Гладкокожий вернется.
- Не могу, Каг, - захныкала Инь, - я боюсь, очень боюсь. - И она
побежала обратно к лисятам, которые не знали о большой беде, но какой-то
смутный страх передался им от матери, и они притихли.
Поднявшись на холмик, Каг все кругом обнюхал; опять спустился к норе,
но его знаменитая смекалка на этот раз ему изменила, - ведь у входа
беспощадно шуршало и гнулось привидение, которое человек оставил вместо
себя сторожить лисью крепость.
Тут ветер забушевал. Закружил в воздухе прошлогодние желтые листья;
заскрипели сухие сучья на деревьях, и хрупкие листочки, шелестя, зароптали
на вихрь, который своим шершавым гребнем безжалостно прочесывал их.
Каг на холмике прислушивался и при минутном затишьи, уловив
отдаленные голоса, вздрогнул, и от ужаса рот его наполнился горькой
слюной.
Но пока еще он не терял надежды. Не ошибся ли он? Снова спал ветер, и
тогда лис уже отчетливо различил человеческие голоса и собачий лай.
В отчаянии бросился он к норе. Разразилась буря. Бумага металась и,
оторвавшись от палки, которую егерь воткнул в землю, огромными скачками
понеслась в лес.
Углядев и в этом хитрость, Каг все еще выжидал, но голоса раздавались
уже поблизости. Победив страх, кинулся он в родной дом, который так
преданно любил. Стоявшая возле лисят Инь от испуга чуть не бросилась на
мужа, когда он скатился вниз.
- Выноси малышей! Выноси немедленно! Здесь человек.
- А страшилище? - заскулила Инь.
- Страшилище улетело. - Каг свирепо оскалил зубы. - Выноси, а то... -
И по его взгляду было видно, что он растерзает Инь, если она не
послушается.
Лисица в отчаянии стояла над теплой сопящей кучкой своих детенышей.
- Неси этого. - Подскочив к Инь, Каг сунул ей в пасть самого
красивого лисенка, Вука. - Оставь его возле озера, около брошенной норы.
Беги!
Инь с Вуком в зубах исчезла, как тень. А Каг, дрожа от нетерпения, то
вскакивал, то ложился. Куда запропастилась Инь? Он поспепшл к выходу: не
идет ли она? Инь неслась со всех ног. Каг отполз, чтобы впустить ее.
Трясясь от ужаса, скатилась она в логово.
- Каг, Каг нам конец... Они здесь! Над ними дрожала земля.
Толчки все усиливались, и лисам казалось, у них отнимают воздух,
солнечный свет. Они задыхались. Всемогущий человек готов был уже впиться в
них своими когтями. В них и в лисят. Зловещий скрежет смерти звучал в
ушах, и Инь бросилась на землю, чтобы, глубоко зарывшись в нее, выжить.
Сыпался песок, углублялось логово, но Инь лишь выразила этим свое
отчаяние, как человек, который, упав в воду, хватается за плывущую рядом
шляпу.
Вокруг лисьей крепости теперь со всех сторон доносились удары.
Воинственным, пронзительным лаем заливались собаки. Забившись в угол, Каг
с ужасом ждал, что будет, но теперь уже он трясся всем телом не только от
страха, но и от смертельной ярости.
В нем кипела жажда выжить, спасти малышей и бесследно исчезла прежняя
суетливость. Инь лежала, заслонив собой детенышей, и только по тому, как
беспрестанно вздымались ее бока, видно было, что она примет участие в бою,
если он завяжется.
Они не сводили глаз со входа в нору.
- Не пустить ли нам сначала Чуфи? - раздался голос егеря.
