хмуро: лют царь-государь, хитер...
- Как звать, дед? - приветливо спросил Ермак.
- Власием кличут!
- Айда, дед, с нами на Волгу! - предложил атаман.
- Слепец я, что робить буду там, - жалостливо отозвался нищеброд.
- Песни петь, душу радовать. Айда! Казаки подхватили Ермака: - Айда,
душа праведная, вертай в Камышинку! Будем поджигать.
- Коли так, будь по вашему, молодцы, - согласился слепец. - Следом
дойду.
Ермак махнул рукой, казаки посели на коней. Поводырь со слепцом
свернули на тропку, ведущую к овражине, в которой ютилось селение.
Вот и глухое устье Камышинки-реки, на воде покачиваются струги. Над
речкой - мазанки, крытые соломой. Посреди них высится крохотная посеревшая
колоколенка. А рядом распахнулась сияющая Волга-река.
На берегу толпится народ, на улице ряды телег, ржут кони. И где-то на
дальнем дворе трогательно блеет козленок. В черной кузнице ворота
распахнуты настежь. Покрывая голоса людей, из нее доносится перезвон
наковален.
Ватага пропылила под угорье. И казалось, навстречу казакам
приближалось торжище. Откуда столько народа? Ермак обеспокоенно
разглядывал встречное. Рука его плотно лежала на крыже сабли. Оглянулся на
ватажку:
- Братцы, коли чего - не зевай!
Иван Гроза серьезно посмотрел вперед, построжал и сказал Ермаку:
- Не стрельцы и опричники тут. По всему видать, гулевые люди.
Ермак нахмурился, подумал: "И гулевые люди бывают разные. Не обманул
ли нас гусляр?"
Кони поровнялись с первой мазанкой; в окно мелькнуло румяное женское
лицо.
- Ахти, радость моя! - вскрикнула баба и выбежала на улицу.
Ермак взглянул на нее и что-то знакомое мелькнуло в чертах молодки.
Не успел он и слова вымолвить, как она ухватилась за стремя и, вся сияя
женским счастьем, заговорила:
- Желанный мой, вот где довелось свидеться. Вот коли удача!
Атаман сурово оглядел бабу:
- Никак обозналась ты, женка!
- Эх душа-казак, скоро запамятвовал, - сокрушенно отозвалась женщина.
- Да я же Василиса! Может, и вспомнишь меня, голубь, как я поставила тебя
на астраханскую дорогу?
- Браты, - весело оповестил Брязга. - Да ведь это и впрямь Василиса.
- Э-ге-гей, здравствуй, красавица! - шумно приветствовал ее казак.
Василиса опять засияла. Уставясь радушно в Ермака, она сказала теплым
грудным голосом:
- Ну, сейчас, поди, узнал меня?
Теперь и атаман вспомнил встречу в лесном углу, и суровое лицо его
осветилось улыбкой.
- Ты, Василиса, - добрая баба, спасибо тебе за прежнюю послугу! -
ласково сказал он. - Откуда же ты взялась, и что за люди на берегу?
- И, милый! - живо отозвалась женщина. - Народ тут гулевой,
брательники мои. Рады будут, айда, казаки, за мной!
- Стой, не торопи, красавица! - остановил женку Ермак. - Кто у тех
гулебщиков атаман?
Василиса блеснула карими глазами и охотно ответила:
- Атаманят двое. Яшка Михайлов, брат мой... из Руси бежал от
боярина-лиходея...
- Аль мы будто сейчас не на Руси? - недовольно перебил Ермак.
- На Руси, это верно, - согласилась женка, - только Русь тут беглая,
гулевая. Айда-те за мной!
- Стой, а кто же второй атаман?
- Иванко Кольцо! Ух, и провора, и молодец! - оповестила Василиса.
Ермак сразу повеселел.
- Иванушко, вот где ты! Ах, милый, как совпало. Ну, женка, спасибо за
утеху. Веди, родимая, к Иванко Кольцо!
Она пошла рядом со стременем, заглядывая в лицо Ермака. Он крепко
сидел в седле, широкоплечий, строгий богатырь. Чувствовалась в нем
покоряющая сила, и Василиса - счастливая и гордая - не могла отвести от
него своих глаз.
Навстречу из избенки выбежал ладный молодец с озорным лицом и широким
вздернутым носом. Яркий румянец на лице оттенялся золотистой бородкой. На
бегу он вымахнул из ножен кривую сабельку и задиристо закричал:
- Стой, кто такие?
Брязга захохотал:
- Откуда только налетел такой петушок?
Ермак направил коня на ватажника, тот удивленно разинул рот и опустил
саблю. Всилиса повела бровью:
- Аль не признал, шальная головушка, набольшего? Молчи, Егорка. Мчи
до Иванки Кольцо, да живо!..
Казаки медленно продвигались по селению. У телег, груженных добром,
толкались мужики. Навстречу попадались хмельные повольники. Оии куражились
и кричали задиристо донской станице:
- Гей, бобровники, куда торопитесь?
- Козлодеры!
- Лягушатники!
Ермак ехал молча, насупив брови. На нем легкий шелом, колонтарь из
железных бляхах, скрепленных кольцами. Справа на боку короткий нож, слева
- тяжелая сабля.
За атаманом безмолвно покачивались в седлах казаки.
Тихо позвякивали удила, и звук этот вплетался в глуховатый топот
копыт. На Брязге стеганый кафтан, набитый пенькой и кусками железа, у
пояса турецкий ятаган. Озорные выкрики губельщиков обжигают сердце
Богдашки. Выхватил бы саблю и показал бы... Да нельзя: зол батька, взыщет
крепко.
Из-за мазанки вдруг выскочил пьяый казак огромного роста; размахивая
палицей, заорал:
- Браты, наших бьют! - и кинулся на Ермака.
Атаман весело прищурил глаза и укоризненно покачал головой:
- Эх, Колесо, Колесо, сдурел ты!
Казак взглянул в лицо атамана и радостно ахнул:
- Ермак! Браты, гей-гуляй, с Дону сила пришла!
Пошатываясь, он полез к Ермаку целоваться. Не сдежался, пролил
хмельную слезу. Но, завидя Василису, заорал:
- Прочь, бесова баба. Недоступница!
- Не гони, женка честная, хорошая, - мягко остановил Ермак.
Весело шумел оживленный базар. Дорогу преграждали возы, груженные
животрепещущей рыбой и всякой снедью. По майдану разносился неистовый
поросячий визг, хлопанье птичьих крыльев. Надрываясь, румяные, здоровенные
бабы-торговки голосили:
- А вот петушки - золотые гребешки...
- Кому горячих калачей?
- Вкусны блины и оладьи!
- Квасу! Квасу! Полугару!
Пахло свежим сеном, топленым молоком и человеческим потом.
Василиса искательно глядя в глаза Ермака, со вздохом сказала:
- Ох, и до чего же жизнь весела, казак... Айда в гулебщики!
- На эту стезю и путь держу! - улыбаясь ответил Ермак, и увидел
впереди домик, расписное крылечко, а на нем знакомую фигуру Кольцо.
Казак Колесо нырнул в толпу, не решился показаться атаману Иванке
хмельным. Василиса провожала Ермака до избушки. Остановившись неподалеку,
она по-бабьи пригорюнилась и ласково смотрела на атамана.
Ермак подъехал к крылечку, соскочил с коня.
- Иванушко! - протянул он руки. - Вот он где, бегун донской!
- Батько! - заливаясь румянцем, радуясь и не веря встрече, вскричал
Кольцо. Он проворно сошел с крылечка и крепко обнялся с атаманом. Казаки
окружили их, и каждый старался обнять и поцеловать Иванку. Ермак схватил
друга за плечи и повернул:
- Экий казачище стал. Широк в плечах, ус длинный и сам ухарь!
На крылечко выбежали донцы.
- Батько! - весело приветствовали они Ермака.
Сметил Богдашка Брязга: в темном проеме двери, забросив руки за
голову, потягиваясь, зевая, стоит стройная девка с русыми косами.
- Клава! - узнал казак свою зазнобу и бросился к ней.
- Жалуйте, браты, - позвал Ермака и ближних к нему казаков Иванко. -
А прочие - по соседям... Всех приветим.
Казаки соскочили с коней, привязали резвых к тыну. Стуча подкованными
сапогами, одни поднялись на атаманское крыльцо, а другие разошлись по
избам. Навстречу Ермаку встал плечистый, с угрюмым взглядом, бородатый
молодец и потянулся к нему.
- То Яшка Михайлов - атаман повольницы. Жалуй, Яшка, - Ермак, мой
верный дружок в сече! - сказал Иванко.
Атаманы крепко обнялись. Ермак радушно сказал:
- Наслышан, удалец, о тебе от женки Василисы.
- Сестра мне, в девках ходит, - сдержанно улыбнулся Яков и распахнул
двери. В синем чаду табачного дыма, в кругу тесно сбившихся, разгоряченных
и слегка хмельных повольников, павой плыла, сверкая длинными подвесками в
ушах, веселая Клава. А вокруг нее увивался, выкидывая коленца, молодой
черноусый казак.
- Шире круг! - лихо закричал он, увидя атаманов. - Раз-з-дай-ся! - И,
перехватив одобрительную улыбку Кольцо, так ахнул и свистнул
по-разбойничьи, такие пошел вязать кренделя и коленца, что видавшие виды
донцы застыли, очарованные русской, ни с чем в мире несравнимой по
молодечеству, лихой пляской.
Он дважды прошел вприсядку, то далеко выкидывая ноги, то мячом
взлетая от полу на человеческий рост. А Клава впереди него переваливалась
уточкой, манила улыбкой, рукой, - все зазывала к себе. Богдашка на сводил
глаз с удалой казачки, весь сжигаемый ревностью и радостью встречи.
- Их-х, разойдись, зацеплю, опрокину! - вскрикнул усатый казак,
взвился в воздух и, брякнувшись на пол, застыл на каблуках широко
раскинутых ног.
- Молодец, провора! - похвалил Ермак. - Впервое такую пляску вижу. -
За такой молодицей до ясного месяца подскачешь! - весело отозвался казак,
переглянувшись с Клавой.
Началось пирование. Ермака усадили в красном углу. Потупя очи, к нему
степенно подошла Клава и поднесла серебряную чару, наполненную до краев
кизлярским вином. Не пил атаман красного вина, но не пожелал обижать
девку. Одним махом опрокинул чару, крякнул и утер кудреватую бороду.
Казачка обожгла пламенным взором. Почувствовал он, как внезапно опалило
серде.
"Эх ты, зелье лютое, - недовольно подумал казак, - опять заныло!"
И, чтобы отвлечься от соблазна, спросил Кольцо:
- Ну как, Иванушко, возьмешь меня в повольники? Есть ли стружки?
- Батько, на реке стружки. Поклоняюсь тебе, будь у нас старшим. За
тобой на край моря!..
- Спасибо на добром слове, - сдержанно ответил Ермак. - Но только не
так старших выбирают. Что скажет дружина, - тому и быть! От века положено
громаде дело решать!..
Иванко встал, а рядом с ним, плечо в плечо, поднялся Яков Михайлов, и
оба дружно подняли чары:
- За батьку Ермака, браты! За дружбу и удаль!
Ермак опустил глаза и с достоинством поклонился повольникам:
- Спасибо, браты. Доброе слово не забудется...
Вечерело. Волга закурилась туманом. Казаки расходились на ночлег. В
темном переходе Ермака перехватила горячая рука.
- Иди ко мне казак. Перины взбила, - жарко зашептала Василиса.
Атаман привлек женку и губами приложился к тугой щеке.
- Спасибо, родимая. Однако не к тебе моя дорожка, не в перинах мне
нежиться, - ласково сказал он, и, видя, что женщина потупилась, добавил: -
Зарочный я! На суровом пути... Не гоже мне казаку млеть...
Он хотел что-то еще сказать, но в эту пору мелькнул огонек, и с
горящей лучиной на порожке встала Клава. Завидя Ермака с Василисой,
казачка вскрикнула и схватилась рукой за сердце. Лучина выпала из дивичьих
рук и погасла. Стало тихо, безмолвно, и густой мрак укрыл все кругом.
Порешили повольники - быть Ермаку атаманом. На том сошлись Иванко
Кольцо и Яков Михайлов. Надоели им обоим свары и споры о первенстве.
Обрадовались Ермаку. Отгуляли последние дни в Камышинке шумно, гамно.
Повольники, обнявшись, ходили по улице, лихо распевая:
Через борт волной холодной
Плещут беляки.
Ветер свищет, Волга стонет;
Буря нам с руки!
Подлетим к расшиве: - Смирно!
Якорь становой!
Шишка, стой! Сарынь на кичку!
Бечеву долой...
Далеко разносилась песня по волжкой равнине. Прекратила ее темная
звездная ночь да наказ Ермака: "Завтра на восходе на плав!"
