же отдал приказ отваливать. Немного погодя Грин почувствовал, что судно
движется, услышал крики старшины буксировщиков и возгласы рабов,
напрягающих спины под гнетом веревок, привязанных к судну. Медленно,
слишком медленно, как казалось Грину, корабль покатился вперед. Он решился
приоткрыть занавеску на квадратном окошке. Перед ним проходил борт другом
судна, и на мгновение Грину показалось, что движется то судно, а не его.
Затем он убедился, что ветроход набирает скорость и при пятнадцати футах в
минуту примерно через нас должен выйти из-за нависающих кирпичных стен
ветролома.
Весь этот час его лихорадило, он бессознательно вспомнил детскую
привычку грызть ногти, каждую минуту ожидая, что док заполнится воинами,
бегущими вслед за "Птицей Счастья" с приказом остановиться, потому что на
борту находится беглый раб.
Но ничего такого не случилось. Буксировщики наконец остановились и
начали сматывать свои веревки, а Грин бросил глодать ногти. Майрен
прокричал приказ, первый помощник повторил, с палубы донесся топот
многочисленных ног, дружные крики матросов. Послышался звук, словно
разрезали материю, - это развертывались паруса. Внезапно судно дернулось,
ветер подхватил его, а вибрация под ногами подсказала, что огромные оси
начали вращаться, громадные колеса с шинами из чакоротра, местной
разновидности резины, закрутились, снятые с тормозов. "Птица" встала на
крыло!
Грин слегка приоткрыл дверь и бросил последний взгляд на город Квотц.
Тот удалялся со скоростью пятнадцать миль в час и издали выглядел
игрушечным городком, уютно устроившимся в прогалине между холмами. Теперь,
когда опасность ему больше не угрожала, а ветер отнес запахи слишком
далеко, чтобы травмировать его обоняние. Городок показался Грину довольно
романтичным и даже привлекательным.
- Итак, можно сказать: "Прощай, прелестный городок", - пробормотал
Грин, поддерживая обычай путешественников. - Прощай навсегда, порожденье
иззота!
Затем, не дожидаясь разрешения Майрена покинуть каюту, он открыл
дверь и вышел на палубу. И едва не ринулся обратно.
- Привет, дорогой! - сказала ему Эмра.
Грин едва ли слышал приветствия детей, толпящихся рядом с ней. Он
едва отошел от головокружения и мрака перед глазами, которые грозили
свалить его с ног. Возможно, это случилось с ним из-за двойного действия
вина и потрясения. А может быть, думал он позднее, это был обыкновенный
испуг, такой, которого он никогда не испытывал даже в замке. И стыд,
конечно, перед Эмрой, причем очень сильный стыд - ведь она, несмотря ни на
что, любила его и не позволила бежать одному. Каких усилий, наверное,
стоило ей сломить свою гордость, чтобы следовать за ним. Возможно, говорил
он себе позднее, дал себя знать страх перед ее острым языком, раз он
почувствовал себя в таком состоянии. Нет такого, чего бы мужчина боялся
больше, чем обвинений женщины, особенно если он заслужил их. Ох, заслужил!
Все это пришло позднее. А в этот момент Эмра была странно тихой и
кроткой, как ягненок. Она говорила лишь о многочисленных деловых
контактах, и в том числе с Жингаро - агентом Гильдии Воров. Они выросли на
одной улице и часто помогали друг другу выпутываться из трудных ситуаций.
Вполне естественно то, что она узнала от нем о статуэтке иксеротра,
которую некий раб спрятал на "Птице Счастья", а Жингаро должен был вернуть
в замок. Приперев Жингаро к стенке, она выудила из нем достаточно, чтобы
сделать вывод, что это именно Грин скрывается на ветроходе. В конце концов
Жингаро был связан клятвой, касающейся только некоторых деталей этого
дела. Тогда она взяла инициативу в свои руки и пригрозила Майрену, что
доложит герцогине, где скрываешься Грин, если купец не разрешит ей со всей
семьей отправиться в путешествие.
- И вот я здесь, твоя верная и преданная жена, - произнесла она,
распахивая объятия.
- Я полон самых зрячих чувств, - ответил Грин, не особо
преувеличивая.
- Тогда не стой столбом, словно увидел привидение, а обними меня! -
воскликнула она.
- На глазах у всех? - спросил он, полуошеломленный, глядя на
ухмыляющегося капитана, на первого помощника рядом с ним и на матросов с
их семьями, толпящихся на палубе внизу. Единственные, кто не обращал на
него внимания, были зоркие рулевые, стоящие к нему спиной, потому что им
надо было справляться с огромным штурвалом.
- Почему бы и нет? - откликнулась она. - Ты будешь спать рядом с ними
на открытой палубе, питаться вместе с ними, чувствовать их дыхание,
натыкаться на их локти при каждом движении, ругаться, смеяться, драться,
напиваться, влюбляться - и все на открытой палубе. Так почему бы не обнять
меня? Или тебе не нравится, что я здесь?
- Такая мысль не приходила мне в голову, - произнес он и сделал шаг
ей навстречу. "А если бы и приходила, - подумал он, - то, конечно, я бы
тебе об этом не сказал".
Все-таки приятно было чувствовать ее теплое, мягкое, с приятными
изгибами, тело. И знать, что есть, по крайней мере, один человек на этой
забытой богом планете, который заботится о нем. И как он мог подумать, что
сможет прожить без нес хоть минуту? Но вот проблема: она не сможет, ни за
что не сможет приспособиться к жизни на Земле, если он туда вернется.
11
Майрен кашлянул и произнес:
- Вы оба с вашими детьми и служанкой должны покинуть эту палубу и
отправиться в середину корабля. Там вы будете жить. Вы не должны
появляться на рулевой палубе, пока вас не позовут. Я жестко управляю
кораблем и требую полного подчинения.
Грин последовал за Эмрой и детьми на нижнюю палубу, только сейчас
заметив, что Инзакс, прелестная белокурая рабыня, присматривающая за их
детьми, тоже находится на борту. Следовало отдать Эмре должное: куда бы
она ни отправлялась, она неизменно поддерживала свой стиль.
Еще он подумал о том, что если уж корабль зажат в кулак, то малейшее
послабление вызовет хаос. Правда, повсюду бегали кошки и собаки, они
играли с детьми и дрались между собой. Женщины шили, стирали и развешивали
белье, мыли посуду или нянчили детей. Курицы вызывающе кудахтали за
решетками своем курятника. С левого борта располагались даже небольшие
загоны для мелких свиноподобных существ с кроличьими ушами.
Грин последовал за Эмрой туда, где был устроен навес от дождя.
- Здесь хорошо, правда? - спросила она. - Здесь есть и боковые
стенки. Их можно опустить на время дождя или если мы вдруг захотим
уединиться. А я полагаю, так и будет, потому что иногда ты очень странно
себя ведешь...
- О, здесь великолепно, - постарался он уверить ее. - Я смотрю, у
тебя есть даже пуховый матрас. И жаровня! - Он оглянулся вокруг. - Но где
же цистерны для рыбы? Я думал, Майрен закрепит их на палубе...
- Ну нет! Он сказал, что они слишком ценны, чтобы подставлять их под
пушечные выстрелы при встрече с пиратами. Он вырезал в палубе широкое
отверстие и спустил все цистерны в трюм. Потом палубу снова застелили
досками. Большинство из этих людей спало бы внизу, если бы не рыба. Но
теперь там нет места.
Грин огляделся. Он любил изучать свое непосредственное окружение,
чтобы знать, как себя вести в непредвиденных обстоятельствах.
Ветроход был около двухсот футов в длину и около тридцати четырех в
ширину. Корпус очертаниями напоминал лодку, к килю крепились четырнадцать
осей. Двадцать восемь огромных колес, покрытых шинами из твердой резины,
свободно вращались на этих осях. Толстые резиновые канаты соединяли
верхние края бортов и концы осей. Они нужны были для того, чтобы прочно
удерживать корпус и не давать ему опрокинуться при слишком сильном боковом
ветре, а также для амортизации на слишком резких поворотах. Впечатление
при лом было такое же, что и при плавании по воде. Когда передняя пара
рулевых колес поворачивалась и корабль медленно ложился на новый курс,
корпус наклонялся хоть и не сильно, не так сильно, как на воде в подобных
случаях, но достаточно, чтобы вызвать неприятные ощущения. Канаты на
противоположной стороне натягивались до предела, затем движение корпуса в
одну сторону прекращалось и начинался его медленный отвал в другую. Затем
колебания затухали, но и мот хватало, чтобы новички зеленели. Ветроходная
болезнь сваливала многих в начале путешествия или во время сильных
штормов. Страдальцы висели на бортах ветрохода и желали лишь умереть.
"Птица Счастья" щеголяла изящно выгнутым носом и высокой палубой. На
ней находилось рулевое колесо с многочисленными узорными спицами. Двое
рулевых всегда находились при нем. Оба они были в шестиугольных очках и
кожаных шлемах, плотно обтягивающих голову, с гребешками из скрученной
проволоки. Капитан и первый помощник стояли сзади и руководили один
рулевыми, а другой - матросами на палубе и на реях. Средняя палуба была
ниже всех, а корма хоть и была приподнята, но не так высоко, как носовой
настил. Четыре мачты уступали мачтам морских кораблей, но были достаточно
высокими. Слишком высокие мачты перевернули бы ветроход, несмотря на
тяжесть корпуса, груза и колес, тем более, что реи выступали за габариты
корпуса и были длиннее, чем на морских кораблях. Когда "Птица" несла
полный набор парусов, на взгляд моряка она выглядела приземистой и
неуклюжей. Более того, дополнительные реи прикреплялись под прямым углом к
бортам и к самому килю. Вид парусов, свисающих между колес, заставил бы
старого моряка запить. Три мачты были с прямым парусным вооружением.
Кормовая мачта была с косым вооружением, она использовалась для
подруливания. Бушприта не было вовсе. Все вместе представляло собой
довольно странное зрелище. Но тем, кто привык к этому, ветроход казался не
менее красивым, чем корабли на море. "Птица" была к тому же довольно
грозной посудиной: судно несло пять больших пушек на средней палубе, шесть
на второй, легкую вращающуюся пушку на рулевой палубе и две на корме. Со
шлюпбалок свисали две длинные аварийные шлюпки и быстроходная гичка: все с
колесами, но со сложенным такелажем. В случае крушения "Птицы" на них
можно было добраться до людей.
Грину не дали много времени для знакомства с кораблем. Он
почувствовал, что высокий гибкий матрос уж слишком внимательно наблюдает
за ним. У парня была темная кожа и бледно-голубые глаза жителя тропэтских
предгорий. Двигался он с кошачьей грацией и носил длинный тонкий кинжал,
острый, как коготь. "Не слишком приятный малый", - подумал о нем Грин.
Внезапно этот неприятный малый, видя, что Грин не собирается замечать
его, встал перед ним так, что не обойти. Сразу же разговоры вокруг
оборвались, и все уставились в их сторону.
- Послушай, друг, - сказал Грин довольно вежливо. - Не мог бы ты
подвинуться немного в сторону? Ты мешаешь мне смотреть.
Парень сплюнул сок грихтра к ногам Грина.
- Не хватало еще, чтобы раб называл меня другом. Да, я перекрыл тебе
обзор и дальше собираюсь так делать.
- Очевидно, ты возражаешь против моего присутствия здесь. В чем дело?
Тебе не нравится мое лицо?
- Угадал. И я не хочу быть в одной команде с вонючим рабом.
- Кстати, о запахах, - ответил Грин. - Не мог бы ты встать с другой
стороны от меня? Я уже изрядно наглотался вони, а у меня слабый желудок.
- Заткнись, сын иззота! - гаркнул матрос с побагровевшим лицом. -
Уважай тех, кто выше тебя, а не то я проткну тебя этим ножом и сброшу за
борт.
- Дерутся как минимум двое. Точно так же, как двое заключают сделку,
- громко произнес Грин с надеждой, что Майрен услышит и вспомнит, что
