Его Величеству создать Комитет Цензуры, который сам и возглавил. Теперь
ни одно стихотворение даже в самой захудалой газетенке, не говоря уже о
журналах и книгах, не могло быть напечатано без его подписи. А ставил он
ее далеко не везде. Лизоблюды и подхалимы, как правило, получали от него
одобрение, а поэты способные - особенно, талантливые - молчание и забве-
ние.
Так прошло много лет. Как Поэта его никто уже не помнил, зато все
знали Эвалда как Главного Цензора королевства. Враги его боялись и нена-
видели. А друзей у него не было.
Однажды на очередном поэтическом конкурсе он услышал нового Поэта.
Это был очень молодой человек, и его стихи - полные очарованья, тайной
грусти и тонкого юмора - заслужили шквал аплодисментов. Всем в зале: и
слушателям, и жюри было ясно - перед ними истинный талант.
Понял это и Эвалд. Каждая строка колола его самолюбие и наполняла за-
вистью душу. Его бросало то в жар, то в холод, он то бледнел, то краснел
от негодования. А когда после чтения зал благодарил поэта бурей оваций,
- Эвалд не выдержал и покинул председательское кресло.
Те, кто его знал, поняли: юноше не сдобровать. Не одного талантливого
смельчака раздавил Главный Цензор. Теперь и этого Поэта ждала - в лучшем
случае - высылка из столицы, а не награда. (Бывали случаи, когда Эвалд
добивался наказания и построже: тюрьма или лечебница. Если у истинного
поэта, - говорил Главный Цензор, - за все болит душа, то ее нужно ле-
чить. Лучше всего - уколами да смирительной рубашкой.)
На этот раз все случилось иначе. Поздним вечером в темной аллее го-
родского парка парня окружили четверо угрюмых мужчин, избили до полус-
мерти и предупредили, что если он не уберется из столицы и не перестанет
писать заумные стишки, его найдут где угодно. И тогда ему на самом деле
не поздоровится.
Юноша с трудом покинул город. Ему выбили передние зубы, сломали ребра
и нос, вывихнули кисти обеих рук, у него были кровоточащие раны на за-
тылке и на теле. Он пришел сюда сильным и здоровым, а уходил калекой.
Эвалд, конечно же "ничего не знал". Что ему чужая судьба? Что ему чу-
жое горе? Лишь бы счастлив был он сам. Счастлив и знаменит. Могуч и гро-
зен. Для всех. Навсегда. А лучше всего - навечно...
Но всему приходит конец. Умер старый король, и на его место пришел
молодой веселый принц. Он разогнал всех глупцов-министров и упразднил
Комитет Цензуры.
Постаревший, никому ненужный, доживал Эвалд свой век. Даже слуги по-
кинули его. Он редко стал выходить из дома, да и то лишь по вечерам:
зайдет в мясную лавку, купит немного говяжьей печени или почек. Потом
заглянет к зеленщику за укропом... Иногда - в винный погреб: нацедит из
бочки вина в бутылку и - тут же домой. А дома и того хуже: скучно и оди-
ноко. Полистает он свои стихотворные сборники, вздохнет, и весь остаток
дня в окно смотрит.
Однажды в шкатулке нашел он янтарный цветок, что когда-то отломился
от кареты, и нахлынули вдруг на него воспоминания. Вспомнилась моло-
дость, южный провинциальный городок, гостиница "Эмилия", и сама Эмилия,
которая была его женой.
"А почему, собственно говоря, была?- вдруг подумал Эвалд. - То, что я
ничего о ней не знаю - вовсе не означает, что она ушла от меня навсегда.
"
Он собрал дорожный баул с вещами, накупил подарков для жены и сына,
нанял дорожную карету и выехал из столицы тем же путем, которым приехал
сюда целую жизнь назад.
6
Вернувшись в свой маленький северный город, Эвалд поначалу растерял-
ся...
Прошло более сорока лет, как он покинул его. Город изменился, раздал-
ся вширь. На месте многих домов, особенно одноэтажных, стояли высотные
здания - с яркими вывесками и рекламой. Центр города был полностью пе-
рестроен: появились новые улочки, переходы, даже трамвайная линия, кото-
рая пересекала город с запада на восток. Словом, он с большим трудом на-
шел "ЭМИЛИЮ".
Она стояла на том же месте, и, казалось, совершенно не изменилась,
если не считать фасада, выкрашенного другим цветом. Оставив карету на
углу улицы, Эвалд с замиранием сердца вошел в гостиницу. Новые времена,
конечно же, коснулись ее внутреннего убранства. Теперь это был велико-
лепный отель, с лифтами, модными интерьерами, роскошными холлами, баром
и рестораном. Здесь были и швейцары, и множество служащих, которые, неп-
рерывно спешили, носились, летели, исчезали и появлялись с подносами и
чемоданами - туда и обратно, вверх-вниз. Вс° свидетельствовало о том,
что дела у госпожи Эмилии шли преотлично.
Разузнав у швейцара, где можно увидеть начальство, он поднялся на
второй этаж и постучал в дверь с табличкой: "Управляющий".
- Войдите! - раздался чей-то незнакомый мужской голос.
За столом сидел седой уродливый горбун с умным и проницательными
взглядом.
- Что вам угодно? - спросил он.
- Мне угодно узнать... э-э-э... - замялся Эвалд, - где можно увидеть
хозяйку гостиницы госпожу Эмилию?
Управляющий вздрогнул, и лицо его вдруг побледнело.
- Ее увидеть нельзя... Прошло уже двадцать лет, как госпожа Эмилия
лежит на городском кладбище.
Эвалд качнулся и присел на краешек кресла у стола.
- Она... умерла? - прошептал он. - Боже, какое несчастье!..
Он застыл и просидел так, не двигаясь, почти минуту.
Управляющий не дергал его, лишь молча, не отрываясь, смотрел ему в
лицо.
- Какое горе! - повторил Эвалд.
- Кто вы? - спросил горбун.
- Ее приятель, - соврал Эвалд.
Горбун в удивленьи поднял брови: - Простите, но я вас не помню.
Эвалд усмехнулся:
- А собственно почему вы должны меня помнить? Я приятель юности. Ведь
вам лет сорок, не больше. Как раз сорок лет назад мы с ней были знакомы.
Он поднялся и направился к двери.
- Вы приезжий? - крикнул ему вдогонку горбун. - Может, вам нужна ком-
ната?
Эвалд остановился на самом пороге.
- Да! - решил он внезапно и обернулся. - Пожалуй, я останусь у вас на
несколько дней. И если можно, в той комнате, что у самого чердака. Гово-
рят, в ней когда-то жил наш Национальный поэт Эвалд.
- В этой комнате сейчас никто не живет, - нахмурился горбун. - Она
охраняется государством и является Комнатой-Музеем нашего города. В ней
действительно жил когда-то Поэт. Если хотите посетить ее - я покажу.
Зеркальный лифт поднял их под самый чердак. Управляющий отпер старую
забытую дверь, и они вошли в жилище Поэта.
Ничто не дрогнуло в душе Эвалда. Он стоял в чужой, прибранной, мону-
ментальной комнате, огороженной со всех сторон бархатными канатами, по-
хожими на висящих питонов. Над каждым предметом висела табличка, объяс-
няющая его предназначение.
Под кроватью стояли чужие комнатные туфли, на стуле висел чужой зано-
шенный сюртук, на вешалка - чужая шляпа. Но были вещи, на самом деле
принадлежавшие когда-то ему: подстаканник, чернильница, подсвечник, нес-
колько страниц рукописей. Эвалд потянулся было к бумагам, но горбун опе-
редил:
- Здесь ничего нельзя трогать!
И Эвалд послушно отпрянул от стола. "Какая чушь! - невольно подумал
он. - Обман и глупость!.. А ведь все, кто побывал здесь, с восторгом
рассказывают другим, что приобщились к Поэзии! Они ступали по тем же по-
ловицам, что и великий Поэт! Видели, где он спал! Сидя на каком стуле,
творил! В чем ходил, из чего ел и пил! Ах, как же дурят народ!.. И куда
только смотрят власти?!.. Надо обязательно сходить в мэру. Безобразие -
да и только!.."
- Вы правы, - подал голос горбун. - Здесь много вещей не ваших, гос-
подин Эвалд.
- Вы... узнали меня?! - поразился он и немного поостыл. - Но откуда?
- Я тот самый поэт, - ответил Управляющий, - который лет двадцать то-
му назад после Конкурса был избит по вашему приказанию.
Эвалд вздрогнул и внимательно всмотрелся в лицо горбуна:
- Простите, я вас не помню... - пробормотал он. - За много лет в Сто-
лице выступило много поэтов... Но я... никогда не отдавал таких приказа-
ний...
Горбун криво улыбнулся.
- Еще бы! Теперь вам трудно узнать меня. Тогда я выглядел совсем ина-
че. Я был строен и молод. Был симпатичен и не лишен таланта, сударь!
После того, что вы сделали со мной, я долго болел. У меня до сих пор не-
выносимые головные боли. Я перестал писать стихи. А вскоре после того,
как я вернулся из столицы - вернее будет сказать "приполз" - умерла
мать. Она умерла от горя, сударь! Ведь так поступили с ее единственным
сыном!
Эвалд пошатнулся и сел в мемориальное кресло.
- Я много раз хотел отомстить, господин Национальный поэт. Но мать
просила навсегда забыть о вас... Это была ее последняя просьба перед
смертью... Как же она ошиблась, имея в юности такого... приятеля, как
вы, сударь!
- Что?! - вскочил на ноги Эвалд. - Не может быть! Вы... Ты хочешь
сказать, что твоя мать - Эмилия?!
Горбун не ответил. Он направился к выходу, но Эвалд выскочил за ним в
коридор.
- Постой! Значит, выходит, что ты... мой сын?!
Ключи выпали из рук горбуна. Он поднял искаженное мукой лицо и шепо-
том прокричал:
- Вон отсюда! Во-о-он!!...
7
Вновь Эвалд трясся весь день в карете. Он скупил почти все цветы на
рыночной площади и отвез их на могилу Эмилии, затем погоревал в кабачке,
неподалеку от кладбища. Как раз тут ему в голову пришла фантастическая
идея! Он влез в карету, (не без помощи кучера), и приказал ехать к дому
Карморана. Хозяин кабачка уверил его, что тот еще жив.
"Только бы он согласился! - думал Эвалд. - Только бы согласился!"
Дом Карморана стоял на том же самом месте и такой же крепкий, что и
сорок лет назад. Эвалд постучал в дубовые ворота и, на свое удивление,
как и тогда, услышал хриплый лай собак. Ворота отворились, к нему бодро
шагнул владелец гостиницы. Он не изменился, даже чуть помолодел. А на
его плечах был тот же медвежий тулуп.
- Вы... не узнаете меня? - спросил его Эвалд. - Я - тот поэт, кото-
рый... Помните?..
Карморан не дал ему продолжить:
- Входи! - хрипло рявкнул он. И Эвалд уже пожалел, что приехал сюда.
Несмотря на жаркий день - в гостиной так же, как и в тот осенний ве-
чер, жарко пылал камин, словно время не коснулось этого дома.
- Что тебя привело на этот раз? - спросил Карморан.
- Я хотел бы, - ответил бывший Поэт, - забрать свою Музу. Ведь янтар-
ная карета теперь у вас... Но если вы потребуете за нее денег, - я сог-
ласен их заплатить. - И поспешно добавил: - Золотом, ваша светлость! Те-
перь я человек богатый.
Карморан схватил горящее полено и повертев им перед лицом отшатнувше-
гося Эвалда, ответил:
- То, что произошло с моей племянницей и ее сыном - вина моя. Поэтому
наказывать тебя не буду...
Бывший Поэт перевел дух. А Карморан продолжил:
- Янтарную карету после смерти Эмилии я разбил и выбросил в море. Что
же касается Музы... - Тут он усмехнулся, снова бросив полено в камин,
ударил в ладони, и в комнату, опираясь на клюку, с трудом перебирая по-
лусогнутыми ногами, вошла дряхлая старуха. - Забирай ее!
- Кто это?! - испуганно вскрикнул Эвалд.
- Не узнал? - расхохотался Карморан. - Твоя Муза!
- Нет! - в ужасе закричал Поэт.
- Да! Это она. Я не смог покорить ее. Она была предана только тебе,
хотя и предана тобой! Она оставалась молодой, пока жила духом творчест-
ва. Забирай же ее и проваливай навсегда!
И разверзлась земля, и поглотила Эвалда и его Музу. До сих пор под
землей где-то бродит его душа. До сих пор зовет свою Эмилию. Ищет и не
находит. И никогда не найдет.
...А ЦЫПЛЕНОК С КОТЕНКОМ НАИГРАЛИСЬ СЕБЕ И ВНОВЬ ПРЕВРАТИЛИСЬ В БЕЛЫЕ
ОБЛАЧКА. ПЛЫВУТ, ОТДЫХАЮТ.
- КИС-КИС-КИС! ЦЫП-ЦЫП-ЦЫП! - ПОЗВАЛ ИХ С ЗЕМЛИ ДРУГОЙ МАЛЬЧИК.
ЦЫПЛЕНОК ОТРЯХНУЛСЯ, РАСПРАВИЛ ГРУДКУ И КРЫЛЫШКИ И ЗАПЕЛ ПЕСНЮ, А КО-
ТЕНОК ЗАМУРЛЫКАЛ И СНОВА СТАЛ ОСТОРОЖНО НА МЯГКИХ ЛАПАХ КРАСТЬСЯ К ЦЫП-
ЛЕНКУ.
- ЭЙ! - КРИКНУЛ ПТЕНЦУ МАЛЬЧИК. - БЕРЕГИСЬ!
