Он горько ухмыльнулся, черные глаза съежились между лягушачьих век.
- Никогда. Ни за что на свете.
- Ладно, давайте сто семьдесят пять.
Он оттолкнул драгоценности обратно ко мне.
- Уноси. Пятьдесят и ни цента больше.
- Давайте сто семьдесят пять.
Сошлись на ста десяти. Одну за другой он передал мне купюры. Больше
денег, чем я за всю свою жизнь видел. Мне показалось, что я сейчас от
одного их вида в обморок грохнусь. Но виду я не подал.
- Это пиратство, - сказал я. - Вы меня грабите.
- Ты хочешь сказать - благотворительность. Я практически дарю тебе
пятьдесят долларов.
- Чудовищно, - сказал я. - Неслыханно.
Через пять минут я уже был у Джима. Он надраивал стаканы за стойкой.
Приветствие у него не изменилось.
- Здорово! Как на фабрике работается?
Я уселся, извлек пачку банкнот и снова их пересчитал.
- Ну у тебя тут и богатство, - улыбнулся он.
- Сколько я тебе должен?
- Чего? Ничего.
- Ты уверен?
- Ты не должен мне ни цента.
- Я уезжаю из города, - сообщил я. - Обратно в штаб-квартиру. Мне
показалось, я тебе должен несколько долларов. Расплачиваюсь со всеми
долгами.
Он ухмыльнулся деньгам.
- Неплохо, если б ты мне хотя бы половину должен был.
- Тут не все мои. Кое-что принадлежит партии. Командировочные расходы.
- О-о. Так ты партейку расписать собрался на прощанье, а?
- Не такую партию. Я имею в виду Коммунистическую Партию.
- В смысле, русских?
- Можно и так назвать, если хочешь. Их прислал Комиссар Деметриев.
Командировочные.
Глаза у него расширились. Он присвистнул и положил полотенце.
- Так ты коммунист? - Произнес он это не с тем ударением, так, что
рифмовалось с Бакуниным.
Я встал, подошел к двери и выглянул наружу, внимательно осмотрев всю
улицу.
Вернувшись, кивнул в сторону черного хода:
- Там никого нет? - прошептал я.
Джим покачал головой. Я сел. Мы таращились друг на друга в молчании. Я
облизал губы. Он посмотрел на улицу, потом перевел взгляд на меня. Глаза
его то выкатывались из орбит, то снова становились на место. Я прокашлялся.
- Ты можешь держать рот на замке? Ты похож на того, кому я могу
доверять.
Можешь?
Он сглотнул слюну и подался вперед.
- Тихо, - сказал я. - Да. Я коммунист.
- Русский?
- В принципе - да. Дай мне шоколадного эля.
Как будто стилет воткнули ему между ребер. Он боялся отвести от меня
взгляд.
Даже отвернувшись поставить стакан в миксер, он смотрел на меня через
плечо. Я хмыкнул и полез за сигаретой.
- Мы довольно безобидны, - хохотнул я. - Да, вполне.
Он не произнес в ответ ни слова.
Я пил медленно, то и дело хмыкая в паузах. Веселый бесстрашный хохоток
вырывался у меня из горла.
- Нет, в самом деле! Мы вполне человечны. Вполне!
Он смотрел на меня, как на налетчика в банке.
Я снова рассмеялся - весело, заливисто, легко.
- Деметриев об этом услышит. Я расскажу в своем следующем докладе.
Старина Деметриев просто заревет в свою черную бороду. Ах, как же он
заревет от хохота, этот черный русский волк! Но в самом деле - мы
довольно безобидны - вполне.
Уверяю тебя, вполне. Ну в самом деле, Джим. Разве ты не знал? Ну, в
самом деле...
- Нет, не знал...
Я вновь залился хохотом.
- Но конечно же!.. Ну, разумеется ты должен был знать!
Я встал с табурета и расхохотался довольно человечно.
- Да - старина Деметриев об этом услышит. И как же он будет реветь в
свою черную бороду, этот черный русский волк!
Я остановился перед стойкой с журналами.
- Ну-с, что же сегодня вечером читает буржуазия?
Он ничего не ответил. Его зазвеневшая тугим проводом враждебность
обожгла меня, а он в ярости полировал стаканы - один за другим.
- Ты мне должен за выпивку, - процедил он.
Я протянул ему десятку.
Лязгнула касса. Он вытянул из ящика горсть мелочи и жахнул ею по стойке.
- На! Чего еще?
Я сгреб все, кроме четвертачка. Мои обычные чаевые.
- Ты забыл четвертак, - сказал он.
- О нет! - улыбнулся я. - Это тебе - на чай.
- Не хочу. Оставь свои деньги себе.
Без единого слова, лишь уверенно, мечтательно улыбаясь, я положил его в
карман.
- Старина Деметриев - как же он будет реветь от хохота, этот черный
волк.
- Тебе чего-нибудь еще надо?
Я взял с его полки все пять номеров "Художников и Моделей". В тот
момент, когда я их коснулся, я понял, зачем пришел к Джиму с такими
деньгами в кармане.
- Вот эти, я возьму эти.
Он перегнулся через стойку.
- Сколько их у тебя там?
- Пять.
- Я могу продать тебе только два. Остальные я уже пообещал кое-кому.
Я знал, что он врет.
- Тогда пусть будет два, товарищ.
Когда я выходил на улицу, его глаза ввинчивались мне в спину. Я пересек
школьный двор. В наших окнах свет не горел. Ах, снова эти женщины. Вот
идет Бандини со своими женщинами. Им суждено остаться со мной в мою самую
последнюю ночь в этом городе. Сразу же во мне всколыхнулась застарелая
ненависть.
Нет. Бандини не поддастся. Никогда больше не поддастся!
Я свернул журналы в трубочку и отшвырнул прочь. Они приземлились на
тротуар, хлопая в тумане страницами, и темные фотографии на них выделялись
черными цветами. Я бросился было за ними, но остановился. Нет, Бандини!
Сверхчеловек не слабеет. Сильный позволяет искушению толкать себя в бок,
чтобы можно было противостоять ему. И я шагнул к ним еще раз. Смелее,
Бандини! Сражайся до последнего! Изо всех сил я заставил себя отвернуть от
журналов в сторону и зашагать прямиком к дому. У самых дверей я оглянулся.
За туманом их не было видно.
Печальные ноги сами подняли меня по скрипучей лестнице. Я открыл дверь
и щелкнул выключателем. Я был один. Одиночество ласкало, воспламеняло.
Нет. Только не в эту последнюю ночь. Ибо сегодня я уйду завоевателем.
Я лег. Подскочил. Лег. Подскочил. Походил, поискал. В кухне, в спальне.
В чулане с одеждой. Подошел к двери и улыбнулся. Подошел к столу, к окну.
В тумане женщины трепетали. Поискал в комнате. Это твоя последняя битва.
Ты побеждаешь.
Сражайся дальше.
Но теперь я уже шел к двери. И вниз по лестнице. Ты проигрываешь:
сражайся же как сверхчеловек! Туман, ворча, поглотил меня. Не сегодня,
Бандини. Не будь же тупой скотиной под кнутом. Будь героем в борьбе!
Однако, я возвращался, зажав в кулаке журнал. Вот ползет он, слабак. Он
пал вновь.
Смотри, как крадется он в тумане со своими бескровными женщинами. Вот
так и всю жизнь будет красться он с бескровными женщинами бумажек и
книжек. Когда все завершится, его найдут, как сейчас - в царстве белых
грез, где будет пробираться он наощупь в тумане самого себя.
Трагедия, сэр. Великая трагедия. Бесхребетное текучее существование,
сэр. А тело, сэр. Мы обнаружили его возле пирсов. Да, сэр. Пуля в сердце,
сэр. Да, самоубийство, сэр. А что нам делать с телом, сэр? Оставить Науке
- очень хорошая мысль, сэр. Институту Рокфеллера, никак не меньше. Ему бы
хотелось так распорядиться, сэр. Его последняя земная воля. Он ведь был
большим любителем Науки, сэр, - Науки и бескровных женщин.
Я сел на диван и начал перелистывать страницы. Ах, женщины, женщины.
Как вдруг щелкнул пальцами.
Идея!
Я отшвырнул на пол журналы и заметался, ища карандаш. Роман! Совершенно
новый роман! Какая мысль! Господи ты Боже мой, что за мысль! Первый не
удался, разумеется. А этот - нет. Вот вам всем идеям идея! И в этой новой
идее Артур Баннинг не будет сказочно богат - он будет сказочно беден! Он
не станет обшаривать весь мир на дорогой яхте в поисках женщины своей
мечты. Нет! Все будет как раз наоборот. Женщина будет искать его! У-ух!
Что за мысль! Женщина будет олицетворять счастье; она будет
символизировать его, а Артур Баннинг будет символизировать весь род
мужской. Какая мысль!
Я начал писать. Однако, через несколько минут мне стало противно. Я
переоделся и сложил вещи в чемодан. Необходимо сменить обстановку.
Великому писателю требуется разнообразие. Упаковав все, я сел и написал
прощальную записку матери.
Дорогая Женщина, Подарившая Мне Жизнь,
Бесчувственные придирки и пертурбации сегодняшней ночи как следствие
разрешились состоянием, повергающим меня, Артуро Бандини, в принятие
бробдиньягского и гаргантюанского решения. Я информирую тебя об этом в
недвусмысленных терминах. Эрго(17), теперь я покидаю тебя и твою неизменно
очаровательную дочь (мою возлюбленную сестру Мону) и отправляюсь на поиски
баснословных узуфруктов(18) собственной неразумной карьеры в глубочайшем
уединении. Иными словами, сегодня ночью я отправляюсь в метрополию к
востоку отсюда - в наш собственный Лос-Анжелес, город ангелов. Я вверяю
тебя милостивой щедрости твоего брата, Фрэнка Скарпи, являющегося, как
гласит народная мудрость, хорошим семьянином (сик(19)!). Я отправляюсь без
единого гроша в кармане, однако понуждаю тебя в недвусмысленных терминах
приостановить свою церебральную озабоченность моей судьбой, ибо истинно
лежит она в деснице бессмертных богов. За прошедший период лет я совершил
прискорбное открытие, заключающееся в том, что совместное проживание с
тобой и Моной тлетворно для высокой и великодушной цели Искусства, и я
повторяю тебе в недвусмысленных терминах, что я - художник, творец вне
всякого сомнения. К тому же, пер се(20), суетливые инвективы умственной
деятельности и интеллекта находят мало отклика в растленной, искаженной
гегемонии, кою мы, несчастные смертные, за неимением лучшей и более точной
терминологии, именуем домом. В совершенно недвусмысленных терминах
настоящим я вручаю тебе всю свою любовь и благословения и клянусь в
собственной искренности, когда заявляю в недвусмысленных терминах, что не
только прощаю тебя за все, что прискорбно произошло в эту ночь, но и за
то, что было во все остальные ночи.
Эрго, я подразумеваю в недвусмысленных терминах, что ты ответишь мне
взаимностью сходным же образом. Могу ли я сказать в заключение, что мне
есть за что тебя благодарить, О женщина, вдохнувшая дыхание жизни в мой
мозг судьбы? Да, это так, это так.
Подпись.
Артуро Габриэль Бандини.
С чемоданом в руке я дошел до станции. Полуночный до Лос-Анжелеса
отправлялся через десять минут. Я сел на лавку и начал думать о новом
романе.
1. Местечко в Линкольншире, Англия, где, благодаря неустанным трудам
семейства Уэсли, в XVIII веке зародился методизм.
2. Цепь южных штатов США, знаменитых широко распространенной
набожностью и религиозной нетерпимостью.
3. Жизненная сила (искаж.фр.)
4. Мировоззрение (нем.)
5. Врожденное слабоумие (искаж. лат.).
6. Оставлять все как есть (фр.). Здесь - в значении "по фиг".
7. Герой одноименного романа Синклера Льюиса, олицетворение мещанина,
бездуховного обывателя, среднего американского буржуа.
8. Любовь победит всё (лат.)
9. Воплощенная ловкость, при отсутствии доказательств в пользу
обратного, щеголь и табльдот (искаж. фр. и лат.)
10. Ослиный Мост (лат.)
11. Видный (фр.)
12. Чрезмерным (искаж. фр.)
13. Человек (лат.)
14. Бестактно (фр.)
15. Без церемоний (фр.)
16. Фактически (лат.)
17. Следовательно (искаж. лат.)
18. Право пользования чужим имуществом и доходами от него.
19. Так! (искаж. лат.)
20. Само по себе (искаж. лат.)
