Где ныне только тень драконьих крыл,
Увидят дети звездные равнины.
А ведь начало будущего - в том,
Что обещает женщине мужчина.
Произнеся клятвы, они обменялись подарками. Золотая Луна застенчиво
вручила жениху свое подношение. Руки воина дрожали, когда он разворачивал
тонкую ткань. Это было кольцо, сплетенное из ее собственных волос пополам
со столь же тонкими нитями золота и серебра. Золотая Луна доверила Флинту
драгоценности, унаследованные ею от матери; старый гном отнюдь не утратил
былого искусства.
Что до Речного Ветра, то он умудрился когда-то отыскать среди
развалин Утехи обломок ветви валлина, чудом избежавшей огня, и с тех пор
сохранял его в своем заплечном мешке. И вот теперь он протянул Золотой
Луне простое, гладкое деревянное колечко. Полированная древесина валлина
была густо-золотой, ее пронизывали чуть коричневатые нити и завитки.
Приняв его на ладонь, Золотая Луна невольно вспомнила ту ночь, когда они
впервые увидели тысячелетние валлины, - ту самую ночь, когда, напуганные и
измученные, они кое-как доплелись до Утехи, неся голубой хрустальный
жезл... Золотая Луна тихо заплакала, вытирая слезы Тасовым платочком.
- Благослови же, о Паладайн, эти дары, - сказал Элистан, - благослови
эти символы самопожертвования и любви. Пусть в самом сердце тьмы они
озарят им путь светочами любви. О великий и лучезарный Бог, Бог человека и
эльфа, гнома и кендера! Даруй благодать двоим твоим детям. Пусть любовь
питает их дух и разрастается в древо жизни, способное укрыть и защитить
своими ветвями всех ищущих убежища. В соединении рук, в звучании клятв, в
приношении даров эти двое - Речной Ветер, внук Странника, и Золотая Луна,
Дочь Вождя, - ныне суть одно. В своих сердцах, перед людьми, перед судом
Богов. Нарекаю вас мужем и женой!
Речной Ветер взял у Золотой Луны свое колечко и надел на ее тонкий
палец. Она тоже взяла свое кольцо у него с ладони, и он опустился перед
нею на колени, как велел обычай кве-шу. Но Золотая Луна покачала головой.
- Встань с колен, воин, - сказала она, улыбаясь сквозь слезы.
- Это приказ? - спросил он тихо.
- Последний приказ Дочери Вождя, - прошептала Золотая Луна.
Речной Ветер поднялся, и Золотая Луна надела золотое кольцо ему на
палец. Речной Ветер заключил ее в объятия. Их губы встретились, их тела
прильнули одно к другому, их души слились. Народ разразился оглушительным
криком; разом вспыхнуло множество факелов. Солнце спустилось за горы.
Жемчужное сияние тлело в небесах, пока не сменилось глубокой сапфировой
синью позднего вечера.
Ликующая толпа на руках унесла с холма новобрачных, и праздничное
пиршество началось. Прямо на поляне были расставлены обширные столы. Дети
отбросили смирение и робость, владевшие ими во время обряда, шумели и
носились, играя в битву с драконами. Сегодня им нечего было бояться, не о
чем беспокоиться. Мужчины вскрыли пузатые бочонки эля и вина, захваченные
в Пакс Таркасе, и начали поднимать тосты в честь жениха и невесты. Женщины
вынесли на блюдах угощение - дичь, фрукты и овощи, добытые в лесу или
принесенные опять-таки из Пакс Таркаса.
- Ну наконец-то, - проговорил Карамон, усаживаясь за стол. Маритта и
две другие женщины поставили перед ним большое блюдо Оленины. - Вот это, я
понимаю, еда, - блаженно вздохнул воитель.
- Послушай! - Флинт тут же подцепил вилкой шипящий кусок жаркого с
его блюда. - Неужели ты все это съешь?
Молча, не переставая жевать, Карамон вылил ему на голову кружку зля.
Танис и Стурм сидели рядом, тихо разговаривая. Танис нет-нет да и
косился на Лорану. Она сидела за другим столом и беседовала с Элистаном.
Сегодня она была как-то особенно хороша, и Танис вдруг понял, что перед
ним была уже совсем не та капризная влюбленная девочка, сбежавшая ради
него из Квалинести. Пожалуй, ему по душе была подобная перемена. Потом он
задумался: и о чем бы это таком она могла столь заинтересованно рассуждать
с Элистаном...
Стурм коснулся его руки, и Танис, вздрогнув, сообразил, что потерял
нить разговора. Он покраснел и начал извиняться перед другом, но заметил
выражение лица Стурма.
- Что такое? - спросил он встревоженно, собираясь вскочить.
- Тихо! Не двигайся, - шепнул Стурм. - Просто посмотри. Вон там...
сидит отдельно от всех...
Танис озадаченно посмотрел туда, куда указывал Стурм. И увидел
мужчину, сгорбившегося над тарелкой. Человек ел рассеянно, словно бы не
замечая вкуса еды. Когда к нему кто-нибудь подходил, он съеживался и
нервно следил взглядом за подошедшим, пока тот не удалялся прочь.
Неожиданно - быть может, ощутив на себе взгляд Таниса, - человек поднял
голову и посмотрел прямо на полуэльфа, и тот, ахнув, выронил вилку.
- Этого не может быть! - выговорил он придушенно. - Мы видели, как он
погиб! Там, вместе с Эбеном! Никто не мог уцелеть...
- Значит, я не ошибся, - мрачно сказал Стурм. - Ты тоже узнал его. А
то я уж боялся, не схожу ли с ума. Пошли, расспросим его.
Человек, однако, успел куда-то исчезнуть. И сколько они ни искали его
в толпе - так и не нашли.
А когда взошли серебряная и алая луны, женатые пары завели хоровод
вокруг жениха и невесты, распевая свадебные песни. Неженатые плясали за
пределами хоровода, а дети прыгали и шумели, наслаждаясь тем, что никто не
гонит их спать. Ярко горели костры музыка и песни неслись в ночном
воздухе. Золотая Луна и Речной Ветер стояли обнявшись, и глаза их сияли
ярче звезд, ярче огня костров.
Танис держался поодаль, наблюдая за друзьями. Вот Лорана и Гилтанас
поплыли в старинном, изысканном эльфийском танце, в два голоса распевая
радостный гимн. Стурм и Элистан обсуждали возможность путешествия на юг в
поисках легендарного города у моря - Тарсиса Прекрасного. Быть может, там
сыщутся корабли, способные вывезти беженцев из охваченной пожаром страны?
Тика, совершенно потерявшая терпение - Карамон все ел и ел без конца, -
принялась дразнить Флинта, пока гном не залился ярким румянцем, видимым
даже сквозь бороду, и не пошел с ней танцевать.
Но где же Рейстлин? Он очень мало ел на пиру, больше попивал свою
травяную настойку. Танису показалось, что маг был более обычного бледен и
тих. Танис решил поискать его. Общество циничного и угрюмого мага сегодня
влекло его более музыки и смеха.
И Танис побрел под лунами в темноте, каким-то образом зная, что идет
в правильном направлении. И точно: вскоре он увидел Рейстлина, сидевшего
на пне старого дерева, чьи почерневшие, раздробленные молнией останки еще
валялись вокруг. Маг не сказал ни слова, и полуэльф сел рядом с ним.
Он не заметил, как позади него между деревьями шевельнулась и замерла
небольшая тень. Наконец-то Тас услышит, о чем эти двое беседуют наедине!
Странные глаза мага были устремлены туда, где сквозь узкое ущелье меж
двух высоких гор можно было рассмотреть горизонты южных земель. Ветер все
еще дул с той стороны, но начинал уже менять направление. Постепенно
холодало. Хилое тело мага сотрясалось в ознобе. Глядя на него при луне,
Танис был поражен тем, как похож он был на Китиару. Ощущение их схожести
возникло мгновенно и почти сразу пропало, добавив Танису тревоги и
беспокойства. Он принялся подбрасывать на ладони кусок древесной коры...
- Что ты видишь там, на юге? - спросил он Рейстлина.
Маг покосился на Него.
- Что вообще способны видеть мой глаза, Полуэльф! - прошептал он с
горечью. - Только смерть, горе и разрушения. Я вижу войну... - И он указал
вверх: - Созвездия еще не вернулись. Владычица Тьмы не побеждена...
- Может, мы и не выиграли войну, - начал Танис, - но определенно
победили в крупном сражении...
Рейстлин закашлялся и скорбно покачал головой.
- Неужели ты совсем не видишь надежды?
- Надежда - это отрицание реальности, - ответил маг. - Это морковка,
которую подвешивают перед носом битюга, чтобы он шел и шел вперед, пытаясь
до нее дотянуться...
Танис раздраженно отшвырнул кусок коры прочь:
- Ты хочешь сказать, что мы должны попросту сдаться?
- Я хочу сказать, что пора выбросить морковку и идти вперед с
открытыми глазами, - ответил Рейстлин. Снова закашлялся и поплотнее
закутался в свои одеяния. - Как, например, ты собираешься драться с
драконами, Танис? Их ведь больше, чем ты в состоянии даже вообразить. А
где у нас Хума? Где Копье? Нет, Полуэльф. Не говори мне о надежде.
Танис не ответил. Замолчал и маг. Оба сидели неподвижно: один
по-прежнему смотрел на юг, другой - вверх, в мерцающую звездную бездну.
Тассельхоф опустился в мягкую траву под соснами.
- Значит, надежды нет? - прошептал он горестно. Он был не рад, что
решил проследить за полуэльфом. - Не верю! - сказал он и снова посмотрел
на Таниса, поднявшего глаза к звездам. Кендер понял, что для Таниса
надежды не было, и от этой мысли его затрясло.
Со дня гибели старого мага Тас испытал никем не замеченную душевную
перемену. Кендер впервые заподозрил, что за приключениями стояло нечто
серьезное, нечто такое, за что люди готовы были пожертвовать жизнью. Он
задумался о том, какое лично он имел ко всему этому отношение, и решил,
что сам уже ответил себе в давнем разговоре с Фисбеном, - малые дела, для
которых он был создан, некоторым образом влияли на то большое и важное,
что определяло ход вещей.
Но до сих пор ему и в голову не приходило, что, возможно, все зря,
что сделать ничего не удастся, что, сколько бы они ни страдали, теряя
друзей, подобных Фисбену, драконы победят все равно.
- И все-таки, - тихо сказал он себе самому, - надо надеяться и
пробовать что-то делать. Это важно - надеяться и пытаться. Может, это даже
самое важное...
Что-то тихо слетело с небес, мазнув кендера по носу. Тас подставил
ладонь.
Это было маленькое беленькое куриное перышко...
"Песнь о Хуме" - последняя
(и многие полагают - величайшая)
работа эльфийского барда
Квивалена Сота.
Увы, только обрывки ее
пережили Катаклизм.
Говорят, однако,
будто тем,
кто внимательно ее изучает,
приоткрывается грядущее
этого мира.
ПЕСНЬ О ХУМЕ
Из деревень под нахлобученными тростниковыми крышами,
Где одна подле другой быльем зарастают могилы,
Где в детстве
Играл он в жестокие игры мечей,
Подобные незаметному торфяному пожару,
готовому неожиданно вспыхнуть.
Осененный крыльями Зимородка,
Вышел Хума путем Розы,
В ясном сиянии Розы.
Противостоя. Драконам,
Удалился он к самому краю мира,
В Чащу, куда привел его Паладайн,
И там, познав муки духа и тела,
Он стал собою самим.
Тогда и предстал ему Белый Олень,
Посланец Первоначал Творенья,
И Время застыло в полете, когда у края лесов
Изголодавшийся Хума приложил стрелу к тетиве,
Благодаря Богов за щедрую милость...
Но загляделся на корону рогов,
Дивно изогнутых, подобно символу сердца,
И опустил лук,
И время возобновило свой бег.
И Хума пошел за Оленем, несшим в рогах
Юный сеет утра и росчерк орлиного когтя,
А перед ними возносилась Гора,
Окутанная ночными тенями,
И три луны замерли в небе.
