Николай Васильевич Устрялов.
Политическая доктрина славянофильства
Профессор Н.В.Устрялов
Политическая доктрина славянофильства, ХАРБИН, 1925
(воспроизводится по изданию Типографии Китайской Восточной
железной дороги)
Устрялов о славянофильстве
Имя профессора Николая Васильевича Устрялова (1890 --
1937) прочно связано с идеологией, которую он сам называл
национал-большевизмом (сменовехизмом или же нововеховством).
Возникнув еще во время гражданской войны как реакция на потерю
страной патриотического императива, оформившись одновременно с
выходом в 1921 году в Праге сборника "Смена вех", эта идеология
стремительно завоевывала тысячи русских интеллигентов как в
России, так и в эмиграции, привлекая симпатии даже в
руководстве ВКП(б) (известна поддержка нововеховцев Лениным,
еще более -- Троцким, Луначарским, Фрунзе и, конечно,
Сталиным). Примерно в то же время возникают журналы "Смена вех"
(Париж), "Новая Россия" (Петроград), газеты "Накануне"
(Берлин), "Новости жизни" (Харбин) и многие другие органы
печати, пропагандирующие сменовеховство. Сборник "Смена вех"
переиздается Госиздатом многотысячным тиражом в Твери и
Смоленске и тут же раскупается.
Однако, несмотря на обилие человеческих судеб, так или
иначе вовлеченных в сменовеховское движение, круг его
идеологов, как теперь видится, пересекающийся с официальными
идеологами большевизма, был достаточно узок и закрыт.
Лидирующую роль среди авторов сменовеховских изданий играла
ограниченная группа общественно-политических деятелей:
С.А.Андрианов, А.В.Бобрищев-Пушкин, Н.А.Гредескул,
Г.Л.Кирдецев, Ю.В.Ключников, И.Г.Лежнев, С.С.Лукьянов,
Ю.Н.Потехин, В.Н.Тан-Богораз, С.С.Чахотин. Особняком среди
всех, причисляющих себя к сменовеховцам, стоял бывший член
партии Народной свободы, экс-министр колчаковского
правительства Н.В.Устрялов.
Молодой профессор права, калужский дворянин Николай
Устрялов, незадолго до 1917 года окончивший Московский
университет, восторженно встретил Революцию, уже будучи в стане
кадетов. В конце 1917 года он избирается председателем
Калужского губернского комитета партии конституционных
демократов. В начале 1918 года Устрялов вместе с другими
молодыми кадетами Ключниковым и Потехиным начинает издавать
еженедельник "Накануне", в котором печатаются Бердяев,
Кизеветтер, Струве, Белоруссов. Именно в это время и начинает
закладываться реальная основа будущей идеологии, получившей
наименование национал-большевизма. Позиция Устрялова,
направленная против односторонней ориентации на Антанту, на
политику "открытых рук" и на мир с Германией привела к его
изоляции на съезде партии в мае 1918 года, а в дальнейшем (и
это крайне важно) -- к отходу от принципиальной для либералов
ориентации на правовое государство, к отрицанию идеи права в
целом и к последовательному сотрудничеству с большевиками,
сопровождавшемуся их неизбежной апологетикой.
В конце 1918 года Устрялов покидает Москву и уезжает в
Пермь, а оттуда, в начале 1919 года, в Омск, где встречается со
своим другом и соратником по партии Юрием Ключниковым. Осенью
1919 года он избирается председателем Восточного кадетского
бюро, активно и успешно агитирует за введение Колчаком "чистой
диктатуры". После поражения Колчака в январе 1920 года Устрялов
эмигрирует из России и поселяется в русском Харбине, долгие
годы читая лекции на Харбинском юридическом факультете,
одновременно сотрудничая в газете "Новости жизни", а с начала
1925 года работая также в Учебном Отделе КВЖД. В 1920 году
Устрялов издает сборник статей "В борьбе за Россию", являющийся
идейной основой "Смены вех", к 1925 году выходит второй
эпохальный сборник его статей "Под знаком революции". Летом
1925 года "харбинский одиночка" совершает поездку в Москву,
после которой принимает решение до времени не возвращаться в
СССР. После разгрома сменовеховцев и распада обновленчества в
СССР, закрытия ряда эмигрантских нововеховских изданий Устрялов
снова оказывается в одиночестве и постепенно мысль его
эволюционирует сперва к сомнению относительно правильности
позиции "Смены вех", а затем и к отказу от идеологии
национал-большевизма в пользу большевизма. Завершением этой
эволюции стало возвращение Устрялова в СССР в 1935 году, после
чего он некоторое время работал профессором экономической
географии Московского института инженеров транспорта,
сотрудничал в центральной печати. На принятие "сталинской"
конституции отрицатель правового государства откликается
статьей "Рефлекс права". Вскоре по неподтвержденному обвинению
в шпионаже в пользу Японии Устрялов был арестован, осужден и в
тот же день расстрелян. Волна реабилитации 50-х годов не
коснулась Устрялова, решение о его посмертном восстановлении в
правах было принято относительно недавно.
Приведенное ниже без изъятий исследование Н.В.Устрялова
"Политическая доктрина славянофильства", изданное в Харбине в
1925 году как глава задуманной им работы о миросозерцании и
историческом развитии славянофильства, имеет свою предысторию.
В 1916 году в "Русской мысли" выходит первая работа молодого
ученого "Национальная проблема у первых славянофилов", с
докладом по которой он выступил (тоже впервые) в марте 1916
года в Московском религиозно-философском обществе. В этой
работе, написанной под сильным влиянием Данилевского, Леонтьева
и Вико, было рассмотрено учение о нации у Киреевского и
Хомякова. Именно здесь Устрялов невольно формулирует идейную
платформу своего будущего национал-большевизма: "Жизненные
испытания не подрывают веры в мировое признание родины, но
изменяют взгляд на формы его конкретного воплощения". Через 7
лет в марте 1923 года Устрялов произносит речь на публичном
акте Харбинского юридического факультета, на основе которой
через два года, с подзаголовком "Идея самодержавия в
славянофильской постановке", и появляется его задуманная еще в
1916 году статья -- анализ политических составляющих
славянофильства, отпечатанная типографией КВЖД.
Несмотря на соблазнительное мнение некоторых
исследователей (напр. М.Агурского), Устрялова никак нельзя
заподозрить в каком-либо славянофильстве, так как он никогда не
признавал приоритет Хомякова -- сперва Церковь, а уж затем
государство. Не импонировал ему и Константин Аксаков с его
утверждением, что русский народ -- народ отнюдь не
государственный; никак не захватывал его аксаковский пафос:
"Пусть лучше разрушится жизнь, в которой нет доброго, чем
стоять с помощью зла". Для Устрялова Государство всегда было с
большой буквы. Ему нравится Петр и не вызывает раздражения
"петербургский период" русской истории, истово ненавидимые
цветом славянофильства. Устрялову видится в славянофильстве
прежде всего его утопизм, его заблуждения, отсутствие
"практической значимости" и "политической злободневности".
Легкую иронию вызывает у него аксаковское: "Без православия
наша народность -- дрянь". Наивные же притязания славянофилов
на универсализм самодержавной власти профессор юриспруденции
связывает с грехом гордыни. Славянофильский оптимизм
ассоциируется у него не иначе как с непониманием трагичности,
катастрофичности всей человеческой истории.
Но Устрялов -- честный и скрупулезный исследователь.
Интересна его мысль, в которой он причисляет "веховцев" к
неославянофильцам. Логичны рассуждения о параллелях между
течениями славянофилов и немецкой исторической школы,
являющихся по сути реакцией романтически-традиционных,
"почвеннических" сил на рационализм эпохи Просвещения и
порожденную им французскую революцию. Немного найдется и
исследователей, не побоявшихся открыто и серьезно рассуждать о
"стихии государства", сопровождающейся отказом от разделения
властей (критика славянофильского разделения власти на
государственную и земскую). Лишь гениальные единицы в состоянии
"подняться" до мифологизации русского народа как народа истово
государственного, мистифизировать идею Государства, поставить
ее не в пример "выше общества". Интересно, что критика
Устряловым славянофилов в некоторых моментах сходится с
критикой Владимира Соловьева.
В целом точка зрения Устрялова на русскую историю в ее
самодержавно-православном варианте близка к негативной. Он не
верит славянофилам, считает их учение лишенным определенной
оригинальности и неповторимости, не признает за "стариной"
права на будущее, даже не считает подлинным искусством
"стилизованные под старину храмы". Он верит в диалектическое
перерождение славянофильства, в его "отрицание отрицания", в
"скифство" и "евразийство", верит в факт. Диалектика Гегеля
применительно к русской истории превращается для Устрялова в
безоценочное становление, и в этом смысле харбинский профессор
поистине является духовным наследником бесконечного русского
иосифлянства.
О.А.Воробьев
Политическая доктрина славянофильства (x).
(Идея самодержавия в славянофильской постановке)
I.
"С точки зрения западно-европейского исторического опыта,
возведенного в философскую теорию, с точки зрения
западно-европейской науки государственного права, русское
историческое государственное начало -- не более, как nоnsens,
аномалия. Для него нет юридической нормы в западноевропейской
науке". Так писал о русском самодержавии Иван Сергеевич Аксаков
в 1884 году 1).
Но мало того. "Русское историческое государственное
начало", по мнению славянофилов, интересно и достойно изучения
не только в силу своей самобытности, оригинальной
своеобразности. Помимо этого, русское самодержавие ценно в
смысле еще гораздо более высоком. "Кроме того, -- читаем мы у
Конст. Аксакова: -- что такое устройство согласно с духом
России, следовательно, уже по одному этому для нее необходимо,
-- утвердительно можно сказать, что такое устройство само по
себе есть единое истинное устройство на земле. Великий вопрос
государственно-народный лучше решен быть не может, как решил
его русский народ" 2).
Таким образом, перед социальною философией славянофильства
возникали как бы две параллельных задачи: во-первых, нужно было
дать теоретическое обоснование "единого истинного устройства на
земле", иначе говоря, выработать теорию общественного идеала,
независимо от его национально-исторического воплощения; и,
во-вторых, нужно было определить сущность "русского
исторического государственного начала", найти для русского
государственного строя те соответствующие ему научные
категории, до которых оказалась не в силах дойти "западная
наука". В результате должно было получиться, что русское
историческое государственное начало есть не что иное, как
реальное и конкретное выражение общественного идеала,
осуществление правды на земле.
Славянофильство и впрямь стремилось разрешить обе стоявшие
перед ним задачи. В сочинениях его идеологов мы находим
определенные ответы и на вопрос о смысле права и государства, и
на вопрос о подлинной сущности русского самодержавия. Правда,
исчерпывающе развить свою точку зрения на этот последний вопрос
славянофилам было в достаточной степени трудно. Ведь эпоха
расцвета их деятельности совпала с тяжелыми для русской
