сумму целой колонки чисел - даже в тогдашних нелепых денежных единицах, -
и потому, вполне естественно, по его мнению, меня ждала карьера
бухгалтера. В результате моя неспособность дважды получить одинаковую
сумму одних и тех же слагаемых представлялась отцу явлением загадочным и
досадным. И мои преподаватели, пытавшиеся доказать мне, что ответы в
математике получаются логически, а не путем некоего мистического
вдохновения, один за другим отступались от меня в уверенности, что я не
способен к вычислениям. Отец, читая мои школьные табели, мрачнел, хотя во
всех других отношениях, кроме математики, табели выглядели вполне
прилично. Думаю, его мысль следовала таким путем: нет способности к числам
- нет понятия в финансах - нет денег.
- Право, не знаю, что с тобой будет. Что бы ты сам хотел делать? -
спрашивал он.
И лет до тринадцати или четырнадцати я, сознавая полную свою
никчемность, уныло качал головой и признавался, что не знаю.
Тогда отец тоже качал головой.
Для него мир резко делился на людей за конторками, занимавшихся
умственной работой, и людей без конторок, умственной работой не
занимавшихся и потому неумытых. Как он ухитрился сохранить такие
воззрения, которые успели устареть за целый век до него, я не знаю, но они
насквозь пропитали годы моего детства, и я только много позже осознал, что
неумение обращаться с числами совсем не обязательно обрекает меня на жизнь
дворника или судомойки. Мне в голову не приходило, что карьеру мне может
обеспечить предмет, который интересовал меня больше всего, а отец тоже
либо не замечал, либо не обращал внимания на то, что мои отметки по
биологии всегда были хорошими.
По-настоящему эта проблема была решена для нас появлением триффидов.
Но триффиды сделали для меня гораздо больше. Они обеспечили меня
профессией и дали возможность жить в достатке. Правда, несколько раз они
едва не отняли у меня жизнь. С другой стороны, надо признаться, что они и
сохранили ее, ибо именно ожог триффидом уложил меня на больничную койку,
где я провел трагический "вечер кометных осколков".
В книгах содержится множество досужих рассуждений относительно
внезапного появления триффидов. Большинство этих рассуждений - сплошной
бред. Разумеется, триффиды не возникли самопроизвольно, как полагают
некоторые простые души. Вряд ли справедлива и гипотеза, рассматривающая
появление триффидов как некую разновидность пришествия - этакое знамение,
предупреждающее о том, что грядет нечто худшее, если буйный мир не
исправится и не станет вести себя прилично. И не из космоса попали к нам
их семена в качестве образцов ужасающих форм жизни, населяющей иные, менее
благополучные планеты. Я, во всяком случае, отлично знаю, что это не так.
Я узнал о них больше, чем кто бы то ни было, потому триффиды стали
моей специальностью, и фирма, в которой я служил, была тесно, хотя и не
совсем честно, связана с их появлением в нашем мире. Тем не менее их
истинное происхождение остается неясным. Мое собственное мнение, чего бы
оно ни стоило, состоит в том, что триффиды появились в результате серии
биологических экспериментов и, по всей вероятности, совершенно случайно.
Откуда бы они ни взялись, где-то несомненно существуют их хорошо описанные
предки. Те, кто знал их истинную генеалогию, не опубликовали ни одного
авторитетного документа. Причиной этому было, несомненно, странное
политическое положение в ту эпоху. Мир, в котором мы тогда жили, был
просторен, и большая его часть была открыта для любого из нас. Его
опутывали шоссе, железные дороги и океанские линии, которые перенесли нас
за тысячи миль в целости и сохранности. Если нам хотелось путешествовать
быстрее и мы могли себе это позволить, мы путешествовали на самолетах. В
те дни ни у кого не было нужды таскать с собой оружие и вообще принимать
какие-либо меры предосторожности. Вы могли просто встать и отправиться
куда вам угодно, и ничто не могло помешать вам, если не считать множества
всяких анкет и правил. Сейчас этот одомашненный мир представляется
утопией. Тем не менее таким он был.
Молодым людям, которые не знают его, трудно, должно быть, вообразить
все это. Наверно, то время представляется им золотым веком, хотя оно
далеко не было таковым. Иные могут решить, что подобный благоустроенный
мир был скучен, и это тоже не так. Наша планета была довольно занятным
местом - по крайней мере для биолога. С каждым годом мы понемногу
отодвигали границу произрастания пищевых растений все дальше на север.
Там, где всегда были тундры и пустоши, появлялись и давали обильные урожаи
новые поля. Возвращались к жизни и покрывались зеленью древние пустыни.
Дело в том, что пища была тогда самой нашей насущной проблемой и движение
границ произрастания культурных растений вызывал у нас не меньше волнений,
нежели движение военных фронтов у предыдущего поколения.
Это смещение интереса с мечей на орала было, вне сомнения, социальным
прогрессом, но в то же время ошибались оптимисты, когда утверждали, что
оно свидетельствует об изменении человеческой натуры. Человеческая натура
оставалась прежней - девяносто пять процентов людей жаждали жить в мире, а
остальные пять процентов только и ждали случая заварить какую-нибудь кашу.
Затишье продолжалось лишь потому, что такого случая не представлялось.
Между тем, при появлении ежегодно порядка двадцати пяти миллионов
новых ртов, требующих пищи, проблема продовольствия постепенно
обострялась, пока, после многих лет неэффективной пропаганды, пара
неурожаев не заставила людей осознать ее важность.
Одним из факторов, которые удерживали милитаристские пять процентов
от безобразных выходок, были искусственные спутники. Была достигнута одна
из целей интенсивных исследований в области ракетной техники: появились
снаряды "с отсрочкой". Действительно, была возможность запустить ракету
так высоко, чтобы она вышла на околоземную орбиту. Там она продолжала
обращаться как крохотная луна совершенно пассивно и вполне невинно - пока
нажатие кнопки не дало бы ей импульс, чтобы упасть с опустошительным
эффектом.
Большую общественную озабоченность вызвало триумфальное заявление
одной страны о том, что она первой успешно создала спутниковое оружие. Еще
большую обеспокоенность вызывало отсутствие всяких заявлений других стран,
даже известных своими успехами. Было очень неприятно сознавать, что над
вашей головой крутятся в неизвестных количествах ужасные средства
истребления, крутятся и крутятся себе спокойно, пока кто-то не нажмет
кнопку. Еще неприятнее было сознавать, что сделать здесь ничего нельзя.
Тем не менее жизнь должна была идти своим чередом, волей-неволей
приходилось свыкаться с этой идеей, а новизна, как известно, живет очень
недолго. Время от времени появлялись сообщения о том, что, кроме спутников
с ядерными боеголовками, над нашими головами носятся спутники, начиненные
гербицидами, эпизоотиками, радиоактивной пылью, инфекционными болезнями -
новенькими, с иголочки, только что из лабораторий. Трудно сказать,
действительно ли существовало это ненадежное и по сути своей
предназначенное для истребления без разбора оружие. Но надо иметь в виду,
что границы человеческой глупости - особенно глупости, вызванной давящим
страхом, - определить трудно. И не исключено поэтому, что в каких-нибудь
генеральных штабах набор вирусов, очень неустойчивых и делающихся
безвредными уже через несколько дней, мог считаться стратегическим
оружием.
Наконец правительство Соединенных Штатов восприняло эти намеки столь
всерьез, что стало эмоционально отрицать свой контроль над какими-либо
спутниками - носителями биологического оружия. Одно или два малых
государства, у которых наличия каких-либо спутников вообще никто не
предполагал, поспешили сделать аналогичные заявления. Остальные хранили
молчание... Перед лицом такой зловещей скрытности публика стала требовать
объяснений, почему Соединенные Штаты пренебрегли подготовкой к новым видам
боевых действий, когда другие были уже готовы к ним. В конце концов страны
заключили между собой молчаливое соглашение ничего не отрицать и не
подтверждать относительно боевых спутников, и постепенно общественное
мнение переключилось на не менее важную, но менее острую проблему нехватки
продовольствия.
Закон спроса и предложения подталкивал наиболее предприимчивых к
созданию товарных монополий, но мир, в большинстве своем, отвергал
декларированные монополии. Однако на самом деле система взаимосвязанных
компаний работала очень гладко и безо всяких деклараций. Широкая публика
едва ли слышала что-либо о тех мелких трудностях, которые приходилось
преодолевать внутри этой системы. Едва ли кто-нибудь слышал, к примеру, и
о существовании Умберто Кристофоро Палангуеса. Я сам узнал о нем лишь годы
спустя, когда работал в компании.
Умберто был латиноамериканцем. Его роль в мировом производстве
продуктов питания началась с того момента, когда он вошел в контору
"Арктической и Европейской Компании Рыбьих Жиров" и показал там бутыль с
бледно-розовым маслом.
В "Арктическо-европейской" не проявили никакого энтузиазма. Дела ее
шли не совсем хорошо. Тем не менее со временем они все же удосужились
подвергнуть оставленный образец анализу.
Прежде всего обнаружилось, что масло это не является рыбьим жиром:
это было растительное масло неизвестного происхождения. Вторым откровением
явилось то обстоятельство, что в сравнении с этим маслом лучшие рыбьи жиры
казались дрянной машинной смазкой. Встревожившись, сотрудники "Арктической
и Европейской" отправили остаток образца на более тщательное исследование
и одновременно разослали торопливые запросы с целью выяснить, не появлялся
ли мистер Палангец где-либо еще.
Когда Умберто пришел опять, директор-управляющий принял его с очень
лестной обходительностью.
- Какое замечательное масло принесли вы нам, мистер Палангец, -
сказал он.
Умберто наклонил черную лоснящуюся голову. Он и сам прекрасно знал
это.
- Ничего подобного я в жизни не видел, - признался директор.
Умберто снова наклонил голову.
- Да, вы не видели, - вежливо сказал он. Затем, как бы после
раздумья, он добавил: - Но это ничего, сеньор, я думаю, вы еще увидите. И
в очень больших количествах. - Он опять подумал. - Оно появится на рынке,
я думаю, лет через семь-восемь. - Он улыбнулся.
Директору это показалось невозможным. Он честно сказал:
- Оно лучше, чем наши рыбьи жиры.
- Мне так и говорили, сеньор, - согласился Умберто.
- Вы собираетесь торговать им сами, мистер Палангец?
Умберто снова улыбнулся.
- Разве тогда я показал бы его вам?
- Мы могли бы улучшить один из наших жиров синтетически, - заметил
директор задумчиво.
- При помощи некоторых витаминов... но синтез витаминов обойдется
слишком дорого, даже если бы вы умели это, - тихо сказал Умберто. - Кроме
того, - добавил он, - мне говорили, что это масло все равно с легкостью
вытеснит ваши лучшие жиры.
- Гм, - сказал директор. - Ну хорошо, мистер Палангец. Полагаю, вы
пришли к нам с предложением. Может быть, мы перейдем прямо к нему?
Умберто объяснил:
- Избавиться от этого затруднения можно двояко. Обычный путь - это
предотвратить его или по крайней мере оттянуть до тех пор, пока не
оправдает себя капитал, вложенный в существующее оборудование. Это,
разумеется, наиболее приемлемый путь.
Директор кивнул. Он-то знал о таких вещах.
