- Сказал что-то на латыни.
- А ты, выходит, не понял?
- Вроде бы нон омнис и еще чего-то.
- По-латински, значит? Это, получается, полюбился ты
колдуну. Он на радостях всегда по-иностранному лопочет.
И пока дети шли коридором, Бонио, так и не успев добраться
до валлийского, вдруг махнул рукой на все диалекты. С этой
минуты и до последней их встречи он разговаривал, словно
священник из пьесы, каковая манера речи и была для него
натуральной. Дети так никогда и не выяснили, для чего ему в
самом начале понадобилось прибегать к столь странным имитациям.
Возможно, они представляли собой некое подобие камуфляжа,
возможно, объяснение состояло в том, что он был по природе
своей обманщиком, а может быть, он получал утонченное
удовольствие, издеваясь над ними. Однако теперь, когда они
попали в фавор к Хозяину и им, может быть, предстояло занять
заметное место во всей этой странной компании, Бонио снедало
желание подслужиться к детям, протянув им руку христианского
милосердия.
- Дорогие мои юные друзья, - сказал он, - позвольте мне
поздравить вас с успехом, который вы имели у нашего
руководителя! Я не питаю ни малейших сомнений в том, что перед
вами открывается великое будущее - будущее членов нашего
счастливого сообщества! Мне следовало бы сказать, сообщества
счастливых братьев, обосновавшегося на дивном камне сем в
серебряной оправе океана и так далее. И пусть первым из ваших
друзей станет тот, кто первым разделил ваш триумф. Нет ничего,
я повторяю, ничего такого, чего я не сделал бы для моих юных
соратников, лишь бы это было в моих силах. При любых
затруднениях обращайтесь к доктору Мак-Турку. Трясун Мак-Турк,
так называют меня на нижней палубе, - своего рода прозвище, как
вы понимаете, - дело обычное у скитальцев морей. Считайте меня
вашим другом, о нет, вашим слугой. Скажем так: рабом рабов
Божиих, ха-ха. На Трясуна вы можете полагаться во всем. Я хоть
и не имею счастия вкушать доверенность нашего Хозяина, - ибо,
поверьте мне, раз он не только оставил вас при своей особе, но
и беседовал с вами на латыни, значит существует некая Цель, о
да, и возможно, великая, - я, повторяю, хоть и не имею счастия
входить, подобно вам, в число избранных, однако ж и я, даже я,
на чтонибудь да полезен. Винтик, дорогие мои, маленький винтик
могучего механизма. Да, и бедный старый доктор Мак-Турк не
считается здесь чем-то никчемным. Теперь он ваш друг.
Положитесь на него. Нет ничего, абсолютно ничего, о чем вы не
могли бы его попросить.
Пока они слушали эту речь, Никки чувствовал, как в нем
просыпается бес злоехидства.
- Ничего?
- Ничего.
- Тогда скажите мне, чему равен корень квадратный из сорока
девяти миллионов сорока двух тысяч девяти?
Доктор Мак-Турк, не сморгнув, мгновенно ответил:
- Семи тысячам трем.
Свернувшись на больничной койке с измасленной дворняжкой,
пригревшейся у нее на груди, Джуди сказала:
- По-моему, он замечательный человек.
Спрашивать "кто?" было бессмысленно.
- Почему это, интересно?
- Ну как же, Никки, ведь он такой добрый. Его ужасно
заинтересовало все, о чем я ему рассказывала. Он сказал, что
был когда-то знаком с папиным прадедушкой. Представляешь, какой
он старый? Это после того, как я рассказала, кто мы такие и как
мы приплыли сюда на яхте дяди Пьерпойнта только ради того,
чтобы потом похвастаться, что мы здесь побывали, и...
- О чем это ты, Джу?
- О Хозяине, конечно. Как любезно он себя вел! А потом я
рассказала ему, что у нас отняли Шутьку, и как она, бедненькая,
скучает, и он отправил за ней Китайца и сказал, что у него тоже
был скай-терьер, подарок королевы Виктории, его звали Рэбби и
он...
- Послушай, Джуди, да вы же ни слова не сказали друг другу!
- Ой, Ник, ну что за глупости. Мы с ним проговорили
несколько часов.
Никки, не веря своим ушам, беспомощно уставился на сестру.
- И что же ты ему рассказала?
- Все. Я рассказала, какой дядя Пьерпойнт богатый, и что в
Америке он был Сенатором, а он сказал, что знал однажды
молодого человека по имени Рокфеллер, который давал на чай по
десяти центов мальчикам, носившим за ним то ли клюшки для
гольфа, то ли мячи, и еще сказал, что хорошо бы познакомиться с
дядей Пьерпойнтом, потому что дядя может быть для него полезен,
а я рассказала ему про маму, а он сказал, что пошлет ей
весточку про нас, - ну, что с нами все в порядке, и объяснил,
почему мы пока не можем вернуться на яхту...
- И почему же?
- Я уже не помню.
- Почему мы не можем вернуться на яхту, Джуди?
- Ну Никки, ну он же мне все объяснил. Ты все равно не
поймешь. Но он очень хорошо объяснил, почему нам придется
побыть здесь подольше, вроде как на каникулах, пока он не
закончит ту штуку...
- Какую штуку?
- Ту, которую он делает. А потом мы, может быть, сумеем ему
помочь - через папу, - да, он так и сказал, потому что у папы
есть связи или еще что-то, и тут появилась Шутька, а потом он
разговорился с тобой.
- Да он со мной и вовсе не разговаривал.
- Но я же видела. Вы проболтали не меньше пяти минут.
- Я ни единого слова ему не сказал.
- Никки!
- Да не сказал же! Не сказал! Не сказал!
- Ну ладно, я ведь не прислушивалась, потому что играла с
Шутькой. Но он должен был сказать тебе много всякого.
- Он сказал мне ровно три слова, на латыни, да и тех я не
понял.
- В таком длинном разговоре...
Никки сел в постели и завопил:
- Да не было же этого ничего! Тебе все приснилось! Ты
спятила! Это гипноз!
Глава шестая. Без языка
Яхта ушла на второе утро. Когда она скрылась за горизонтом,
близнецов выпустили из больничной палаты.
Было бы ошибкой представлять их себе беспомощными узниками,
коих следует пожалеть.
Прежде всего, они не столько еще пожили на свете, чтобы с
уверенностью различать - что нормально, что нет. Происходящее
они воспринимали с большей легкостью, чем люди постарше, и
подобно большинству детей были гораздо умней, чем казались. Да
и разлука с родителями удручала их не так уж сильно, как могли
бы думать родители. Джуди верила в то, что у нее с Никки
каникулы, но даже и Никки, - как ни грустно в этом признаться,
- больше тревожился о Шутьке, целиком зависевшей от него, чем
об отце, от которого зависел он сам. Ими правила детская
жизнерадостность. Их окружало неведомое. Они столкнулись с
головоломками, в которых следовало разобраться. Их умению
приспосабливаться был брошен вызов, сам по себе действовавший
как тонизирующее средство.
Они ничем не походили на Гамлета, проводившего время в
попытках разобраться в том, что у него происходит внутри. Их
взоры были устремлены наружу, они не делали из происходившего с
ними трагедии и предпочитали сначала действовать, а уж потом
размышлять над содеянным. Короче говоря, они едва удостоили
уходящую яхту взглядом.
Во всяком случае, Джуди не удостоила. Ее больше
интересовало, как все устроено на острове.
Иное дело Никки, у которого было тяжелее на сердце, чем у
сестры, да и загадок перед ним стояло побольше. Что бы он ни
говорил ей за завтраком, ему так и не удалось убедить ее, что
никакого долгого разговора между ней и колдуном не было, и это,
впервые за всю их жизнь, разделило брата с сестрой.
Да и так ли уж не было?
Ясно же, что старик послал за Шутькой, разговаривали они о
собаке или не разговаривали.
И вообще здесь многое непонятно. Как это доктор Мак-Турк
ухитрился правильно, - ибо Никки проверил сообщенный ему
результат, - взять квадратный корень из нескольких миллионов, и
зачем вообще все эти люди забились на Роколл? Каковы отношения
между этими людьми? И что означает та латинская фраза?
Никки был далеко не дурак. Так или этак, но Хозяин и вправду
разговаривал с Джуди, - с помощью экстрасенсорного восприятия
или чего угодно, - и лоб свой ко лбу Китайца он как-то странно
прикладывал, - наверное, именно тут и произошел между ними
подлинный "разговор". Но в таком случае, старик действительно
сказал, что мистер Пьерпойнт и Герцог могут оказаться полезными
для осуществления его планов. Может быть, ради этого его с
Джуди и задержали на острове?
А с другой стороны, он своими глазами видел, что Хозяин ни
единым словом не перемолвился с Джуди. И помнил, как странно
изменились ее зрачки. Да если на то пошло, - что такое гипноз?
Как он действует? И если Хозяин прибегнул к какому-то способу
передачи мыслей, тогда почему он ему, Никки, ничего не передал?
Хуже-то всего, что ни одну из этих загадок невозможно было
обсудить с Джуди. Что бы там ни сделали с ней сапфировые глаза,
сделанное легло между сестрой и братом. Стоило Никки сказать
хоть слово против ее нового друга, как она начинала злиться.
Из них двоих мужчиной был Никки, стало быть, ему и надлежало
отыскивать в происходящем логику и заботиться об их
безопасности.
И самое главное, - кто он такой, этот Хозяин? Сколько ему
лет, к примеру? И чем так напуган доктор Мак-Турк?
Как бы там ни было, а они получили свободу. Им было сказано,
что они вольны заходить куда им угодно, и уж по крайней мере
изучением острова они вполне могли заниматься совместно.
Джуди сказала:
- По-моему, нам следует выйти наружу, Шутьке, наверное,
нужно сделать свои дела.
Лифт был поместительным настолько, что в него вошел бы
грузовичок, и самой верхней его остановкой оказалась ярко
освещенная мастерская. В середине обширной комнаты было пустое
место, словно бы ожидающее чего-то, чему полагалось здесь
стоять, а по стенам шли верстаки с разнообразными станками,
какие встречаешь в большом гараже, - с токарными, строгальными,
с электросварочными аппаратами. Тут были запасные части,
имевшие форму крыльев, канистры для топлива и масла, стеллажи,
на которых аккуратными рядками лежали гаечные ключи, отвертки,
плоскогубцы и скобы всех мыслимых размеров. Стоял здесь и
топливный насос, похожий на жуканавозника. Цемент в центре
комнаты покрывали маслянистые пятна, как на автобусной станции.
Вдоль дальней стены нависал, повернувшись к детям спиной,
тяжелый оранжевый подъемный кран, способный перемещаться вдоль
укрепленных на потолке направляющих. Прямо за краном находились
те самые двери, которые дети углядели с другой стороны. Стрелу
крана можно было выставить сквозь них наружу.
Сами двери были оборудованы противовесами. После того как их
отпирали, их можно было открыть легким нажатием.
Погода переменилась к худшему, - людям на яхте пришлось
прекратить поиски еще и по этой причине.
После безмолвия и искусственного света внутренних помещений
гул и сверкание обрушились на детей, ступивших на выступ, с
которого их совсем недавно столкнули. В трепете крыльев и
шумной разноголосице поднялись над ними морские птицы. Ветер
вцепился в ночные рубашки, - ныне единственные их одеяния, в
коих они походили на пару мелких друидов. Волны вздымались,
медлили, всасывая побольше воды, и обваливались с шипением и
свистом на основанье утеса. Пенные плюмажи с громом вставали в
пронизанном солнцем воздухе и, повисев в зените, опадали белым
кружевом струистых водопадов, раздираемым в клочья гранитными
зубьями. Этим вечером ученый голос, доносящийся из теплых
помещений радиостанции, будет произносить привычные фразы про
"Малин, Роколл, Гебриды", сопровождая их предсказаниями вроде
"по временам достигающий ураганной силы". Для плененных
близнецов голос этот будет далеким во всех отношениях.
Они укрылись в гараже, как только собака сделала все, что
