- А ведут они себя с тобой по-доброму?
- Да я и не знаю.
- Понимаешь, - пояснил он, - чаще всего они оставляют меня
одного. Китаец приносит откуда-то книги, а старик только два
раза ко мне и заглядывал.
Он обдумал свои впечатления, стараясь не упустить ничего, и
добавил:
- Я для них вроде собаки.
- Как это?
- Ну, когда ты общаешься с Шутькой, тебе приходится говорить
"Сидеть" или "Место", или "Гулять". А говорить ей: "Быть иль не
быть. Вот в чем вопрос" - просто бессмысленно.
Однако Джуди по-прежнему оставалась в недоумении.
Никки заговорил с трудом, обдумывая то, что хотел сказать, и
подыскивая нужные слова:
- Вот послушай. По-моему, он разучился разговаривать. Когда
он беседует с Китайцем, то делает это на каком-то своем языке,
которого нам не понять, как Шутьке не понять цитат из Шекспира.
Поэтому, когда у него появляется необходимость сказать что-то,
понятное для меня, ему приходится делать над собой усилие. Ему
трудно втиснуть в слова все, что он имеет в виду, - так же как
трудно засунуть в слово "гулять" фразу: "Не выйти ли нам с
тобой побродить по полям?". Вот почему, если он что-нибудь и
произносит, так это обычно афоризм или пословица - вообще
что-то уже переполненное значением. Ты понимаешь?
- А что он тебе говорил?
- На самом-то деле ничего. Но два раза он кое-что написал.
Никки перекатился на спину и вытянул из кармана ночной
рубахи два скомканных клочка бумаги размером примерно в
четвертушку почтовой карточки каждый. На них изящным, имевшим в
себе нечто греческое почерком было написано: "Гам. III. iv.
29." и "Nescis, mi fili, quantilla prudentia mundus regatur".
Над словами с учтивой предупредительностью были проставлены
ударения.
- И отчего это он все время норовит изъясняться на латыни? -
обиженно поинтересовалась Джуди.
- Я не думаю, что он нарочно. Если ближайшая по смыслу
цитата - латинская, он пользуется ей, но существуй она на
арабском или на тарабарском, или еще на каком-нибудь знакомом
ему языке, так он на него бы и перешел. Я даже думаю, что он
скорее предпочитает английский, - помнишь, как он сказал: "Не
потратишься, не спохватишься", - только иногда на английском
просто не удается найти ничего подходящего.
- А что эта фраза значит?
- Во время экзамена мне выдали латинский словарь, так что я
сумел в ней разобраться. Более или менее так: "Ты и не ведаешь,
сын мой, сколь малая мудрость потребна для управления миром".
- Ну, а это что значит?
- Не знаю. Я читал о глупости чаек, высиживающих жестянки
изпод табака, и тут он вошел, встал против меня и принялся
рассматривать. Ты понимаешь, Джуди, когда они молчат, это
совсем не притворство, - просто они молчат и все. Он словно бы
старался понять, о чем я думаю, - ну вот как мы стараемся
понять, что думает Шутька, - а потом он попытался мне что-то
такое внушить, как мы приказываем Шутьке: "Ищи". Он взглянул на
книгу про чаек, взглянул на меня - и написал вот это. Может, он
хотел сказать, что люди похожи на чаек, как ты считаешь?
Но Джуди не интересовали афоризмы.
- А со второй как вышло?
- Это было на следующий день после того, как Доктор... ну,
ты понимаешь. - Никки вздохнул и добавил. - В общем-то, я ему
задал вопрос.
- Ник!
- Ну, он вошел, пока я читал, и стал рассматривать меня так,
будто я что-то вроде почтового штемпеля, которого без лупы и не
разглядеть и... - да, кстати, ему оба раза, прежде чем он смог
чтонибудь написать, пришлось выпить жуткое количество виски...
И... Вот, и я вдруг взял и спросил: "Что вы сделали с
Доктором?".
- Ох, Никки, ну ты и смельчак!
- Он вытащил ручку и написал вот это.
Она внимательно прочитала написанное на клочке бумаги.
- Я уверен, что он написал это, как и латинскую фразу, зная,
что мне придется повозиться, чтобы ее понять. Будь это такая же
ерунда, как "Не потратишься, не спохватишься", он бы просто
сказал, правда? но он написал, нарочно, чтобы мне пришлось
поискать, откуда это.
- А знаешь, что это такое? - торжествующе спросила она.
- Что?
- Цитата из Шекспира.
- Джу!
- "Гамлет".
- В кают-компании есть Шекспир. Пошли, посмотрим.
Они понеслись к дверям ангара и к лифту, сменив солнце на
искусственный день. За спинами их на залитой полуденным светом
верхушке скалы выдвижная антенна радара, которую при нужде
втягивали обратно в камень, безостановочно и беззвучно
описывала круг за кругом, прочесывая пустынное небо.
Быстро пролистав замызганные страницы изрядно почитанного
тома, дети сразу отыскали нужные строки.
Строки гласили:
Прощай, вертлявый, глупый хлопотун! Тебя я спутал с кем-то
поважнее.
Глава тринадцатая. Подарок из Китая
После полудня для Никки настало время занятий, и дети
разошлись, но оба продолжали размышлять о побеге. Это не
означало, что каждый из них, усевшись, основательно, логическим
образом обдумал проблему, но разум каждого неустанно сновал в
ее пределах, как мышь снует по просторной клетке, подбирая
крошки - одну здесь, другую там, - пробуя их на вкус,
проглатывая или выплевывая и вновь семеня кудато.
Никки одиноко сидел посреди будуара, не уделяя внимания
чудесным иллюстрациям в лежащей у него на коленях книге Фореля
о муравьях.
Против попытки уплыть зайцем на траулере имелись серьезные
возражения практического характера. Если бы речь шла о стоящем
в оживленном порту большом лайнере, на котором все время,
спускаясь и поднимаясь, толкутся люди, тайком пробраться на
борт было бы делом довольно легким, но в обстановке Роколла оно
вообще не представлялось возможным. На острове оставалось всего
одиннадцать человек, а значит, отсутствие кого-то из них
открылось бы скоро и без особых хлопот. Да и на корабль им
подниматься не разрешалось. Это означает, что едва они
попытаются проскользнуть на борт судна, как их мгновенно
застукают, - и кстати сказать, как им удастся туда попасть,
если на острове нет ни пирса, ни сходней? Не могут же они
попросить, чтобы их подбросили до траулера в судовой шлюпке,
или спуститься в него на кране, держа под мышкой собаку. Это
означает, кроме того, что они не будут знать, куда спрятаться.
Никаких представлений о внутреннем устройстве траулера они не
имели, стало быть, придется им бестолково тыкаться по железным
трапам и коридорам, отыскивая невесть какое убежище и рискуя за
любым поворотом столкнуться с кем-то из моряков.
Что вообще в таких случаях делают, задумался Никки, -
зарываются в уголь в какой-нибудь угольной яме или, еще того
хуже, в рыбу? И как они держат рыбу - насыпью, подобно углю,
или в каких-нибудь холодильниках, - и есть ли на траулере
"спасательные шлюпки", под брезентами которых, как он знал,
обыкновенно прячутся безбилетные пассажиры?
Нет. Здравый смысл говорил ему, что как ни легко в
приключенческой истории укрыться на чужом корабле, в жизни это
дело затруднительное. Они с сестрой выросли в Сомерсете, в
сельской местности, моря не знали и не знали даже, чем питается
двигатель траулера - углем или дизельным топливом. Им слово
"рубка" напоминало в лучшем случае о лесе (если не о капусте),
а не о палубной каюте, неизвестно почему называемой так
моряками, - и Никки хватало ума понять, что любые фокусы в
обстановке, совершенно для них непривычной, чреваты лишь новыми
передрягами.
О вертолете тем более нечего было и думать. С таким же
успехом можно прятаться в витрине магазина. Если и возможно
сбежать отсюда на вертолете, то только сидя за его штурвалом.
Быть может, люди вообще склонны делать лишь то, что им уже
приходилось делать, и не тратить усилий на пробы чего-либо
нового. Они предпочитают сковородку открытому пламени. Ими
владеет момент инерции. Как бы там ни было, Никки без особой
борьбы выбросил из головы оба способа бегства.
Мысль же относительно того, чтобы спрятать в вертолете
записку, - мысль, безусловно, достойная осуществления, -
покинула его голову самостоятельно, ее вытеснило предложение
Джуди насчет бутылки с письмом.
"Ладно, - решил он, - подождем и посмотрим что дальше
будет." Наверное, такое решение было свидетельством слабости,
но оно же отличалось и мудростью. (Вообще если человек обладает
одним из этих двух качеств, он обладает, как правило, и
вторым.) С другой стороны, приятно думать, что они с сестрой
скорее пожертвуют свободой, чем согласятся предать Шутьку.
И разум его взялся за проблему с другого конца.
Майор авиации Фринтон бывает на острове редко. Похоже, он,
будто мальчик-посыльный, доставляет сюда какие-то припасы и со
всевозможной поспешностью отбывает обратно. Кабы не черная
бородка и явственно пиратская (если не зверская) физиономия,
могло бы показаться, что он норовит увильнуть от Хозяина, как
увиливал несчастный Трясун. И от негра тоже никаких ключей к
загадке явно получить не удастся. Стало быть, оставались две
главные фигуры.
Конечно, думал Никки, пытаться проникнуть в чужие тайны,
выспрашивая у одних людей сведения о других, занятие не хуже
прочих. Но вот чего мы не пробовали, так это задавать людям
вопросы о них самих. Почему бы нам не потребовать объяснений?
Мысль о том, чтобы потребовать чего бы то ни было у Хозяина,
скончалась без посторонней помощи. Невозможно, - все равно как
дышать под водой.
Оставался Китаец.
Предположим, предположил Никки, я попытаюсь его прощупать?
По крайней мере, за вопросы они меня наказать не могут. А
относительно Китайца набралась куча вопросов, ответы на которые
могли бы помочь в решении нашей задачи. Ну, и с чего ты
начнешь?
Когда наступило время вечернего чая и бесстрастная фигура
явилась за томом Фореля, Никки все еще не знал, с чего начать.
Поэтому он вздохнул поглубже и храбро начал с середины.
- Сколько вам лет?
- Пятьдесят восемь.
- А Хозяину?
- Это вам следует спросить у него.
- А чем вы тут занимаетесь?
- И это тоже.
- Скоро мы сможем уехать домой?
- Нет.
- Почему?
Самый экономный способ ответить на этот вопрос состоит в
том, чтобы прибегнуть к хорошо известному всем с детства
"потому что". Но способ Китайца оказался еще экономнее, -
Китаец вообще ничего не ответил.
Собственно говоря, такой ответ был наиболее исчерпывающим,
ибо предоставлял мальчику возможность разобраться во всем
самому.
- Нас вообще отпустят когда-нибудь?
- Да.
- Когда?
Молчание.
Грубости в его молчании не было, - с таким видом карточный
игрок безмолвно оповещает: "Я пас", - или спорщик решает
воздержаться от замечания, способного лишь привести к
продолжению пререканий.
На этой стадии разговора Никки стало казаться, что он как-то
неправильно его начал. Не стоило мне сразу спрашивать сколько
ему лет, думал Никки. Решит еще, что я нагрубил ему оттого, что
он китаец, хотя на самом-то деле я со страху ничего другого
придумать не мог. Может быть, следует извиниться? Да нет,
только хуже сделаю. Разве тут объяснишься?
Не зная толком, как поставить следующий вопрос, Никки
сформулировал его так:
- Вам Хозяин нравится?
- Нет.
Ответ поставил Никки в тупик. Приходилось начинать сначала.
- Вы не против того, что я вас расспрашиваю? Я не хотел вам
грубить.
- Вы оба были вежливы и терпеливы.
На спокойном лице вдруг появилась добрая улыбка и Китаец
добавил насмешливо:
- Это мне следует извиниться за то, что я в вас стрелял.
- Не стоит.
Никки почувствовал, что сморозил глупость и, исправляя
положение, торопливо спросил:
