успокаивающие движения, словно показывая, что тут они в
безопасности и все им рады. Дети с удивлением обнаружили, что
он, несмотря на великолепное сложение, далеко не молод, густые
короткие волосы его побелели и стали как вата. Сверкали голые
электрические лампочки, звучно капала с одежды детей вода, и в
спертом воздухе пахло какой-то механической смазкой.
В конце коридора вздохнул лифт, звякнула дверца, и по
коридору к ним неторопливо двинулся Китаец, так и державший в
руке пистолет. Никки заметил, что с указательного пальца правой
руки куда-то исчез длинный ноготь, должно быть и все они были у
Китайца накладными.
Китаец негромко спросил у негра:
- Зачем?
После чего приблизился к Джуди, повернул ее лицом от себя и
уткнул ствол пистолета чуть ниже ее затылка.
Из громкоговорителя, - видимо, коридор был снабжен
трансляционной сетью, - послышался голос, сказавший небрежно и
медленно:
- Не потратишься, не спохватишься.
Щелкнул тумблер усилителя.
Китаец сунул пистолет в карман, пришитый снутри его рукава.
Никки вырвало.
Джуди сердито спросила Китайца:
- Что это вы себе позволяете?
Глава третья. Хозяин
Они проснулись в комнате, похожей на больничную палату,
только без окон. Стены, пол и даже потолок устилал такой же
белый глазурированный кафель, что и в коридоре. Кровати были
черные, металлические. Кроме их кроватей тут стояло еще четыре
пустых, аккуратно застеленных серыми одеялами. Имелась также
тележка с термометрами, бинтами и сияющими ножницами. Ширмы.
Это и в самом деле была больничная палата и даже с центральным
отоплением.
Близнецы ощущали себя какими-то одурманенными.
- Никки?
- Что?
- Ты проснулся?
- Нет.
- Пожалуйста, проснись.
Он недовольно повернулся на другой бок, по-дельфиньи
всхрапнул и затем сказал совершенно нормальным голосом:
- Ты как?
- Есть хочется.
- А у меня подбородок снизу ободран, - сказал Никки.
Это стоило обдумать.
- Я, наверное, вошел в воду ногами, вот она и ударила по
всему, что смотрит вниз, - в подмышки, под подбородок, под нос,
под веки, под...
Он умолк, чтобы пошевелить пальцами ног и выяснить, как
обстоит дело с подошвами, которые защищала обувь.
- Но зачем все это?
- Что зачем?
- Зачем они нас спихнули?
- Наверное, мы им мешали.
- А зачем они нас тогда захватили?
- Не знаю.
- Ведь они же нас захватили, так, Никки?
- Так.
- Кто они такие?
- Не знаю.
Через некоторое время он спросил:
- На тебе что-нибудь надето?
Она заглянула под одеяло.
- Да, что-то вроде ночной сорочки.
И с довольным удивлением добавила:
- С пояском.
- А моя с карманами.
- Моя тоже.
- Что ж, и на том спасибо.
Еще немного погодя Никки позвал:
- Джуди?
- Что?
- Наверное, эти люди живут здесь?
- Да.
- Я думаю, они тут прячутся.
- Да.
- И они не хотели, чтобы мы про это узнали.
- Не хотели.
- Вот они и столкнули нас вниз, когда услыхали, как ты
говоришь, что надо позвать папу.
- Ох, Никки!
- Да нет, ты была совершенно права. Конечно, надо было его
позвать. Это я виноват, Джу, а не ты.
- Ник!
Он удостаивал ее похвалы примерно два раза в год, так что
эта минута была для нее сладостной, даже несмотря на все
свалившиеся на них напасти.
- Китаец сквозь дверь услышал твои слова. Они, должно быть,
подслушивали.
- Тогда почему же негр нас спас?
- Возможно...
- И чем они в нас кидались?
- Китаец стрелял в нас.
- В нас?!
- Ох, Джуди, все-таки ты дурында.
Никки выпрыгнул из своей постели и присел на ее, - ему
захотелось обнять сестру, на близнецов порой такое находит.
- Ты была такая смешная, все время ныряла.
- Ничего смешного во мне нет.
- Есть-есть.
- А я говорю, нет.
Приятно, конечно, когда разговор идет исключительно о тебе,
что бы там ни болтал Никки, однако не все же сидеть в обнимку,
были дела и посерьезней. Следовало разобраться в том, что с
ними случилось
- А Голос ты слышала?
- Да.
- Я думаю, он у них главный.
- Почему это?
- Потому что когда он сказал то, что сказал, Китаец тут же
перестал делать то, что он собирался сделать.
- А что он собирался сделать?
- Голову тебе прострелить собирался.
Тоненьким, дрожащим голосом Джуди сказала:
- Вообще-то, я об этом знала.
Дети примолкли, чувствуя себя очень несчастными.
- Ну ладно, во всяком случае, он этого не сделал.
- Нет.
- А почему он сказал: "Не потратишься, не спохватишься"?
- Это он про твою голову.
Никки осенило вдруг истинное вдохновение, и он пояснил:
- Голос имел в виду, что мы можем на что-то сгодиться.
- На что?
- Откуда я знаю? Он хотел сказать, что живые люди полезнее
мертвых.
- Но для чего полезнее-то?
- Ну, я думаю, для всего.
Помолчали.
- Ник?
- Да?
- Китаец у них второй по старшинству, и когда оказалось, что
их тайну вот-вот раскроют, он спихнул нас с обрыва, надеясь,
что мы погибнем, а мы не погибли, вот он и пытался застрелить
нас в воде, а когда папа увидел бы, что мы исчезли, он бы
решил, что мы сорвались, а когда негр нас вытащил, он,
наверное, сделал это сам, без приказа, и Китаец пришел нас
прикончить, и тогда Голос остановил его, и поэтому мы здесь.
- Похоже что так.
- Но что же папа про нас подумает? - простонала она. - Где
он? Когда он за нами придет?
Никки чувствовал себя еще паршивее, чем сестра, но он обнял
ее рукой за плечи и сказал:
- Придет, не бойся.
Джуди вдруг подскочила в постели:
- А Шутька где?
В палате Шутьки не было.
Лицо у Джуди стало совсем потерянное, она зарылась в подушку
и зарыдала.
- Дверь заперта, Джуди.
Рыдание.
- Нас заперли здесь.
Еще одно.
- Они держат Шутьку где-нибудь внизу. Может, у них тут и
животные есть.
- Шутька погибла.
Никки вдруг побелел, как белеют костяшки стиснутых кулаков,
и сказал:
- Если Шутьку убили, я их всех тут прикончу.
Он подскочил к двери и ударил по ней.
И в бешенстве произнес самое страшное из известных ему
ругательств:
- Гады, гады, гады!
- Не сквернословь.
- А вот буду. И все равно они не сделали этого.
- Чего?
- Шутька жива, - сказал он, смерив Джуди таким гневным
взглядом, будто она это отрицала.
- Может быть и жива.
- Ах, Шутька, Шутька!
Несколько времени спустя, настроение у них изменилось, они
испытывали скорее любопытство, чем отчаяние.
- Слушай, а кто же они, в конце концов, такие, эти люди?
- Может быть, пираты?
- Да откуда теперь возьмутся пираты, дурочка? Я, во всяком
случае, не думаю, что это пираты. А ты?
- Ну, тогда гангстеры или контрабандисты.
- Интересно, какая тут может быть контрабанда, в середине
Атлантики?
- Ладно, - покладисто сказала Джуди, - но все равно они тут
чемто незаконным занимаются. В конце концов, они расхаживают с
пистолетами и сбрасывают с обрыва людей, это как-то не похоже
на родительское собрание, верно?
- А может они инопланетяне или какие-нибудь летающие
колдуны?
- Да чушь это все.
- Откуда ты знаешь?
- Знаю.
- Джуди у нас все знает.
- Детские сказки - вся эта твоя научная фантастика.
- Джуди все знает. Джуди...
Они как раз намеревались поцапаться на эту тему, когда дверь
беззвучно отворилась, обнаружив улыбающегося мужчину с
сервировочным столиком.
Мужчина был загорел, лыс, и на округлом лице его светилась
очаровательная улыбка (зубы вставные). Мелодичным голосом он
объявил:
- Доброго утречка, детки. Как насчет ням-ням?
Дети возмущенно уставились на него, ибо по их меркам "детки"
и "нямнм" были едва ли не хуже стреляющего Китайца. Если бы
этому мужчине да нацепить ватные усы, из него получился бы
отличнейший Санта Клаус. Голосок у него был, как у кукушки, но
вроде бы добрый.
Светским тоном Джуди произнесла:
- Заходите.
Неестественность его голоса заставила и ее вести себя
неестественно.
- С добрым утром.
- Доброго утречка, голубки, - сказал он. - Доброго утречка,
милые крошки. Наилучшего утречка желает вам Бравый Бен Бакштаг.
- Кто?
- Кто как не я, детки, - так тут зовут старого Весельчагу.
Никки решил опустить предисловия и требовательно спросил:
- Где Шутька?
- А не будет ли ваша честь так благолюбезна открыть мне, кто
она, эта Шутька, и где этой Шутьке положено быть?
- Где наша собака?
- О, это есть вопрос.
Никки побелел и попросил:
- Пожалуйста, ответьте мне немедленно, где она?
- Ага! - сказал Бравый Бен Бакштаг или Весельчага, или кто
бы он ни был. - А теперь, детки, послушайте-ка меня, старого
турка! Что мы здесь имеем? Мы имеем тосты-посты, столь
возбуждающие юный аппетит, а на этом блюде - с правого борта -
яичница с беконом и со шкварками из наилучшей консервной банки.
Право, вы могли бы сказать, что такого и царь не едал, когда у
нас побывал, и все это приготовил вам ласковый Бонио или Джек
Утешитель, как называют его сотрапезники.
- Где Шутька?
- А вот и мармеладик...
- Наша собака...
- Ах, это жестокий вопрос, - ответил ласковый Бонио,
приобретший вдруг австралийский акцент, и кланяясь, и потирая
мягкие ручки, кивая, приседая и расточая улыбки, отступил
назад, в коридор.
Дверь за собой он запер.
- Скотина!
- Может, ему не велели нам говорить?
- А может, он и сам не хотел.
- Если кто-нибудь убивает твою собаку, так он потом всегда
говорит, будто отдал или продал ее, или отослал в один хороший
дом, вообще выдумывает какое-нибудь гнусное вранье в этом роде.
- Не стоит об этом, Джуди. Мы же не знаем, мертва она или
жива. Может быть, эти, в комбинезонах взяли ее к себе. Моряки и
всякие такие люди любят держать разных зверушек. Я вот точно
знаю, что на лайнерах запрещается держать собаку в каюте, и она
живет внизу, у мясника какого-нибудь, и он за ней
присматривает.
- Она там, наверное, мучается.
- Если бы нам удалось выбраться из палаты, - воскликнул
Никки. - Поспорить готов, что яхта до сих пор здесь, и все нас
ищут. Они не ушли бы, не попытавшись нас отыскать. Должен же
быть какой-то способ дать им знать о себе. Хоть бы окно здесь
было!
- А как по-твоему, нельзя попытаться подкупить этого Бонио
или как его там?
- Чем это, интересно?
- Ну, мы могли бы пообещать, что папа ему заплатит.
- Тогда уж не папа, а дядя Пьерпойнт, у папы и денег-то нет
никаких.
- Дядя Пьерпойнт мог бы заплатить ему долларами. Доллары в
Англии ценятся.
- Пожалуй, стоит попробовать.
- Давай ему скажем, что ты маркиз, вдруг это поможет.
Немного погодя, он спросил:
- Джу, а кто его подкупать-то будет, ты? Я, вроде, не знаю,
как это делается.
- Я.
Она была беспринципна и не стеснялась в выборе средств, а
Никки был как-никак лордом.
- Надо предложить им выкуп за нас.
- Похищенные! - аппетитно выговорил он. - Совсем как в
Чикаго. А иногда они еще убирают тебя, как опасного свидетеля.
Однако попытка подкупа не увенчалась успехом. Когда тот же
добряк снова принес им еду, он только улыбался, совершенно как
кошечка. Разговаривать с ними он не пожелал. Что бы они ни
говорили ему, он лишь улыбался и улыбался и вообще вел себя,
как последний мерзавец.
Время после полудня тянулось долго и скучно, и детей
охватило чувство, будто их в наказание оставили в школе после
уроков. Они обшарили унылую, смертельно-белую палату, которая
могла бы показаться более пригодной для обитания, если бы ее
выкрасили, ну, хоть в кремовый цвет, что ли, да уж если на то
пошло, так в какой угодно, только не в белый, - белый это
