чувство прекрасного, -- как там это ни называй, -- без разбору
влеклось к чему ни попадя. Он мог, пока Архимед читал ему
лекцию о птичьем полете, зачарованно следить, как топорщиться в
совиных когтях мышиный мех . Или же великий господин Щ мог
произносить перед ним речь о Диктатуре, а он все это время
видел лишь зубастую пасть и сосредоточенно разглядывал ее,
обуреваемый восторгом, сопутствующим обретению всякого нового
знания.
Эта способность удивляться не возвратилась к нему, сколько
ни отдраивал Мерлин его мозг. На смену ей пришла, как он
полагал, способность к трезвому суждению. Теперь-то он выслушал
бы и Архимеда, и господина Щ. Теперь он не заметил бы ни серого
меха, ни желтых зубов. И думая об этой перемене, он не
испытывал гордости.
Старик зевнул, - ибо и муравьи зевают, равно как и
потягиваются со сна, подобно людям, -- и обратил свои помыслы к
предстоящему делу. Никакой радости он, став муравьем, не
испытывал, не то, что при прежних превращениях, он думал лишь:
ну вот, придется поработать. С чего начнем?
Гнезда были изготовлены из земли, рассыпанной неглубоким,
не толще полудюйма, слоем на небольших столиках, похожих на
скамейки для ног. Сверху на слой земли поместили стеклянную
пластину, накрыв ее тканью, ибо в тех местах, где выращивается
молодняк, должно быть темно. Удалив ткань, можно было заглянуть
в подземный муравьиный приют, -- нечто вроде муравейника в
разрезе. Заглянуть можно было и в круглое помещение, в котором
выхаживали куколок, -- точно в теплицу со стеклянной крышей.
Собственно гнезда располагались ближе к краям столиков, --
стеклянные крышки закрывали их только наполовину. Это было
подобие открытой сверху земляной авансцены, а на
противоположных краях столиков размещались стеклышки от часов,
куда для кормления муравьев наливался сироп. Между собой гнезда
не сообщались. Столики стояли бок о бок, но не соприкасаясь, а
под ножки их были подставлены тарелки с водой.
Разумеется, сейчас все это выглядело иначе. Местность, в
которую он попал, походила на обширное поле, усеянное валунами,
на одном из концов его виднелась сплющенная -- между пластинами
стекла -- цитадель. Попасть в нее можно было через туннели,
пробитые в камне, и над каждым из входов красовалось
уведомление:
ВСЕ, ЧТО НЕ ЗАПРЕЩЕНО, -- ОБЯЗАТЕЛЬНО.
ТАКОВ НОВЫЙ ПОРЯДОК.
Уведомление ему не понравилось, хоть и осталось непонятным.
Про себя он подумал: надо бы немного осмотреться, прежде чем
лезть вовнутрь. Невесть по какой причине, эти надписи поубавили
в нем охоты проникнуть в крепость, они придавали грубым
туннелям какой-то зловредный вид.
Размышляя о надписях, он осторожно пошевелил похожими на
антенны сяжками, привыкая к новым ощущениям, и покрепче уперся
ступнями в землю, как бы желая утвердиться в новом для него
мире насекомых. Передними ножками он почистил сяжки, подергал
за них, пригладил, -- вид у него был при этом совершенно как у
викторианского негодяя, подкручивающего усы. Сразу за этим он
осознал нечто, ожидавшее осознания, -- а именно, что в голове у
него слышен какой-то шум, причем явно членораздельный. Шум ли
то был или некий сложный запах, он никак не мог разобрать, --
проще всего описать это явление, сказав, что оно походило на
передачу по радио. Поступала передача через сяжки, походя на
музыку.
Музыка, размеренная, словно пульс, а с нею слова -- что-то
вроде "Ложка-ножка-мошка-крошка" или "Мамми-мамми-
мамми-мамми", или "Ты-мечты-цветы". Поначалу ему эти песни
нравились, особенно про "Вновь-кровь-любовь", -- пока он не
обнаружил, что они не меняются. Едва закончившись, они
начинались сызнова. Через час-другой ему уже казалось, что он
вот-вот завоет от них.
Кроме того, в голове у него раздавался голос, -- в паузах
между музыкой, -- и по всей видимости отдавал некие приказания.
-- Всех двудневок перевести в западный проход, -- говорил
он, или, -- Номеру 210397/WD заступить в сиропную команду
взамен выпавшего из гнезда 333105/WD.
Голос был роскошный, но какой-то безликий, -- словно его
очарование явилось результатом старательных упражнений, своего
рода цирковым трюком. Мертвый был голос.
Король, или быть может, нам следовало бы сказать муравей,
пошел прочь от крепости, едва лишь ощутил в себе способность
передвигаться. Он начал исследовать каменистую пустошь, однако
чувствовал себя при этом неважно, -- идти в то место, откуда
исходили приказы ему не хотелось, но и этот тесноватый пейзаж
наводил на него тоску. Он обнаружил среди валунов неприметные
тропки, извилистые и бесцельные, и вместе целенаправленные,
ведшие к сиропохранилищу, но также и куда-то еще, -- а куда, он
не разобрался. По одной из них он добрел до глыбы земли, под
которой располагалась естественная котловина. В котловине, --
опять-таки обладавшей странным выражением бессмысленной
осмысленности -- он обнаружил пару дохлых муравьев. Они лежали
рядышком, но неряшливо, как будто некто весьма основательный
притащил их сюда, дорогой забыв -- зачем. Лежали они скрючась,
и не казались ни довольными, ни огорченными своей кончиной.
Просто лежали, как два опрокинутых стула.
Пока он разглядывал трупы, по тропинке спустился живой
муравей, тащивший третьего покойника.
-- Хай, Сангвиний! -- сказал он.
Король вежливо ответил:
-- Хай.
В одном отношении, хоть он и не подозревал об этом, ему
повезло. Мерлин не забыл снабдить его нужным для гнезда
запахом, -- ибо, пахни от него каким-то иным гнездом, муравьи
убили б его на месте. Если бы мисс Эдит Кавелл была муравьем,
на памятнике ей было б написано: "ЗАПАХ ЕЩЕ НЕ ВСЕ".
Новый муравей кое-как свалил принесенный труп и принялся
растаскивать двух других в разные стороны. Казалось, он не
знает, куда их пристроить. Или вернее, он знал, что лежать они
должны в определенном порядке, но не мог сообразить как этого
порядка добиться. Он походил на человека с чашкой чая в одной
руке и бутербродом в другой, которому захотелось чиркнуть
спичкой и закурить сигарету. Однако если бы человек додумался
поставить чашку и положить бутерброд, -- прежде чем хвататься
за сигарету и спички, -- этот муравей положил бы бутерброд и
взял спички, потом бросил бы спички и схватился за сигареты,
потом положил бы сигарету и взял бутеброд, поставил бы чашку,
взял сигарету и наконец оставил бы бутерброд в покое и взял
спички. Он, видимо, склонен был полагаться для достижения цели
на случайную последовательность действий. Терпения ему хватало,
а вот думать он не умел. Если перетаскивать три трупа с места
на место, их удастся со временем уложить под глыбой в одну
линию, что и составляло его обязанность.
Король наблюдал за его суетой с удивлением, обратившимся в
раздражение, а затем в неприязнь. Он испытывал желание спросить
муравья не лучше ли загодя обдумать то, что намереваешься
делать, -- досадливое желание человека, наблюдающего за худо
исполняемой работой. Потом у него возникла потребность задать и
еще кой-какие вопросы, к примеру: "Тебе нравится быть
могильщиком?" или "Ты раб?", или даже "Ты счастлив?".
Самое-то удивительное было то, что задать эти вопросы он не
мог. Для этого пришлось бы переложить их на муравьиный язык и
передать через антенны, -- между тем, он с беспомощным чувством
обнаружил вдруг, что нужных ему слов попросту не существует. Не
было слов ни для счастья, ни для свободы, не было слова
"нравиться", как не было их и для противоположных понятий. Он
ощутил себя немым, пытающимся крикнуть: "Пожар!". Наиболее
близкими по смыслу словами, какие ему удалось подобрать даже
для "правильный" и "неправильный", были "дельный" и
"бездельный".
Отвозившись с трупами и оставив их лежать в беспорядке,
муравей снова поворотил на тропу. У себя на пути он обнаружил
Артура, а потому затормозил и взмахнул, словно танк, выносными
антеннами. Впрочем, он, волосатый, с безгласым и грозным шлемом
вместо лица и с чем-то вроде шипов на члениках передних ног,
походил скорее на рыцаря в латах верхом на укрытом бронею коне,
-- или даже на их комбинацию, на косматого кентавра в доспехах.
Он снова сказал:
-- Хай, Сангвиний!
-- Хай!
-- Что ты делаешь?
Король ответил правдиво, но неразумно:
-- Ничего не делаю.
Несколько секунд муравей пребывал в ошеломлении, в каком
пребывал бы и ты, если б Эйнштейн поделился с тобой своими
последними соображениями касательно Вселенной. Затем он
расправил все двенадцать колен антенны и, не обращая внимания
на Короля, заговорил прямо в небо.
Он сказал:
-- Квадрат пять, докладывает 105978/UDC. В квадрате пять
сумасшедший муравей. Прием.
Слово "сумасшедший" он заменил словом "бездельный".
Впоследствии Артур обнаружил, что в этом языке имеется лишь две
характеристики: "дельный" и "бездельный", -- применяемые в
любых ценностных суждениях. Если сироп, выставляемый для них
Мерлином, был сладким, -- это был "дельный" сироп, если же в
него добавлялась сулема, он становился "бездельным" сиропом, и
этим вопрос исчерпывался. Даже передаваемые по радио "крошки",
"цветы", "мамми-мамми" и проч. полностью описывались
утверждением относительно дельности оных.
Вещание на миг прервалось и роскошный голос произнес:
-- Штаб-квартира отвечает на вызов 105978/UDC. Какой у него
номер? Прием.
Муравей спросил:
-- Какой у тебя номер?
-- Не знаю.
После того, как эта новость дошла до штаб-квартиры, из нее
поступило указание спросить, может ли он объяснить причину
своего отсутствия на службе. Муравей спросил может ли он и так
далее: теми же словами и тем же голосом, что и радио. Королю
стало не по себе и к тому же он обозлился, -- оба ощущения были
ему неприятны.
-- Могу, -- ответил он саркастически, поскольку ясно было,
что воспринять сарказм это существо неспособно. -- Я упал,
ударился головой и ничего больше не помню.
-- Докладывает 105978/UDC. У бездельного сотрясение по
причине выпадения из гнезда. Прием.
-- Штаб-квартира отвечает 105978/UDC. Номер бездельного
муравья 42436/WD, выпал из гнезда этим утром, во время работы в
сиропной команде. Если он достаточно компетентен для исполнения
своего долга...
А вот это -- "достаточно компетентен для исполнения своего
долга" -- на муравьином языке произносится без затруднений, ибо
сводится к слову "дельный". Но довольно лингвистики.
-- Если он достаточно компетентен для исполнения своего
долга, проинструктируйте 42436/WD присоединиться к сиропной
команде, освободив присланного на его место 210021/WD. Конец
передачи.
-- Понял? - спросил муравей.
Оказалось, что лучшего объяснения, чем выдуманное им --
насчет ушиба головы -- выдумать было невозможно, даже если бы
захотелось, ибо муравьи действительно время от времени падали
со столика, и Мерлину, если он вовремя это замечал, приходилось
доставлять их обратно на кончике карандаша.
-- Да.
Могильщик, не уделяя ему больше никакого внимания, пополз
по тропе за новым трупом или за чем-то еще, что следовало
отволочь на помойку.
Артур двинулся в другом направлении -- на соединение с
сиропной командой. Он запомнил свой номер и номер рядового,
которого ему предстояло сменить.
8
Служащие сиропной команды, словно идолопоклонники, стояли
вокруг одного из часовых стеклышек. Он встал в круг, объявив,
что 210021/WD должен вернуться в главное гнездо. Вслед за этим
он, как и остальные, принялся наполнять себя сладким нектаром.
