удивления замер как вкопанный.
- ...к двенадцатому входному шлюзу немедленно, - монотонно повторял
голос. - Доктор Конвей, немедленно отправляйтесь к двенадцатому входному
шлюзу. Классификация ВТКМ-23...
В первый момент Конвей подумал, что это к нему не относится, потому
что речь шла о серьезном клиническом случае, ибо цифра 23 после
классификационного индекса означала количество подлежащих лечению
пациентов. И вдобавок сама эта классификация была для него совершенно
новой. Правда, он подозревал, что такое сочетание букв вполне возможно -
так могла обозначаться некая разновидность телепатических существ,
жизнедеятельность которых основана на прямом потреблении радиации, и такие
организмы, как правило, существуют в виде тесно взаимодействующей группы,
или психоединства. Он все еще соображал, способен ли справиться с таким
случаем, а ноги уже сами несли его к двенадцатому шлюзу.
Пациенты ожидали его возле шлюза в небольшом металлическом
экранированном свинцовыми брусками ящике, погруженном на самоходную
тележку. Санитар кратко объяснил Конвею, что существа называют себя
тельфианами и, судя по предварительному диагнозу, работать с ними придется
в радиационной операционной. Благодаря портативности своих пациентов,
добавил он, Конвей может сэкономить время, взяв их с собой в секцию
мнемограмм и оставив за дверью на время, пока он сам будет впитывать там
тельфианскую мнемограмму.
Конвей благодарно кивнул, лихо прыгнул в тележку и включил мотор,
будто делал это по сто раз на дню...
В той приятной и деятельной жизни, которую он вел в этом весьма
необычном месте, именуемом Общим сектором, только одно претило ему, и
сейчас он снова столкнулся с этим, войдя в секцию мнемограмм: там
находился на дежурстве монитор. А мониторов Конвей не выносил. На
присутствие кого-либо из них он реагировал примерно так же, как на
носителя особо страшной инфекции. Конвей считал себя существом разумным,
цивилизованным, не лишенным нравственных начал, а потому не способным
всерьез возненавидеть кого-либо или что-либо, однако это не мешало ему
совершенно не выносить мониторов. Он знал, разумеется, что время от
времени в любом коллективе случаются срывы и всегда нужны люди, которые в
этом случае предпримут определенные меры, необходимые для сохранения
порядка. Но испытывая отвращения ко всякому насилию, Конвей органически не
мог хорошо относиться к тем, кто такие действия предпринимал.
Да и было ли что этим мониторам вообще делать в Госпитале?
Человек в темно-зеленом комбинезоне, сидевший перед контрольной
панелью информатора, заслышав шаги, торопливо обернулся, и Конвей испытал
еще один удар. В добавление к майорским нашивкам на плечах монитора
красовались значки с изображением жезла и змеи - эмблемы врача!
- Меня зовут О'Мара, - достаточно приветливо представился он. - Я
главный психолог этого бедлама. А вы, полагаю, доктор Конвей?
Он улыбнулся.
Конвей заставил себя улыбнуться в ответ, прекрасно сознавая, сколь
вымученная его улыбка, и опасаясь, что собеседник это тоже понимает.
- Вам нужна тельфианская мнемограмма? - спросил О'Мара, голос его
звучал уже менее приветливо. - Ну, доктор, на этот раз вам выпал
действительно фантастический случай! Только закончив работу, постарайтесь
как можно скорее стереть мнемограмму. Поверьте, это отнюдь не те
воспоминания, что хотелось бы сохранить надолго. Поставьте вот здесь
отпечаток пальца и присядьте вот туда.
Пока О'Мара закреплял на его голове налобную ленту и электроды
образовательной машины, Конвей старался выглядеть особенно невозмутимым и
не избегать жестких и умелых рук. Короткие волосы О'Мары отливали тусклым
металлическим блеском, и взгляд у него тоже был металлический, колючий.
Конвей понимал, что этот взгляд сейчас фиксирует все его реакции, а
острый, проницательный ум делает соответствующие выводы.
- Ну, вот и все, - сказал наконец О'Мара, когда сеанс закончился. -
Да, пока вы не ушли, доктор, вот еще что: думаю, нам с вами не мешало бы
провести небольшую беседу установочного характера, если можно так
выразиться. Не сейчас, конечно, сейчас у вас серьезный случай, но и
особенно не откладывая.
Конвей спиной ощущал на себе его цепкий взгляд, пока шел к двери.
Как ему сказали, он должен гнать из головы лишние мысли, чтобы вновь
приобретенная информация улеглась в голове соответствующим образом. Однако
он неотвязно думал о назначении монитора, который относился к
высокопоставленной части постоянного персонала Госпиталя, да к тому же еще
был врачом. Как можно совмещать две такие разные профессии? Конвей подумал
о нарукавной повязке, которую носил. На ней были изображены черный и
красный круги тралтан, пылающее солнце дышащих хлором илленсанов и
обвивающая чашу змея земных медиков - известные всем медицинские символы
трех главных рас Галактического союза. А тут этот доктор О'Мара, чьи
петлицы на воротнике свидетельствовали, что он - целитель, а нашивки на
рукавах говорили, что к медицине никакого отношения не имеет.
Одно теперь было ясно: отныне Конвей не успокоится, пока не
разузнает, почему главный психолог Госпиталя является еще и монитором.
2
Конвей впервые принял внеземную мнемограмму и теперь с интересом
наблюдал, как раздваивается его сознание - верный признак того, что
программа "прижилась". Подойдя к операционной, он уже ощущал себя сразу
двумя существами - и земным человеком по имени Конвей, и огромным
пятисотчленным тельфианским психоединством, которое должно было
регистрировать все, что касалось физиологии этой расы. В таком раздвоении
состоял единственный недостаток системы мнемограмм, если это можно было
считать недостатком. В мозгу, прошедшем "обучение", в равной мере
запечатлевались не только факты, но и личность существа, хранившего эти
факты. Не удивительно, что диагносты, порой державшие в памяти до десяти
мнемограмм сразу, вели себя несколько странно!
Диагност - самая важная фигура в Госпитале, размышлял Конвей,
облачаясь в противорадиационные одежды и готовясь к предварительному
осмотру своих пациентов. Все чаще он подумывал о том, чтобы самому стать
диагностом. Основная задача диагноста состояла в том, чтобы, используя
свою наполненную мнемограммами память, вести самостоятельные исследования
в области ксенологической терапии и хирургии, прибегая к консилиуму лишь
при отсутствии мнемограммы, когда необходимо поставить диагноз и наметить
курс лечения.
Рядовые простенькие болезни и травмы их не касались. Чтобы диагност
удостоил пациента своим вниманием, тот должен быть уникальным больным и
лежать на смертном одре. Но уже если диагност взялся за него, считай,
больной выздоровел, - диагносты с методичным однообразием творили чудеса.
Конвей знал, что врачи более низкой квалификации всегда боролись с
искушением не стирать содержимое мнемограммы, а сохранить его в памяти в
надежде сделать какое-нибудь оригинальное открытие, которое их прославит.
Однако люди здравомыслящие, подобные ему, этим искушением и
ограничивались.
Хотя Конвей исследовал своих крохотных пациентов поодиночке, видеть
их он все равно не мог, даже прибегнув к зеркалам и защитным экранам.
Однако он знал, как они выглядят и внутри и снаружи - ведь мнемограмма, в
сущности, превратила его в одного из них. Этих сведений вместе с
результатами обследования и историей болезни было достаточно, чтобы
приступить к лечению.
Пациенты Конвея составляли часть тельфианского психоединства,
управляющего межзвездным кораблем, на котором произошла авария одного из
ядерных реакторов. Эти маленькие, похожие на жучков и, если брать их
порознь, весьма тупые создания были пожирателями радиации, но происшедшая
вспышка была слишком мощной даже для них. Болезнь можно было
классифицировать как исключительно тяжелый случай переедания в сочетании с
чрезмерной стимуляцией всех органов чувств, в особенности болевых центров.
Поместив тельфиан в антирадиационный контейнер и посадив на голодную
радиационную диету (что исключено в условиях их радиоактивного корабля),
Конвей уже через несколько часов, похоже, для семидесяти процентов из них
успешно провел бы лечение. Даже сейчас он мог сказать, кто из его
пациентов попадет в число счастливчиков. Судьба остальных была трагичной:
даже избежав физической смерти, они испытают более страшную участь -
утратят способность к взаимослиянию разумов, а для тельфиан это
равносильно превращению в беспомощного калеку. Только приобщившись к
образу мышления, характеру и инстинктам тельфианина, можно было осознать
истинную глубину подобного несчастья. И, судя по истории болезни, на это
обречены были именно те существа, которым удалось приспособиться к
ситуации и сохранить способность действовать, что позволило за несколько
секунд спасти корабль от полного уничтожения.
Впрочем, способ лечения этих несчастных все же существовал -
единственный способ. В процессе подготовки сервомеханизмов к предстоящей
процедуре Конвея не оставляла мысль, что способ этот в высшей степени
нежелателен. Это был сознательный риск - ставка здесь делалась на
объективную клиническую статистику, которую не в состоянии были изменить
все его усилия. Он ощущал себя чем-то вроде обыкновенного механизма.
Быстро взявшись за дело, Конвей прежде всего удостоверился, что
шестнадцать из его пациентов страдают тельфианским эквивалентом острого
несварения желудка. Этик особей он отделил и заключил в закрытые,
поглощающие радиацию сосуды, чтобы вторичное излучение их все еще
"горячих" тел не тормозило процесса лечения. Сосуды он поместил в
небольшую реакторную установку с нормальным для тельфиан уровнем радиации
и к каждому сосуду подсоединил детектор, рассчитанный на снятие
экранировки, как только спадет избыточная радиоактивность.
Семеро остальных тельфиан нуждались в особом лечении. Он поместил их
в другой реактор, и когда настраивал приборы, чтобы воспроизвести условия,
возникшие внутри корабля в результате аварии, раздался сигнал
коммуникатора. Конвей прежде закончил наладку, все проверил и только потом
отозвался:
- Слушаю.
- Говорит справочная. Доктор Конвей, с тельфианского корабля поступил
запрос относительно пострадавших. Можете ли вы сообщить им какие-нибудь
новости?
Конвей понимал, в данных обстоятельствах его новости не так уж плохи,
но ему очень хотелось, чтобы они были лучше. Разрушение или перестройка
однажды сформированного тельфианского психоединства была аналогична лишь
смертельной травме, и Конвей, впитав мнемограмму, ощущал это всем своим
существом. Он говорил, взвешивая каждое слово:
- Через четыре часа шестнадцать тельфиан будут в полном порядке, а из
семи оставшихся, боюсь, половина умрет, но кто именно, станет ясно только
через несколько дней. Я дал им двойную норму радиации и будут постепенно
снижать этот уровень до нормального. Понятно?
- Я понял.
Через несколько минут коммуникатор снова ожил:
- Тельфианин остался доволен информацией и благодарит вас. Отбой.
Наверно, следовало бы радоваться, что он так успешно справился со
своим первым самостоятельным случаем, а Конвей испытывал разочарование.
Теперь, когда самое страшное было уже позади, в сознании его все как-то
перемешалось. Неотвязно крутилась мысль, что семь пополам - это три с
