Крестьянское движение произвело такое же воздействие на помещичий
либерализм. О сколько-нибудь активной оппозиционной роли земств теперь
говорить совершенно не приходится.
Эти политические перемены, соответственным образом преломившись, сказались
в отношениях между профессурой и студенчеством. Неутомимость и
непримиримость студенческой борьбы выбила наши ученые корпорации из позиции
закоренелого холопства. Профессора примкнули к оппозиционному движению, как
к средству создать нормальные условия учебной и научной деятельности. Но
так как студенчество пошло дальше, расширило свои задачи и связало свои
действия с действиями рабочих масс, то "порядок" в университетах так и не
наступил. И теперь снова раздается временно умолкшая проповедь о том, что
университет создан для науки, а не для политики. Профессура, этот наиболее
тяжеловесный и косный отряд интеллигенции, становится снова
анти-революционной силой.
Каждый новый этап революции ставит на испытание верность следующей по
очереди группы буржуазных классов. Правда, так как революция - сложная
комбинация движений и контр-движений, то иногда слои, которые вот-вот
готовы были успокоиться, снова приходят в брожение: излишние бесчинства
реакции нарушают правильность политических отложений и задерживают
консолидирование консервативного блока. Но, в общем, его образование
наверху идет так же неудержимо, как революционизирование темных масс,
вплоть до вчерашних черных сотен, внизу. Во всяком случае представители
землевладения и торгово-промышленного капитала представляют теперь силу
совершенно и открыто анти-революционную.
События революции после 17 октября поставили на очередь вопрос о дальнейшей
роли демократической интеллигенции: отколется ли она от революции и, если
отколется, то в каком объеме? или же пойдет вперед и, если пойдет, то до
какого этапа?
---------------
Интеллигенция может облегчить ход революции и может поставить ему серьезные
затруднения, но поведение интеллигенции не может иметь решающего значения.
Это определяется всем характером нашей революции.
В Великой Французской Революции руководящую роль с начала до конца играла
буржуазия, в лице различных своих фракций. Якобинцы, это - интеллигенция,
левое крыло буржуазии, адвокаты, журналисты. За ними идет "народ".
Фейльяны*301 (монархисты-конституционалисты), жирондисты, якобинцы - таковы
политические группировки буржуазии и вместе с тем этапы Великой Революции.
Сперва господствует партия Мирабо*302, и он презрительно кричит демократам:
"молчать, тридцать!". Но революция идет вперед, превращает
конституционалистов в консервативную силу и передает власть жирондистам. А
затем через политический труп Жиронды приходят к власти якобинцы. В
буржуазии еще столько политической энергии, что каждая из ее фракций
оказывается способной, хотя на время, овладеть кормилом революции.
В 1848 г. буржуазия уже неспособна вести за собой народ. Революция толкает
ее вперед, но она упирается. Страх пред пролетариатом, революционным по
инстинкту, делает ее консервативною после первых успехов народа. Буржуазия
отдает неорганизованные массы в жертву старым усмирителям и тем сразу
доставляет торжество контр-революции. И это не только капиталистическая
буржуазия, которая и в 1789 - 1793 г.г. не играла революционной роли, но и
"демократическая" интеллигенция. Она не осмеливается выступить во главе
рабочих масс вопреки настроению и воле имущей буржуазии, с которой она
связана всеми условиями своего существования. Только в Вене студенчество,
наиболее независимая и чуткая часть интеллигенции, проявляет готовность
взять на себя руководство революцией. Венское студенчество опирается на
массы, в особенности на предместья; в его руках - большая сила. Но оно
молодо, неопытно и, сверх того, боится все же порвать со старшим поколением
(профессорами, адвокатами, журналистами) и оказаться в одиночестве. Под
влиянием справа студенчество после победы венских восстаний проявляет
нерешительность и колебания, проповедует рабочим порядок и спокойствие,
вместо того, чтобы организовать, вооружать и вести их вперед. Вена
становится жертвой победоносной реакции.
В России классовые противоречия внутри буржуазной нации гораздо глубже не
только, чем во Франции конца XVIII в., но и чем в Пруссии или Австрии
середины XIX в. Капиталистическое развитие зашло гораздо дальше, крупная
индустрия создала громадные центры. Это порождает несравненно более резкую
политическую диференциацию. Французская буржуазия руководила революцией и
олицетворяла нацию. Прусская и австрийская буржуазия уже не осмелилась
представлять нацию; она представляла свой классовый эгоизм. Единственной
буржуазной группой, которой удалось до известной степени сосредоточить на
себе революционные ожидания масс, было, как мы сказали, венское
студенчество. В России ни одна из фракций буржуазии не руководит
революцией. Наиболее независимая и самоотверженная часть интеллигенции,
студенчество, оказалась во главе событий лишь во время первых революционных
выступлений 1899 - 1901 г.г. Но со времени ростовской стачки 1902 г. и
особенно после 9 января 1905 г. руководящая роль перешла к рабочим. Если в
октябрьском восстании в Харькове центром действий был университет, то в
декабре генеральной квартирой революции является завод Гельфериха-Саде.
Старые революции не знали ничего подобного нынешним огромным промышленным
центрам с этими пролетарскими массами, собранными на колоссальных заводах и
фабриках. Железная дорога и телеграф, придающие такое могучее единство
революционным выступлениям, не были известны старым революциям.
Более высокой социальной природе российского пролетариата соответствует
несравненно более высокий политический уровень. Наш пролетариат, как небо
от земли, отличается не только от парижских подмастерьев эпохи Марата*303,
но и рабочих Берлина и Вены 48 г. Верхний слой рабочих прошел сквозь школу
серьезной социалистической пропаганды; весь пролетариат имеет крепкие
навыки солидарных действий, приобретенные в испытаниях стачечной и уличной
борьбы, обладает выдающейся энергией и чувством политической чести, которые
ставят его вровень с его европейскими собратьями. В революции недели идут
за годы, и это прежде всего сказывается в деле политического воспитания
рабочих масс. Октябрьская стачка, поразившая весь мир, тем решительнее
свидетельствует о замечательных боевых силах и качествах русского
пролетариата, чем несовершеннее была техника его организаций.
О политической гегемонии какой-либо из фракций буржуазии над русским
пролетариатом уже не может быть и речи. Если б вся социал-демократическая
интеллигенция в один и тот же день перешла в ряды
конституционалистов-демократов и стала звать туда же пролетариат, ее призыв
не имел бы никакого успеха: в рабочих только обострилось бы их недоверие к
буржуазной интеллигенции. В организации Совета Рабочих Депутатов
пролетариат обнаружил удивительную классовую самодеятельность. С классовой
позиции его уже не сдвинет никакая сила в мире. И это краеугольный факт,
который должен быть положен в основу всех политических расчетов.
Имущая буржуазия превращается на наших глазах в антиреволюционную силу
прежде, чем удовлетворены самые элементарные потребности буржуазного
общества.
В крестьянстве - большой запас стихийной революционной энергии, но
руководящей роли оно на себя взять не может. Овладеть крестьянством не
может никакая партия, которая не играет руководящей роли на главной
революционной территории - в городах*.
/* См. об этом предисловие Н. Троцкого к "Гражданской войне во Франции"
изд. "Молота"*304./
Интеллигенция сама по себе не представляет политической силы. Ее значение
определяется отношением к ней революционных масс; это показал ясно
последний год. "Союз Союзов", который мечтал объединить вокруг себя
революцию, сметен ею и не играет никакой роли.
Конституционно-демократическая партия представляет собою коалицию левых
элементов земской и торгово-промышленной буржуазии и правых элементов
интеллигенции, бывших освобожденцев. Эта партия не столько оттягивает
буржуазию от открыто-консервативного Союза 17 октября, сколько привязывает
интеллигенцию к консервативной буржуазии. О гегемонии либеральных "кадетов"
над революцией думать не приходится; они сами об этом не думают. Более
радикальная, но "непартийная" интеллигенция рассеяна там и здесь,
недовольна всеми справа, недовольна собою, сомневается в тех, кто слева,
особенно в момент понижения революционной волны. Попытки организовать
самостоятельную радикальную партию ни к чему не поведут. Из кого она будет
состоять? Из группы интеллигентов, которые и так знают друг друга в лицо.
Радикальная партия, это - "Союз Союзов" минус все те элементы, которые ушли
к к.-д., к с.-д. и к с.-р. Это ничтожная дробь. Студенчество неизменно
признает над собой руководство "крайних партий", главным образом,
социал-демократии.
Таково сейчас положение. В какую сторону идет дальнейшее развитие?
Городская мелкота чем дальше, тем больше переходит на сторону революции.
Московское восстание показало это всем, а расправа над Москвою только
ускорила этот неизбежный процесс. Правительственная артиллерия разрушает
последние остатки охотнорядского патриотизма. Черные сотни не сплачиваются
под влиянием революции, но размываются ею. Что аграрная революция только
еще начинается, что крестьянство очень далеко от того, чтобы стать силой
порядка, это для правящей реакции и для помещичьего либерализма так же
очевидно, как и для нас. Что пролетариат еще не сказал своего последнего
слова, в этом не сомневается никто. Вопреки либеральным утверждениям, будто
"революционная тактика исчерпала себя и истощила массы", действительность
говорит, что объем революционной массы и ее агрессивность находятся в
состоянии непрерывного роста.
Если о чем возникает вопрос, так это о том положении, которое займет теперь
по отношению к революции промежуточный слой интеллигенции: с
консервативно-буржуазным блоком или с демократической нацией,
сплачивающейся вокруг пролетариата?
---------------
Этот вопрос, поставленный революцией, г. Струве положил в основу своего
журнала. Куда итти интеллигенции?
Струве знает, что "тем русским политическим деятелям, у которых развито
чувство политической ответственности, трудно получить доступ к умам и
сердцам народных масс". Гг. Родичевы, Милюковы и Струве слишком отяжелели,
чтобы искать путей к народу, но - "нам необходимы голоса (!) рабочих масс",
как говорит г. Кауфман. Отсюда для конституционалистов-демократов
естественно вытекает задача: оторвать идейную интеллигенцию от революции и
превратить ее в аппарат воздействия на революционные массы. "Революционная
интеллигенция, - пишет Струве, - должна в настоящее время - во имя
революции! - итти в народ с проповедью порядка" (N 7, стр. 447). И "самая
важная задача организованных демократических групп и их прессы заключается
в том, чтобы убедить всю русскую идейную интеллигенцию стать на эту точку
зрения и таким образом тактически дисциплинировать и организовать ее для
организационной работы в народных массах" (N 7, стр. 445).
Оторвать интеллигенцию от революции, подчинить интеллигенцию эгоистическим
интересам буржуазии, изолировать пролетариат, обессилить борющийся народ -
вот политическая задача, над выполнением которой работают г. Петр Струве и
его соратники. Конституционно-демократическая партия, и особенно ее
идеалистическое крыло, представляет собою золотой мост для отступления
идейной интеллигенции с ответственных боевых позиций в лагерь так
называемого порядка. Это отступление всемерно облегчается. Интеллигенции в
рядах партии разрешается желать одной палаты; за земцами оставлено право на
две палаты. Для интеллигенции имеется решение против "органической работы"
в Думе, для земцев есть истолкование, что это решение ничего не означает.
Дело не в "формулах"! Только бы "дисциплинировать интеллигенцию"! - а там
