отступающая армия проходила мимо громадной равнины, пересеченной оврагом и
речкой, с небольшими холмами, с развалинами и почернелыми бревнами двух
деревень. Вся равнина была покрыта гниющими, разложившимися многими
тысячами трупов и людей и лошадей, исковерканными пушками, ржавым оружием,
валявшимся в беспорядке и негодным к употреблению, потому что годное было
унесено. Солдаты французской армии не сразу узнали страшное место. Это было
Бородино с его все еще не похороненными мертвецами. Ужасающее впечатление
производило теперь это поле великой битвы. Шедшие на мучительные страдания
и смерть в последний раз взглянули на товарищей, уже погибших.
Император с гвардией шел в авангарде. Выйдя из Вереи 28 октября, Наполеон
30-го был в Гжатске, 1 ноября - в Вязьме, 2 ноября - в Семлеве, 3-го - в
Славкове, 5-го - в Дорогобуже, 7-го - в селе Михайлове и 8-го вступил в
Смоленск. Армия входила вслед за ним частями с 8 по 15 ноября. В течение
всего этого бедственного пути от Малоярославца до Смоленска все упования -
и самого Наполеона и его армии - связывались со Смоленском, где
предполагались продовольственные запасы и возможность сколько-нибудь
спокойной стоянки и отдыха для замученных, голодных людей и лошадей.
Фельдмаршал двигался южнее, по параллельной линии, с поражавшей французов
медленностью. Это "параллельное преследование", задуманное и осуществленное
Кутузовым, и губило вернее всего наполеоновскую армию. Французский штаб
этого, конечно, тогда не знал. Казалось, в Смоленске будет хороший отдых,
солдаты смогут прийти в себя, опомниться от перенесенных ими страшных
страданий, но оказалось другое. В мертвом, полуразрушенном, полусгоревшем
городе отступающую армию ждал удар, сломивший окончательно дух многих ее
частей: в Смоленске почти никаких припасов не оказалось.
С этого момента отступление окончательно стало превращаться в бегство, а
все, что было перенесено от Малоярославца до Смоленска, должно было
побледнеть перед той бездной, которая разверзлась под ногами великой армии
уже после Смоленска и которая ее поглотила почти целиком.
Комментарии
[1] Липранди И. П. Цит. соч., стр. 33-34.
[2] Отечественная война в письмах современников, щ 194. Роберт Вильсон -
лорду Каткэрту.
[3] Отечественная война в письмах современников, щ 197. 23 октября/4 ноября
1812 г. Вязьма.
[4] ИРЛИ, арх. Кутузова, письма высочайших особ. Vienne, le 5 novebmre
1805. Император Франц-Кутузову (собственноручное письмо, до сих пор
неизданное).
[5] Харкевич В. 1812 год в дневниках..., т. II, стр. 81.
[6] Отечественная война в письмах современников, щ 261. 19 ноября/ 1
декабря 1812 г. Письмо англичанина Д. к его матери.
[7] Отечественная война в письмах современников, щ 211. Воейков-Г. Р.
Державину, 30 октября 1812 г. г. Ельня.
[8] ГПБ, рукописн. отд., арх. Н. К. Шильдера, К-9, щ 11. Записки генерала
Крейца. Эти записки были изданы, но неполно, во II выпуске (1812 год в
дневниках и документах).
[9] ГПБ, рукописн. отд., арх. Н. К. Шильдера, К-9, D'Onua - Александру I,
26 января 1813 г. Записка о войне 1812 г. Копия.
[10] Пожар Москвы, ч. 1, М., 1911, стр. 126. Письмо смоленского помещика.
[11] Давыдов Д. В. Сочинения, т. II. СПб., 1893, стр. 32.
[12] Русская старина, т. VII, стр. 99-102.
[13] Волконский С. Г. Записки. СПб., 1902, стр. 207.
[14] Давыдов Д. В. Сочинения, т. III. СПб., 1893, вып. 77.
[15] Харкевич В. 1812 год в дневниках..., т. II, стр. 112.
Глава Х
БЕРЕЗИНА И ГИБЕЛЬ ВЕЛИКОЙ АРМИИ
1
Наступали последние дни кровавой борьбы. От 17 ноября, когда французская
армия тронулась из Смоленска, до вечера 14 декабря 1812 г., когда маршал
Ней, во главе нескольких сот боеспособных солдат и нескольких тысяч
безоружных, раненых, больных, с боем, преследуемый Платовым, перешел
последним из французов через Неман и вышел на прусский берег, длилась
агония наполеоновской армии, и перед ее верховным вождем вырастали все
яснее и непреложнее неслыханные, устрашающие размеры понесенного им
поражения. Французские солдаты и офицеры, которым удалось пережить эту
войну и тяжелый путь отступления на первом этапе (Малоярославец - Верея -
Вязьма - Смоленск), даже и представить себе не могли тех ужасов, которые
пришлось им испытать на втором и последнем этапе (Смоленск - Красное -
Березина - Вильно - Ковно).
К истории этих последних 27 дней великой войны мы теперь и обратимся.
Но начинать рассказ нужно с тех нескольких суток, которые Наполеон и его
армия провели в Смоленске.
Смоленск не дал армии ни пищи, ни отдыха в тех размерах которые можно было
бы назвать сколько-нибудь удовлетворительными. В письмах на родину лица
наполеоновской свиты пытаются отшутиться от этого смоленского тяжкого
разочарования; но им это плохо удается: "Вы видите, что все наши
приготовления к тому, чтобы провести зиму в Москве, оказались ненужными и
что все наши надежды на удовольствия и на спектакли исчезли, но, однако,
еще не совсем, потому что мы тащим за собой комическую труппу, и если она
не останется на дороге, мы доставим себе удовольствие смотреть комедии там,
где мы расположимся на зимние квартиры. Мы ничего совсем не знаем о том,
где это будет возможно, это зависит от событий и от движений неприятеля.
Смоленск сохранился не лучше, чем Москва, он выгорел, конечно, до такой же
степени, как и столица", - так писал Дюрок в Париж камергеру Монтескиу из
Смоленска 10 ноября 1812 г. [1]
В Смоленске не оказалось почти ничего из тех обильных запасов, на которые
рассчитывали. Лошади пали почти все, потому что в Смоленске и вокруг
Смоленска никакого фуража достать было невозможно. Скот, который был в свое
время доставлен, съели те маршевые батальоны, которые с августа до начала
октября проходили через Смоленск на подкрепление великой армии, стоявшей в
Москве, и все-таки, если бы армия, придя в Смоленск, была хотя бы отдаленно
похожа на одну из тех армий, с которыми Наполеон совершал свои прежние
походы, смоленских запасов хватило бы, - правда, на очень и очень скудные
рационы, но хватило бы на 15 - 20 дней по крайней мере. Однако пестрая,
разноязычная масса голодных, озлобленных, совсем чужих друг другу людей,
уже чующая над собой смертельную опасность, вступив в Смоленск, повела себя
так, что и речи не могло быть о сколько-нибудь правильной, организованно
проведенной выдаче рационов. Гвардия получала все, в чем нуждалась, и в
таком изобилии, о котором остальные части не смели и думать. Озлобление
против гвардии, вызванное завистью, охватывало все другие части армии, но
так как гвардейцы сохранили полностью дисциплину, исправное оружие и
товарищескую прочную связь, то вступать с ней в борьбу не приходилось, но
зато другие части, потеряв всякое чувство дисциплины, бросились, как
голодные дикие звери, на склады, разбили и растащили все, что там нашли, и
никакие угрозы и окрики начальства не могли ничего с ними поделать.
Смоленские магазины перестали существовать чуть ли уже не на третий день.
Дисциплина падала с ужасающей быстротой, озверение голодных германских,
польских, итальянских солдат, а также уже и некоторых частей чисто
французских (чего еще в Москве не замечалось) дошло до неслыханной степени.
Французские офицеры в своих частных письмах утверждали, что в сумерках и в
ночное время человеку, несущему хлеб, было опасно проходить по улицам
Смоленска: нападут и убьют. Расстрелы уже не могли восстановить дисциплину.
Испугать смертной казнью было трудно тех, кто ежедневно ждал смерти от
голода, от истощения и от усталости. Беспощадная суровость Даву еще кое-как
поддерживала дисциплину в его корпусе. Другим маршалам это удавалось очень
плохо. Смоленск обманул ожидания армии еще и в другом крайне существенном
отношении. Отдых совсем не удался: в первые дни - ожесточенная борьба
вокруг растаскиваемых магазинов, вокруг распределения найденных запасов по
армейским частям, а потом - тревога, слухи о надвигающихся русских
(разъезды казаков), сборы к выступлению из города.
Наполеон входил в Смоленск, обуреваемый самыми сложными и грозными
заботами. Он учитывал не только убийственные условия, в которых совершалось
до сих пор отступление голодной армии, почти лишенной уже конных частей и
бросавшей по дороге орудия за невозможностью их тащить. Он учитывал и то,
что русские близко следовали за арьергардом, что у Колоцкого монастыря и
дальше Даву должен был выдерживать бой и потерял в пути убитыми и ранеными
до 10 тысяч человек.
Он знал, что 3 ноября вице-король Евгений и маршал Ней подверглись под
Вязьмой нападению со стороны русского авангарда под начальством
Милорадовича и что бой длился до ночи с 3 на 4 ноября и стоил много жертв
французским корпусам и Евгения, и Нея, и Даву.
Уже на последних переходах перед Смоленском начался обильный снегопад,
страшно затруднявший движение солдат, непривычных к снежной дороге. Холод
давал себя чувствовать все больше и больше. В Смоленске отогреться в
разрушенных жилищах было очень мудрено. Солдаты на площадях жгли кареты,
телеги, ящики и жарили на огне мясо павших лошадей. В Смоленске уже стали
учащаться случаи замерзания людей, отмораживания рук и ног.
Тревожные вести пришли к императору из далекой "мировой столицы". Курьер из
Парижа привез в Дорогобуж известие о фантастическом "заговоре генерала
Малэ". Этот Малэ, республиканский генерал, бежал из тюрьмы, где он сидел,
объявил одной воинской части в Париже, будто император убит в России,
арестовал министра полиции, ранил военного министра... Смятение, правда,
продолжалось всего три часа, Малэ был арестован и расстрелян, все это
казалось больше выходкой сумасшедшего, чем серьезным делом, но Наполеон был
встревожен и раздражен. Ничего подобного он не предполагал возможным при
том прочном, как ему казалось, порядке, который он установил еще с 1799 г.
во Франции. Ясно было, что пора ему лично быть в Париже... Не хотел бы он
задерживаться при этих условиях в Смоленске, даже если бы это от него
зависело, а это от него не зависело. Всякая задержка грозила голодной
смертью остаткам армии.
14 ноября, после пятидневного пребывания в Смоленске, Наполеон с гвардией
вышел из города по направлению к Красному. За ним шли остатки корпусов
вице-короля Евгения, Даву, Мюрата. За всей этой армией шел арьергард под
начальством маршала Нея, а за Неем шли русские. Приблизились дни, когда Нею
суждено было спасти отчаянной борьбой и искусным маневрированием как самого
Наполеона, так и те 30 - 35 тысяч бойцов и 30 тысяч больных, почти
безоружных, усталых, уже не годных к серьезному бою солдат, которые плелись
за вышедшей из Смоленска армией, направляясь вместе с ней через Красное и
Дубровну в Оршу.
Волнение в русском штабе все возрастало, в Петербурге также: неужели
Наполеон уйдет, неужели фельдмаршал в самом деле хочет лишить Россию славы
окончательного сокрушения врага и не желает избавить Европу от железного
ига, которое останется в полной силе, если завоеватель уцелеет, потому что
он, вернувшись в свою империю, создаст новые легионы?
Фельдмаршал молчал. Ни Александр, ни Ермолов, ни Толь, ни Коновницын не
узнали в эти дни его истинных намерений.
2
Положение Кутузова в тот момент, когда русская армия, задерживаемая
арьергардом маршала Нея, с боем приближалась к Красному, с одной стороны,
было, конечно, гораздо лучше, гораздо тверже, чем после сдачи Москвы и даже
после Тарутина и Малоярославца. Победа над Наполеоном обозначилась уже
вполне. Вторгшаяся армия, страшно уменьшенная, спешила поскорее выбраться
из России, и все ее желания были устремлены лишь на то, как бы добраться до
границы, не погибнуть от голода и холода. Но, с другой стороны, Кутузову
становилось все затруднительнее вести свою стратегическо-политическую
линию, выпроваживая Наполеона из России без ненужных кровопролитных
