богом и мог по желанию либо претерпевать страдания, либо ничего не
чувствовать?
Честно говоря, нужно обладать изрядной долей глупости, чтобы умиляться
переживаниями какого-то непонятного существа со столь избирательной
чувствительностью.
Анна так ничего и не добился от нашего не то бога, не то человека,
перетянутого веревками, как сырокопченая колбаса, и отправил его в таком же
виде к своему зятю Каиафе.
Каиафа, предупрежденный капитаном храмовой стражи, успел к тому времени
созвать синедрион, игравший в Иудее роль верховного суда. Это собрание
состояло из семидесяти одного члена в дни полного кворума, но достаточно
было и двадцати трех присутствующих, чтобы решения духовного трибунала
обретали силу закона.
Старейшина синедриона, или нази, во время разбирательств различных дел
восседал на особом возвышении; в случае отсутствия, его заменял верховный
первосвященник, избранный на текущий год. Вокруг него на подушках,
положенных прямо на землю, полукругом располагались остальные члены суда. По
краям этого полукруга сидели два секретаря; в обязанность одного входило
записывать обвинения, а другого - собирать все, что можно было сказать в
пользу обвиняемого. Справа от нази помещалась ещё одна важная шишка - саган,
или отец судилища, который следил за ходом дискуссий, а возле него -
мудрецы, постоянные советники суда. Младшие офицеры стражи с веревками и
ремнями в руках охраняли обвиняемого, готовые в любую минуту скрутить его,
если он вздумает сопротивляться. Как видите, все происходило по твердо
установленным правилам, без всякого произвола.
Именно таким был духовный суд, перед которым, если верить евангелию,
предстал Иисус.
Надо сказать, что в данном случае кое-кому из судейских совершенно нечего
было делать: речь идет о секретаре, обязанном записывать благоприятные для
обвиняемого показания. Посудите сами: апостолы удрали все, как один, а
больше там не было ни одного свидетеля, который мог бы выступить в защиту
господа нашего.
Писец начал вызывать свидетелей обвинения. Их набралась целая куча.
Читатели этой книги, написанной строго по материалам евангелий, уже знают,
что Иисус вел жизнь далеко не безупречную, поэтому представленные суду
сведения о поступках обвиняемого наверняка произвели на судей самое
неблагоприятное впечатление. Что же касается его возмутительного
фанфаронства, то тут доказательств было хоть отбавляй. В частности, два
свидетеля напомнили Иисусу, как он неоднократно бахвалился в храме: могу,
мол, разрушить храм божий и в три дня создать его вновь без посторонней
помощи!
Помните эту историю? Мессир Христос, когда чувствовал поддержку толпы,
частенько похвалялся, будто обладает сверхъестественным могуществом и может
выкидывать самые невероятные трюки.
Свидетели объяснили суду, что именно благодаря таким похвальбам Иисус
вводил в соблазн толпы наивных глупцов, готовых верить на слово даже самым
отъявленным шарлатанам. Свидетелей привели к присяге.
- Знайте,- сказал им Каиафа,- если вы солгали, кровь невинного падет на
вас и потомство ваше.
Это была традиционная формулировка. После такого торжественного
предупреждения свидетели повторили свои показания.
Весьма забавно - я надеюсь, читатели это оценят,- что все четверо
евангелистов называют лжесвидетелями этих людей, которые в конечном счете
просто-напросто повторили то, о чем несколько раньше рассказали сами же
евангелисты!
Иисус на это обвинение ничего не ответил.
Каиафа встал и обратился к задержанному.
- Ты слышал показания? - спросил он.- Правда ли, что, злоупотребляя
доверием темных людей, ты старался ввести их в соблазн, хвалился, будто
обладаешь сверхъестественным могуществом, и обещал в три дня вновь
воздвигнуть храм божий, если он разрушится? Правда ли, что ты это говорил?
Иисус по-прежнему хранил молчание.
- Что же ты ничего не отвечаешь? - продолжал первосвященник.- Ведь если
ты это говорил, значит, ты похвалялся всемогуществом. Для того чтобы
совершить подобное чудо, надо быть самим богом или по крайней мере сыном
божьим... Поэтому заклинаю тебя богом живым, скажи нам: ты в самом деле сын
божий?
- Он самый! - ответил наконец миропомазанный. Слова его вызвали бурю
возмущения. Верховный первосвященник и весь синедрион были оскорблены. И их
нетрудно понять! Никто из присутствующих не знал истории с голубем, и все
считали, что отцом Иисуса был плотник Иосиф. Правда, Иосиф при жизни
пользовался репутацией рогоносца, однако никому не приходило в голову, что
рога ему наставила птица из породы голубиных. Если бы Иисус объяснился,
судьи хотя бы знали, с кем имеют дело. Однако он предпочел умолчать о том,
что крошку Марию оплодотворил, оставив девственницей, некий голубь, такой же
бог, как Саваоф, и что он, Иисус, является, таким образом, сыном божьим.
Ничего этого он не сказал и продолжал стоять на своем, чем, естественно,
довел присутствующих до белого каления.
Что касается Каиафы, то он был вне себя от ярости.
- Вы слышали, как он богохульствует? - вопил первосвященник.- Нет, вы все
слышали? Поистине, это чудовищно! Горе нам!
И тогда в благочестивом гневе Каиафа разодрал одежды свои. Находившимся в
зале женщинам пришлось стыдливо отвернуться, чтобы не видеть довольно
упитанных ляжек святого отца, выставленных на всеобщее обозрение.
Справившись с приступом ярости, Каиафа кое-как прикрылся лохмотьями,
оставшимися от его одеяния. В душе он уже сожалел, что не сдержался
вовремя,- от столь бурных проявлений чувств польза только портным.
- Полагаю,-сказал он, обращаясь к синедриону,-все ясно. На что нам ещё
свидетели? Теперь вы слышали богохульства его. Что скажете, коллеги?
Все дружно закричали в ответ:
- Смерть ему!
Кара, надо прямо сказать, слишком суровая за столь не значительные
проступки. По моему скромному мнению, слова Иисуса, даже если допустить, что
они являлись богохульством, не требовали высшей меры наказания. На месте
Каиафы я бы приговорил Христа к принудительному лечению холодным душем, дабы
малость остудить его, и надеюсь, читатели со мной согласятся.
Как видите, люди свободомыслящие куда милосерднее верующих! Иудейские
святоши полагали, что еретик безусловно заслуживает виселицы, а когда власть
перешла в руки христианнейших отцов церкви, они за те же проступки начали
сжигать своих противников живьем.
Так что не христианам упрекать в жестокости иудеев, хотя они и
приговорили к смерти обыкновенного хвастуна, не представлявшего, по-моему,
никакой опасности для окружающих.
Выяснив, таким образом, общественное мнение, Каиафа прервал заседание и,
оставив упрямого плотника под охраной солдат, поспешил к себе, дабы жена
заштопала ему тунику и штаны.
Тем временем народ возмущался поведением Христа, и, если бы не стража, от
сына голубя остались бы только пух и перья.
Что касается самих стражников, то они видели во всей этой истории скорее
комичную сторону: как известно, солдатня всегда отличалась веселым нравом,
как в древности, так и теперь.
Они посадили Иисуса на скамью и затеяли милую игру, которую можно
сравнить разве что с современной игрой в "жучка", когда надо угадывать, кто
тебя стукнул по выставленной назад ладони. Сыну голубя завязали глаза, и
начались всяческие забавные дурачества, во время которых солдаты вели себя
как выгнанные за неуплату жильцы, которым наконец попалась в руки их
ведьма-консьержка.
Один из солдат щипал господа бога нашего за ягодицу, а остальные кричали:
- Эй, всезнайка! Пророк! Ясновидящий! А. ну, скажи, кто тебя ущипнул?
Другие награждали его полновесными подзатыльниками, звонкими щелчками,
солидными тумаками, а некоторые даже "ударяли его по ланитам". Самые грубые
плевали ему в лицо.
Иисус, разумеется, мог прекратить эти игры после первого же щипка или
пощечины. Для этого ему достаточно было сразу ответить:
- Меня ущипнул Иаков Трухелюбабель, капрал храмовой стражи; место
рождения - Сихарь, время - третий день августовских календ сорок один год
тому назад!
Совершенно очевидно, что, если бы он так ответил, солдаты не только
оставили бы его в покое, но немедленно признали и провозгласили божеством.
Из обвиняемого он не сходя с места превратился бы в победителя.
Однако Иисус этого не захотел.
Напротив, он, видимо, испытывал истинную радость, получая затрещины и
тумаки. Про себя он наверняка говорил:
"Вот, что называется, привалило счастье! Щипки, тумаки, щелчки, оплеухи -
как из рога изобилия! Теперь Адам и Ева должны наконец переварить это
яблоко, которое застряло у них в желудках... Если бы я назвал по именам всех
этих вояк, они бы сразу же прекратили свои грубые забавы... Но ведь тогда
первородный грех остался бы неискупленным!..".
(Смотри евангелия от Матфея, глава. 26, ст. 57-68; Марка, глава. 14, ст.
53, 55-64; Луки, глава. 22, ст. 54, 63-65; Иоанна, глава. 18, ст. 12-14,
19-24).
Глава 61.
В КОТОРОЙ ПЕТР ВЫКАЗЫВАЕТ СЕБЯ ОТМЕННЫМ ТРУСОМ.
Вскоре потом другой, увидев его, сказал: и ты из них. Но Петр сказал
этому человеку: нет!
Прошло с час времени, ещё некто настоятельно говорил: точно и этот был с
ним, ибо он галилеянин.
Но Петр сказал тому человеку: не знаю, что ты говоришь. И тотчас, когда
ещё говорил он, запел петух.
Тогда господь, обратившись, взглянул на Петра; и Петр вспомнил слово
господа, как он сказал ему: "прежде нежели пропоет петух, отречешься от меня
трижды".
И, выйдя вон, горько заплакал.
Лука, глава. 22, ст. 58-62
В то время когда всемогущий создатель небес и тверди земной терпел грубые
шуточки храмовых вояк, апостол Петр делал все возможное, дабы оправдать
предсказания своего учителя.
Сбежав было из Гефсиманского сада, он устыдился своей позорной трусости и
вернулся.
"Куда, черт возьми, повели моего учителя?"- спрашивал он себя.
Затем, поразмыслив - кое-какие шарики у него в голове все-таки
вертелись,- он решил, что Иисуса следует искать во дворце первосвященников.
Придя к такому заключению, апостол отправился во дворец.
Когда он пришел туда, у входа стояла толпа любопытных и проникнуть в зал
заседаний было невозможно. Петру пришлось удовлетвориться скромным местом в
уголке двора.
Хотя время года было самое благодатное - если помните, апостолы спали
прямо на голой земле,- по словам евангелия, вдруг стало холодно. Слуги,
солдаты и рабы, толпившиеся во дворе, разожгли большой костер из колючего
кустарника, и все приблизились к огню, чтобы погреться. Каждый развлекался,
как мог: одни судачили о событиях ночи, другие рассказывали анекдоты.
Петр держал язык за зубами и только слушал: он хотел знать, чем все это
кончится.
Вдруг одна из служанок Каиафы хлопнула по рукам воина, который слишком уж
настойчиво жал ей колено, и, уставившись на ярко освещенное костром лицо
апостола, сказала:
- Послушай-ка, а я тебя знаю!
- Вы это мне, сударыня? - отозвался испуганный Симон-Петр.
- Конечно, тебе! Где-то я тебя видела?..
- Меня?
- Ну да.
- Где же это?
- Вспомнила! Ты был с Иисусом из Назарета. Петр пожал плечами.
- Вы сами не знаете, что говорите,- ответил он.
- Я-то не знаю? Не строй из себя невинного младенца!
- Да я этого человека в глаза не видел!
И чтобы доказать, что ему все нипочем, апостол беззаботно приблизился к
огню.
Служанка не настаивала, однако тут же поделилась своими подозрениями с
подружками.
- В самом деле,-заметила одна из них,-я прекрасно помню этого старого
хрыча! У него такая рожа, что не скоро забудешь!
