Ну чем ещё, как не этим заветом Христа, объяснить, что нет на земле
никого мстительнее и нетерпимее служителей церкви Христовой! Попробуйте хоть
раз задеть какого-нибудь священнослужителя - он вмиг настрочит на вас кляузу
и, если вы его не умаслите, затаскает по судам,- за это я вам ручаюсь!
И наконец, чтобы мысль его была совершенно ясна, Иисус рассказал
апостолам очередную притчу.
В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь. И вот как-то
раз призвал он всех своих слуг и приказал отчитаться в делах. И нашелся
среди слуг такой, Который задолжал царю десять тысяч талантов, то бишь
десять тысяч фунтов серебра,-сколько это получается, сосчитайте сами.
Этот слуга государев был губернатором богатой провинции, собирал для царя
налоги, но, как видно, проигрался. По закону царь имел право конфисковать
все имущество губернатора-растратчика и даже продать в рабство всю его
семью: его самого, жену и детей. Но царь был добрейшим человеком. Он простил
губернатора при условии, что тот будет вести себя поскромнее и потихоньку
выплатит долг.
Итак, губернатор спокойно ушел из дворца. Когда он уже сходил с последней
ступеньки, на него едва не налетел один человечек, который был ему должен
сто динариев, то есть много меньше одного таланта.
- Ага, вот ты мне и попался! - закричал губернатор, бросаясь на
несчастного.-Я тебя уже давно ищу! Отдавай сейчас же все, что мне должен, а
не то я тебя придушу, как муху!
И худого слова не говоря, он и в самом деле вцепился ему в горло. Бедняга
начал его умолять, однако губернатор был непреклонен. Он самолично отвел
своего должника в участок и приказал держать в долговой яме, пока тот не
выплатит все сто динариев плюс проценты.
Слух об этом дошел до царя. Он велел привести к нему губернатора и
устроил ему хорошую головомойку.
- Ах ты злодей! - кричал государь.- Я от тебя не требовал немедленной
уплаты десяти тысяч талантов, паршивый растратчик, а ты не сжалился над
бедняком, который тебе задолжал всего сто динариев! Ну хорошо же!
И, разгневавшись, государь отдал его палачам, которые тут же повесили
губернатора высоко и надежно.
Такова была притча Иисусова. Апостолов она весьма заинтересовала и
развлекла: подобные сказочки были вполне в их вкусе.
До сих пор священники пережевывают эти притчи в своих проповедях в
назидание верующим. Но, едва закончив поносить корыстолюбивого губернатора,
засадившего в каталажку своего должника из-за каких-то несчастных ста
динариев, тот же священник без стеснения разносит на все корки своего
бедняка-прихожанина, не успевшего ему заплатить за крестины (смотри
евангелия от Матфея, глава 18, стихи 1-35; от Марка, глава 9, стихи 32-49;
от Луки, глава 9, стихи 46-50).
Глава 46.
ПРАЗДНИК КУЩЕЙ, ИЛИ, ВЕРНЕЕ, ШАЛАШЕЙ.
Многие же из народа уверовали в него и говорили: когда придет Христос,
неужели сотворит больше знамений, нежели сколько сей сотворил?
Услышали фарисеи такие толки о нем в народе, и послали фарисеи и
первосвященники служителей - схватить его.
Иоанн, глава 7, стихи 31-32
События, описанные в трех предыдущих главах, происходили в то время,
когда евреи обычно справляли свой национальный праздник, так называемый
праздник скиний. Как правило, он отмечался осенью. Это празднество было
учреждено в память о переходе древних евреев через пустыню. Продолжалось оно
семь дней, и все эти семь дней иудеи жили в зеленых шалашах, как некогда их
предки под сенью палаток.
Если перевести буквально древнееврейское слово, которое служит для
обозначения этого празднества, мы увидим, что его нужно было бы называть
праздник палаток или праздник шалашей, а вовсе не праздник скиний или кущей,
как говорят сегодня.
В эти дни радость царила по всей стране. Люди покидали свои дома и
строили рядом веселые шалаши из оливковых, сосновых, миртовых и пальмовых
веток. Семь ночей спали они под зеленой сенью этих самодельных сооружений,
заполнявших все площади, улицы, дворы и даже окрестности города. Целую
неделю Иерусалим походил на шумящий лес, к великому удовольствию воров и
грабителей, которые обходили опустевшие дома и тащили все, что им попадалось
под руку. Но это была уже оборотная сторона медали, и никто не хотел о ней
думать, так велика была всеобщая радость и ликование.
Всюду слышались развеселые песенки, перекликавшиеся со звуками труб,
гремевших с террас храма Иерусалимского. В знак веселья все ходили с
пальмовыми листьями в руках или носили с собой ветку, усыпанную персиками,
лимонами или ещё какими-нибудь плодами, созревавшими в это время года.
Радость иудеев была тем более велика, что праздник шалашей следовал
непосредственно за великим днем очищения, или судным днем, и каждый
чувствовал себя свободным и чистым от всех грехов, совершенных с предыдущей
пасхи.
Народ стекался в Иерусалим отовсюду.
Когда наши герои вспомнили о приближении осеннего торжества, Иоанн,
хорошенький мальчик, воскликнул:
- Праздник шалашей? Вот будет здорово! Но миропомазанный тут же охладил
пыл своего возлюбленного ученика.
- Сокровище мое! - сказал он.- Нам в Иерусалиме показываться небезопасно.
Приметы наши известны, и, если мы туда явимся, всем нам придется плохо.
Затем к Иисусу явились его родственники, которые почему-то очутились в
Капернауме, и тоже стали приглашать его на праздник.
- Мы обязательно пойдем,- заявили они.- Почему бы тебе не отправиться
вместе с нами? Если ты в самом деле великий пророк, как ты уверяешь, лучшей
возможности проявить свои таланты тебе не сыскать. Все давно уже судачат,
что ты почему-то шатаешься только по деревням да по захолустным городишкам.
Покажись теперь в столице, всему народу, иначе твои враги тебя засмеют. В
конце концов, если у тебя и вправду есть какие-то божественные способности,
почему же ты прячешься?
- Мой час ещё не пришел, - ответил Иисус без всяких объяснений.-А вас я
не держу, идите и веселитесь на здоровье.
В глубине души Иисусу до смерти хотелось отправиться в Иерусалим. Он это
тщательно скрывал только для того, чтобы обмануть остальных, ибо при случае
миропомазанный не брезговал и ложью.
Он давно уже решил не пропустить этого праздника шалашей, однако хотел,
чтобы о его пребывании в священном городе не знал никто. Иисус опасался
синедриона, фарисеев и книжников, которые могли под каким-нибудь предлогом
натравить на него толпу.
Процитируем евангелиста Иоанна:
"Приближался праздник иудейский: поставление кущей. Тогда братья его
сказали ему:
Выйди отсюда и пойди в Иудею, чтоб и ученики твои видели дела, которые ты
делаешь. Ибо никто не делает чего-либо втайне, и ищет сам быть известным.
Если ты творишь такие дела, то яви себя миру.
Ибо и братья его не веровали в него.
На это Иисус сказал им:
...Вы пойдите на праздник сей, а я ещё не пойду на сей праздник, потому
что мое время ещё не исполнилось.
Сие сказав им, остался в Галилее. Но когда пришли братья его, тогда и он
пришел на праздник, не явно, а как бы тайно" (Иоанн, глава 7, стихи 2-10).
Итак, миропомазанный отделался от своей родни. Его братья двинулись к
Иерусалиму по дороге вдоль Иордана, а он со своими апостолами направился
туда же обходным путем, через Самарию.
По словам евангелиста Луки, сын голубя пребывал в ужасном настроении.
Празднество влекло его к себе неудержимо, и в то же время у него были самые
мрачные предчувствия. Не удивительно, что он решил предварительно разведать,
свободен ли путь, и, как говорит Лука, "послал вестников перед лицом своим".
Если верить "священному писанию", путешествие это было не из веселых.
Самаряне всегда завидовали столичным жителям и смотрели косо на праздных
туристов, которые проходили через их края, направляясь ко граду Соломонову.
Перед Иисусом и его учениками закрывались все двери. Им отказывали в помощи
и в пище. В конце концов Иаков и Иоанн пришли в ярость.
- Господи! - сказали они.- Ну и дрянь же здесь народец! Хочешь, мы
скажем, чтобы огонь сошел с неба и истребил их, как бывало делал Илия?
- Сейчас не время для таких шуток, - ответил Иисус.-Пойдем дальше!
И они продолжали свой путь.
По дороге им встретился книжник. Этот пройдоха наслушался о
миропомазанном всяких сказок и решил, что если примкнуть к нему, то можно
будет купаться в золоте и жить припеваючи. Но книжник явно переоценил
преимущества апостольского образа жизни. Он не знал, что постоянное
бродяжничество связано со всякими превратностями, что его ждут не только
взлеты, но и падения и что лишь благодаря
Магдалине и прочим дамочкам того же сорта ученики Христовы могли иногда
обжираться, а большую часть времени вынуждены были класть зубы на полку. Как
раз сейчас был именно такой период.
Иисус объяснил книжнику ситуацию.
- Друг мой,-сказал он,-ты явно попал пальцем в небо. Даже лисицы имеют
норы, и птицы небесные - гнезда, а сын человеческий не имеет где преклонить
голову.
Перспектива последовать за такой компанией показалась книжнику не слишком
соблазнительной, и он удалился.
Наконец, после всяких досадных задержек, Иисус добрался до Иерусалима.
Слух о нем опередил его. Разговоров шло много, мнения разделились.
Некоторые пытались робко защищать сына голубя.
- Он добрый человек,- говорили они. Другие - а их было большинство -
возражали:
- Чего уж тут доброго! Он обманывает народ!
Первые дни праздника Иисус держался тише воды ниже травы. Но затем, не в
силах более противиться непреодолимому желанию блеснуть своими богословскими
познаниями, он явился в храм, сел в одном из самых скромных его приделов и
начал излагать свои благоглупости.
Сначала старейшины и народ были поражены такой смелостью. Они верили
каждому его слову. Но потом, опомнившись, начали задавать миропомазанному
каверзные вопросы. В частности, его спросили, по какому праву он берется
толковать Библию, если сам ничему не учился.
Иисус струхнул, однако, желая привлечь на свою сторону толпу, в свою
очередь спросил первосвященников:
- За что ищете убить меня?
Воцарилось тягостное молчание. Все подумали, что самозванный богослов
просто рехнулся. Наконец кто-то ему ответил:
- Ты, милый, видно, не в себе. Уж не вселился ли в тебя нечистый, что ты
болтаешь всякую чушь? Кто ищет тебя убить? Кому ты, собственно говоря,
нужен?
Но Иисуса уже несло. Не обращая внимания на нетактичные вопросы, он
принялся рассказывать о своем чуде в купальне "Вифезда".
Тема была благодатная, потому что слухи об этом происшествии ходили по
всему городу.
Иисус вовремя вспомнил об исцеленном паралитике. Симпатии толпы сразу
перешли на сторону миропомазанного, и служители синедриона не осмелились его
схватить, хотя руки у них так и чесались. Они удалились, но приказали
храмовой страже арестовать Иисуса, как только он останется один, и упрятать
его подальше.
Однако выполнить этот приказ не удалось. Воины стражи смешались с толпой
и поддались общему настроению. Они начали прислушиваться к словам сына
голубя, и, поскольку тот понял, что дело может кончиться плохо, он стал
разливаться таким соловьем и так льстил народу, что даже слуги синедриона
развесили уши и упустили благоприятный момент.
Когда они под вечер явились в синедрион с известием о неудаче, обозленные
первосвященники набросились на них с бранью, спрашивая, почему Иисуса не
схватили, когда толпа разошлась и когда его можно было убрать без шума.
- Почему вы не привели его? - повторяли они. Капитан стражи что-то мямлил
в свое оправдание: красноречие ходячего Слова произвело впечатление и на
