Наконец он добирается до конца трубы и полной грудью вдыхает воздух,
словно человек, вынырнувший из-под воды. Стоя на коленях в траве, он
чувствует себя слегка оглушенным и вертит головой во все стороны. Внезапно
он слышит странные звуки, похожие на приглушенное ворчание, и видит, как
над дорогой поднимаются два черных пятна. Затем зажигаются огни: красный -
зеленый, красный - зеленый, и Иероним понимает, что это вертолеты. Он даже
догадывается, для чего они опускались.
Отец столько раз объяснял ему, как это может произойти, столько раз
повторял, что он должен делать в этом случае, что вначале Иероним не
чувствует страха; он даже почти не удивлен, хотя и не понимает, каким
образом полиция ухитрилась узнать, что отец находится здесь.Вертолеты
устремляются к казармам, и шум их моторов быстро становится таким слабым,
что теряется в шуршании ленты, движущейся посреди дороги.
Иероним так долго стоит возле трубы, глядя на огни, что становится совсем
темно. Ему не холодно, но он ощущает себя очень одиноким и думает, что так
и должно быть, что он, как говорил отец, всего лишь маленький ребенок; и
вот теперь, когда он остался один, он должен выполнить то, что приказал ему
отец. Он идет к дороге и уже хочет ступить на ленту, как вдруг слышит
позади себя рычанье двигателя. Появляется темная масса, движущаяся от
казарм через поле. Она отчетливо выделяется на фоне неба, ставшего теперь
непонятным образом гораздо светлее.
Иероним возвращается к трубе и садится возле нее на корточки. Он думает,
что это боевая машина, которую послали за ним полицейские. Может быть, это
отец сказал им, что оставил его совсем одного? Нет, это невозможно. Они
наверняка еще даже не успели начать допрос. Но лучше все-таки спрятаться, и
единственное подходящее для этого место - это труба. Иероним снова
забирается в нее и прижимается к теплой стенке. Через некоторое время он
собирается с духом и выглядывает наружу. Черное чудовище находится всего
лишь в нескольких метрах от дороги,-полностью загораживая строения казарм.
Оно страшно громыхает. Спереди у него загораются две фары, освещающие
металлические выступы корпуса и носовой таран виргинского танка. Из башни
выглядывает офицер в позолоченной каске. Танк, не замедляя хода, пересекает
дорогу и скрывается за кустами. Рычание его мотора затихает, и Иероним
медленно выбирается из трубы. Никаких .следов танка, и небо вновь стало
темным. Казармы исчезли, дороги тоже нет, и он понимает, что находится во
дворе своего дома. По-видимому, он только что упал - правую руку жжет, а
кисть совсем онемела. Сейчас мать займется им и вылечит его, хотя и
поворчит немного. Он поднимается на крыльцо и останавливается перед высокой
дверью, чтобы оглянуться на окружающую его ночь Виргинии. Вокруг дома
столпились густые темные деревья. Вдали видны городские огни; слева от них
можно различить огни Лагеря Колдунов.
- Ты ранен?
Он вздрагивает и оборачивается, готовый улыбнуться матери; он хочет
показать ей ободранную руку, но на пороге стоит Патриция. У нее каштановые
волосы, полные волнующие губы и красивые руки с длинными пальцами. Она
хорошо знает власть своих рук над мужчинами, и при разговоре с ними ее руки
порхают вокруг нее, словно в танце. Она одета в прозрачную пижаму, волосы
ее собраны в две косички, что делает ее похожей на девочку.
- Кажется, меня задело,- бормочет Иероним, прижимая руку к бедру в липкой
крови. Нога потеряла чувствительность и будто одеревенела, он безуспешно
пытается пошевелить ею, но сильное головокружение заставляет его ухватиться
за плечо Патриции.
...Он приходит в себя в своей келье на Святой Станции, буквально насквозь
промокший от пота. Через несколько минут начнется утренняя служба. Он
встает, натягивает на себя серый комбинезон Ордена и надевает через голову
цепь с медальоном Добровольцев. Он покидает келью в тот момент, когда
миниатюрная статуэтка у изголовья постели вызванивает последние ноты
вызова.
По нескольким вертикальным шахтам он поднимается на уровень большого
кольцевого коридора. Пройдя по нему несколько метров, он сворачивает
направо и чуть не сталкивается с братом Лезье, внезапно появившимся из
бокового коридора. Он изображает на лице вежливую улыбку и пытается
проскользнуть мимо, но брат Лезье останавливает его, положив ему на плечо
руку.
- Брат Иеронимус... Ходят слухи, что готовится очередная миссия...
Страшным усилием воли он заставляет себя не останавливаться, ничем не
выдать охвативший его душу леденящий холод. В полном соответствии с
правилами Ордена он улыбается брату Лезье:
- И это все, что вам известно? Я считал, что вы лучше осведомлены, брат
мой.
Он не хочет быть излишне суровым. Ему было бы нетрудно раздавить брата
Лезьеодним движением пальца - ведь тот не принадлежит к отряду
Добровольцев^ хотя и живет в постоянной одержимости этим адом, о котором
он, похоже, знает все. Он всего лишь рядовой член Ордена, но говорят, что
он принадлежит к Святой Церкви Экспансии с самого момента ее основания.
Маленькая головка с густой порослью рыжих волос придает ему странно юный
вид. Он всегда улыбается с таким видом, словно является хранителем тысячи
тайн.
- Я готов служить Ордену,- говорит Иероним.- Куда бы он ни послал меня.
- Для вас, брат мой, есть только один путь... Хорошо ли вы смотрели в
себя?
Он хочет ответить... но он уже в общем зале. Сейчас время службы, и
огромный подвал, отделанный серым пластиком, погружен в полумрак. Освещен
только алтарь в глубине помещения. Иероним пробирается к своему месту 'в
первом ряду. Быстрым взглядом он пытается отыскать массивный силуэт отца
Дорфуца, но того еще нет, его место свободно. Это может означать, что брат
Лезье прав и что... У Иеронима сжимаются кулаки. К черту брата Лезье! Он
пытается найти новые слова, но страх нужно заглушить, потому что ему нет
места в Святом Ордене. Но когда он поднимает голову, он видит Патрицию и
слышит ее детский голосок:
- Теперь тебе не больно?
Он мотает головой. Однако это правда - он действительно больше не
испытывает боли. Патриция соорудила ему большую повязку. Он лежит на диване
у камина. На фоне яркого пламени виден настороженный профиль Карлоса,
большой борзой. Окно занавешено, и продолжающийся снаружи бой не виден;
слышны только раскаты залпов старинных пушек, заполняющие паузы между
потрескиванием поленьев в камине.
- Теперь ты должен заснуть,- говорит Патриция.
Он с улыбкой кивает, чтобы сделать ей приятное, но вряд ли он сможет
заснуть, потому что неудовлетворенное желание труднее перенести, чем боль,
Иероним знает это с той поры, когда Патриция только появилась у них в доме.
Он отводит взгляд в сторону и ничуть не удивляется тому, что видит над
камином изображение Галактики - символ Святого Ордена. Но это уже не камин,
а алтарь общего зала.
- Человек - святой. Человек - царь, властелин миров,- произносит он
вполголоса, заканчивая главу о Человеке. Галактика в хрустальной сфере
сверкает всеми своими миллионами алмазных, рубиновых и сапфировых
звездочек, медленно перемещающихся по законам небесной механики. В центре
сферы они сливаются в Млечный Путь - сверкающее облако, в котором
смешиваются все цвета и оттенки.
"В мире столько солнц,- думает Иероним.- Как можно рассчитывать
просуществовать достаточно долго, чтобы завоевать их?"
Алтарь уходит вниз, и освещение становится немного ярче. Братья встают. В
молчании раздвигаются длинные обеденные столы и раскрываются широкие окна,
выходящие в космос. Взгляд Иеронима находит желтый диск Солнца, окруженный
короной, которая кажется пурпурной благодаря фильтрам. Слева, в пяти
миллионах километров от Святой Станции, виднеется ничтожное белое пятнышко
Меркурия.
- Вы знаете, брат Иеронимус?..- На улыбающемся лице брата Бурбуазье
заметна напряженность.
- Я знаю только то, что сказал мне брат Лезье,- отвечает Иероним,
- Он может сказать многое...
- Знает ли он столько, сколько говорит?
- Ходят слухи, что он очень стар. Хотел бы я понять...
Но брат Бурбуазье не заканчивает фразу, так как наступил час исполнения
обязанностей. Все разом встают из-за стола. Брат Мегль и брат Гарабесьян
вполголоса продолжают спорить о чем-то. Брат Момуа, по-видимому, снова
читает молитву, и Иероним думает, что и ему, наверное, сейчас страшно. Ведь
он тоже боится и поэтому злится на себя.
...Тогда он забирается еще глубже в трубу и закрывает глаза, пытаясь
заснуть. Но он не может избавиться от мыслей об отце и в конце концов снова
выглядывает из трубы. Ночь снаружи стала голубой. В действительности, это
уже не ночь, потому что не видно ни дороги, ни горизонта. Скорее это похоже
на лазурный берег какого-то моря. Того самого моря, омывающего усталые сны,
когда судороги мышц сливаются с воображаемой тревогой...
- Брат Иеронимус, в часовню!
После этих слов отец Дорфус некогорос время молчит. Точно так же было в
прошлый раз, когда он вызвал брата Смирру и брага Копсмольда. Потом он
продолжает спокойным тоном, как будто обязанность, исполняемая в часовне,
ничем не отличается от обычных обязанностей всех остальных членов Ордена.
Можно подумать, что никто из братьев не знает, что именно в часовне
находится этот Передатчик...
- Неужели это так и произойдет? - спрашивает себя Иероним.- Так легко и
быстро, словно это казнь политического преступника, одна из тех официальных
экзекуций, насквозь пропитанных духом несправедливости, когда всего лишь
через несколько часов после вынесения приговора устраняются лица, мешающие
кому-нибудь в правительстве... Но ведь Церковь Экспансии - не испанская
инквизиция и не правительство двадцатого века!
Большой общий зал опустел, здесь остались только четверо братьев,
предназначенных для служения у алтаря, И Иероним внезапно ощущает себя
одиноким жалким изгнанником, словно отец Дорфус осудил его, проклял и
вышвырнул в гибельное звездное пространство.
Двигаясь, словно автомат, он направляется в глубь зала, огибая вновь
появившийся алтарь. Позади алтаря сдвигается вбок панель, за которой
приоткрывается вход в узкий коридор, уходящий в самые недра Станции. Он
делает несколько шагов по коридору и останавливается, услышав слабый стук
вставшей на место панели. Он в ловушке! В ловушке? Но кому нужна его жизнь?
- Успокойся,- говорит Патриция.
Он только что пришел в себя, вынырнув из головокружительного кошмара, в
котором он цеплялся за трубу на краю голубой бесконечности, похожей на
далекий голубой берег. У него опять болит рана, и Патриция склоняется над
ним, чтобы поправить повязку. Волосы Патриции касаются его лица - ему
достаточно чуть приподнять голову, чтобы коснуться губами ее затылка. Он
видит белую полоску кожи, поднимающуюся от шеи вверх между косами, и снова
ощущает нахлынувшую страсть. Но в этот же момент перед ним возникает
картина сражения - на него опять несется виргинский танк, а он не может
даже пошевелить ногой. Боевая машина приблизилась почти вплотную, слишком
близко, чтобы иметь возможность пустить в ход оружие; в последний момент он
заставляет себя сдвинуться с места, быстро отползает в сторону и
проваливается в какую-то яму. Снова открывает огонь правительственная
артиллерия. Лучи светометов скользят в нескольких сантиметрах над ним, и он
безуспешно пытается вжаться в землю. В это мгновение прямо над ним
взрывается танк, разбрасывая в ночи раскаленные обломки, и он, оглушенный,
но невредимый, лежит среди светящихся красноватым светом кусков металла, и
окутывающий его дым наполнен острым горьковатым запахом сгоревшей краски...
...Но ему все же удается спрятаться в трубу, и теперь он следит оттуда за
колеблющимся голубоватым светом...
...Призрачный голубоватый свет омывает конец коридора, где он
остановился. Свет льется из небольшого иллюминатора. Иероним медленно
приближается, думая, что увидит через него звезды, но неожиданно видит
нечто напоминающее морское дно. Несколько мгновений ему представляется, что
