из-за внутреннего преломления изогнулся, исказился и впился в
инопланетянина, который оказался пребывающим в анабиозе, ибо закрыл рукою
рану.
Эксперимент с лазерной стрельбой фиксировался, как положено, четырьмя
видеокамерами. И все четыре бесстрастно засвидетельствовали: через
семьдесят секунд после рокового выстрела и НШ, и НО разом окутались
непроницаемой тьмой, а когда тьма - еще через минуту - рассеялась,
бесценные для отечественной науки объекты исчезли - беззвучно, как
привидения.
Выслушав доклад о невероятном ЧП, генсек заподозрил какой-то очередной
гнусный подвох, но когда просмотрел все четыре видеозаписи, пробормотал в
глубочайшем унынии:
- Напрасно. Напрасно мои суслики из отдела агитации и пропаганды
талдычат, что ни Бога, ни дьявола нет. Вот он - дьявол! - И трижды
перекрестился.
VII. Не поглотит навеки тьма...
Поздним вечером я позвонил Гернетам - они оказались уже на Корсике. К
видеотелефону подошла Жанна - в васильковом халате с капюшоном.
- Спасительница Капитана, я получил твое ночное послание. Благодарю,-
сказал я.- Ты непредсказуемая женщина. Но скажи: почему решилась поделиться
со мною событиями сорокалетней давности?
- Все эти годы, Геркулес, я по-настоящему любила лишь тебя. Одного тебя.
И нашего с тобой сына. Неродившегося.
- Нашего сына, Жанна?
- Помнишь, я говорила, перед поездкой на Алтай, но ты не поверил. Любящие
женщины не ошибаются, Ники. И Капитан-космостроитель это мне подтвердил.
Прошлой ночью.
- Ты снова повидалась с Капитаном? Где?
- Во сне. Перед тем как приснилась тебе. С помощью космостроителей.
Я молчал.
- О чем призадумался? - спросила она.
- О том, что любишь ты меня в другом времени. Тогда оно было густое и
тягучее, как мед. И солнце почти не двигалось в небе. И ночи длились
бесконечно. И волосы твои пахли медом.
- А твои, Геркулес, травою. Помнишь?
- Ничего не помню. Ничего. Для меня - то время истаяло, как свеча.
- Но почему?
- Потому что стал другим. Ничтожеством, погрязшим в чужих дрязгах.
Жанна вздохнула.
- Не суди себя так строго, Ники. Не суди. Я знаю: ты все делаешь ради
общего нашего спасения. Я горжусь тобою... Пойми: любой в жизни оступается.
Даже я, вроде бы праведница из праведниц, изуродовала себе молодость.
Иногда просматриваю твою пленку с подземным озером - и диву даюсь: да я ли
это?
Я опешил.
- Пленка? Но откуда?
- Выкрала у Гернета. Еще тогда, до поездки на Алтай. А потом Эрик и сам
покаялся.
- И не сочла меня ничтожеством?
- У вас, мужчин, своя логика. Представь, тебя обнаружили бы в пещере. На
куски бы разорвали. Но ты рискнул, хотя риск был смертельным... Подземное
озеро... Смерть... Послушай, как тонко выразил предчувствие смерти Оссиан:
"Нет, не кинжал, не яд цикуты, и не сошествие с ума..."
Тут она вздохнула и закрыла глаза. А я закончил:
- Подземным озером, покуда не поглотит навеки тьма...
Я смотрел на нее, а она - на меня. Как тогда, в "Домодедово", возле
озера, полного лунного огня...
- Милый Ники, - говорила Жанна. - Пойми наконец: и Эрик, и я, и ты, и наш
с тобой ребенок, пусть неродившийся, - нерасторжимое целое. Веришь ли, но
мне всегда казалось, что и течение твоей судьбы предопределили
космостроители. Мы все закручены одной космической воронкой, и лишь всем
вместе следовало бы нам перенестись в иные миры. Во всяком случае, я этого
хочу.
Я молчал.
- Помнишь дату: 10 января 2012 года?
Я молчал.
- Веришь ли, что обещанное Капитаном исполнится, и мы - пусть и в другом
обличье - станем частицей иного бытия - всекосмического? Почему молчишь,
Ники?
- Верю только в одно, Жанна, - сказал я. - Верю, что в любых иных
временах и обличьях нам с тобою повезет больше, чем здесь на Земле.
(с) ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ N 3/97
Невероять
Анатолий КАРТАШКИН,
наш спец. корр.
ПО ТРИ ИСКУСА В ДВА ЗАХОДА
С чего бы это зачастило к нам непонятное? И без того проблем с лихвой! А
главное: если лет 10 - 20 назад оно объявлялось в более-менее
благопристойном виде - сверкающего звездолета или мужественного
инопланетянина, допустим, то в последнее время не гнушается и обличья
нарочито незатейливого совсем уж приземленного либо даже вызывающего сугубо
отрицательные эмоции, давным-давно заклейменного человечеством. Что это -
вызов... подготовка к чему-то? Вот, например, какая вышла оказия в городе
Арзамасе Нижегородской области...
Нажал кнопку звонка. Дверь распахнулась, и я увидел Ирину Твердовскую.
Среднего роста. Приятное русское лицо. Если бы не знал, что именно с ней
произошла невероятная история - никогда бы не подумал о подобном.
Представился: собираю информацию об аномальном, разыскиваю людей, которые
непосредственно сталкивались с этим. Ирина нахмурилась.
- Знаете,- произнесла,- мне не очень-то приятно вспоминать об этом. Лучше
бы вообще забыть. Но коль специально приехали... Ладно.
Прошли в комнату. Она рассказывала просто, без многозначительных пауз и
проверки на впечатляемость - и оттого я поверил в ее искренность.
- В конце ноября 1989 года я вернулась домой около восьми вечера. Не
успела снять пальто - приходит подруга со своим приятелем. Поболтали о том
о сем. Гляжу - поздновато. Я своих детей Алешу и Свету уложила и сама
прилегла, вздремнула. Встаю - гости еще сидят, мурлыкают меж собой. Опять
поговорили. Ушли они поздно, около часа ночи. Закрыла за ними дверь,
вернулась, присела на кровать, а спать совсем не хочется. Не идет сон, и
все тут. Взяла журнал, принялась на кухне читать. Подняла голову - ничего
себе! Четыре часа ночи! А было это со среды на четверг - точно помню.
Встала, погасила свет, направилась в комнату. Проходя по коридору,
услышала шорох - это котенок Филимон на книжной полке шевелился. Нагадит
еще, подумала, согнать надо. Щелкнула выключателем, а свет - не зажигается.
Ну, у нас в Арзамасе такое иногда случается. Вернулась на ощупь, вдоль
стены. Сняла Филимона с полки и в кухню его. Вдруг грохот! Что такое? Мимо,
из прихожей, промчались в кухню три огромных кота. Там запрыгнули на
табуретки и сидят, уставились на меня. Я их вижу - глаза уже привыкли к
темноте. Говорю: "А ну, брысь отсюда!" - стала их гнать. Они спрыгнули с
табуреток, и куда делись, не знаю.
Может, думаю, в комнату забежали? Там же Алешка и Светка спят! - и
ринулась туда. Смотрю - а дочка на полу сидит. С козленочком играет.
Обычный козленочек, с рожками и колокольчиком на шее. "Какие игры? -
вскипела я - Ночь на дворе, сейчас спят!" Только шагнула - козленочек сразу
к окну бросился. Прыг - и исчез, будто через стекло. А у меня, между
прочим, пятый этаж. Да и стекло не разбилось. Когда утром Светка
проснулась, то рассказала: "Мама, а я с собачкой играла, с колокольчиком!"
Я про козленочка стала толковать, в ответ же - собачка да собачка. Девочка
она развитая, неглупая, зря болтать не будет. И вдруг поди ж ты! Собачка!
Но это уже утром. А тогда...
Что за шутки, думаю, такие? Коты, козленочек... Но может - просто через
дверь заскочили, не заперла я ее? Подергала - заперто. Машинально повернула
замок, вышла на лестничную площадку. А там стоит мужик и смотрит на меня.
Чуть не ахнула от неожиданности. Как он выглядел? Знаете - прилично. Не
бомж, это ясно. И на бандита не похож, хотя внешность довольно неприятная.
Сколько на вид? Да лет 45 - 47. Очень высокого роста, почти под потолок.
Волосы черные с проседью, правда, жидковатые, лицо чистое, среднего
телосложения. Уши? Нет, не острые, нормальные. А вот поза вызывающая -
оперся локтем о перила и глядит в упор. Как одет? В черную накидку -
длинную, почти до пола. Ни галстука, ни рубашки. Просто черная блестящая
накидка. Я даже подумала - вот из какого материала платье бы сшить.
И вдруг я заметила хвост! Он держал его в левой руке и слегка им
помахивал! У меня внутри будто все оборвалось, на глаза аж слезы
навернулись. Замерла, уставилась на хвост, не могу оторваться. Какой?
Понимаю, вас больше интересует не мое поведение, а вся эта аномальщина...
Довольно толстый, упругий, словно канат, и достаточно длинный. А на конце -
кисточка.
- Ну вот,- промолвил незнакомец,- мы и пришли за тобой,
А у меня слезы - ручьем! Хочу чтото произнести и не могу, язык не
поворачивается.
- Скажешь, когда разрешу.
Голос спокойный, не угрожающий, не командующий. Тут я увидела, что снизу
по лестнице второй взбирается. Седой, невысокого роста, лет за 50,
солидный, даже пузатенький. Тоже лысоватый, но одет иначе - в длинной белой
рубашке до пят. Поднимался тяжело и на площадку выходить не стал,
остановился за две ступеньки. Мамочка моя родненькая, сколько же их, думаю!
Ведь ниже, на другом лестничном пролете, еще две женщины стояли. Обе в
белом.
- Сейчас пойдешь с нами. Там тебе будет хорошо, - сказал первый. И махнул
рукой - мол, говори, разрешаю.
- Не хочу умирать - выкрикнула я.- У меня двое детей! Оставьте в покое!
- Они не пропадут,- возразил он,- у них же есть бабушка.
Уговаривал спокойно, уверенно, без нажима.
- Не пойду с вами! - снова закричала я. - Пойдешь. - Не-ет!
Он помолчал, затем обратился к пузатенькому:
- И что будем делать? Дадим время подумать?
- Ладно,- кивнул тот.
- Ну, что ж,- обернулся ко мне первый.- У тебя есть срок на размышление.
Я не прощаюсь. Мы еще вернемся.
И они стали спускаться вниз, не оборачиваясь.
Вернулась в квартиру. Дальше ничего не помню. Очнулась утром - лежала
поперек дивана в сапогах. Не сразу вспомнила, что надевала их, чтобы выйти
на лестничную площадку. А когда сообразила, вскочила, подбежала к двери.
Открыта, не заперта! Ну, а тут Светка про собачку... Чуть позже сходила к
Андрею - его квартира двумя этажами ниже. Он баптист. Библию наизусть
знает, учит меня жить. Все ему рассказала, как на духу. Он выслушал и
решительно заявил: "К тебе приходил сам Сатана!" Дал Евангелие и
строго-настрого наказал с этой книгой не расставаться.
Мало-помалу я успокоилась и даже стала забывать о той встрече. И вот
весной 1990 года повторилось то же состояние - я с вечера опять не могла
заснуть. Было ощущение полного провала и пустоты, однако спать не хотелось.
А ночь-то, между прочим, снова со среды на четверг! Только теперь у меня
под подушкой лежало Евангелие. Я притушила свет и прилегла.
Когда открыла глаза, он сидел на полу - молодой, симпатичный. На вид -
лет 25, даже, может, чуть меньше. Сидел, скрестив ноги потурецки. Очень
красивое лицо, короткая модная стрижка. Обычные уши, прямой нос. На голове
же - маленькие аккуратные рожки! Да-да, я их разглядела, хотя светильник
горел тускло. А поперек коленей у него лежал хвост. На этот раз я лишь
удивилась - испуга уже не было. - Вот так встреча! - говорю. Он улыбнулся,
обнажив прямые, ровные зубы. - Я ведь обещал, что вернусь. Как был одет?
Снова в черную накидку, ниспадавшую за плечами, а на ногах - такое
обтягивающее трико, как у танцовщика. Обувь? Нет, не туфли. Что-то вроде
чешек или укороченных тапочек.
- Ну, теперь пойдешь? - спрашивает.
- Не-ет! - отрезала я.
Он замолчал, видимо, размышлял. Я его опередила:
- Если хочешь, возьми сам. Попробуй. Ноя-не дамся!
Встала, пошла в кухню. Он продолжал сидеть. Взяла со стола стакан, в
котором на всякий случай держала немного святой воды, принесла в комнату и
выплеснула ему в лицо. И даже вздрогнула от собственной храбрости. Смотрю
на него - жду, что будет. А он спокойно так вытерся, усмехнулся и говорит:
- Этого я не боюсь. И, кстати, креста твоего - тоже.
Вижу - не подействовало! В запале выхватила из-под подушки Евангелие и
прижала к себе. Он сразу заосторожничал, даже подался в сторону. Тогда я
распахнула святую книгу. И в этот момент погас светильник.
- Ну, забирай меня! - ликующе выкрикнула я, уже поняв, что не заберет. А
он:
- Ты книжку-то брось.
- Не-ет! - И, осмелев, показала ему кукиш: - Вот тебе!
Он встал, злой такой.
- Я опять не прощаюсь.
И как топнет ногой - тут же пропал. Проснулась утром. Евангелие на полу.
