любовниками себя не считали! Они были, как и думал Никита, в лучшем случае
помолвлены... Георгий уже который месяц трепетно и старомодно ухаживал за
Станою! И сие - при том, что свел их импрессарио порно-шоу, сосватал
нарочно для той "работы", которую они выполняли! Чуть не каждый вечер Стана
с Жоржем на глазах у валютной публики предавались всем видам плотской
любви; но, оставшись наедине, в свободное время за ручку ходили по паркам,
ели мороженое и порою, когда у Станы было хорошее настроение, целовались.
О нет, она далеко не все ему позволяла... вне сцены! У Станы были
"современные" принципы, она всячески на них настаивала: "я люблю, чтобы ко
мне проявили побольше внимания, нельзя сразу много разрешать мужчине, пусть
он меня уважает" - и так далее, в том же мудром прадедовском духе. Работа
есть работа, и не надо ее смешивать с делами амурными; отдаться Жоржу
наедине - значило для Станы вручить ему высший дар любви.
Как понял я из малосвязных речей Георгия, невеста его, приняв лечение
войскового хирурга, почувствовала себя лучше и объявила, что более не
нуждается в постоянном уходе. Я подозревал, что бедняга Жорж на радостях
повел себя нескромно. Во всяком случае, Стана из комнаты его выставила...
Утром под началом Обольянинова мы недурно отрепетировали первые сцены.
Моим партнером оказался Михаил - красивый и бойкий юноша, тоже почему-то не
профессиональный актер, а истопник из китайской прачечной в Киеве.
Мы с ним отменно провели пару диалогов во дворце и на берегу озера, где
барчук говорил мне о своем желании послужить Отечеству на поле чести, а
также благословлял меня на брак со своей сестрою.
С разрешения кудесника-хирурга, вовсе излеченная Стана приобщилась к
записи в тот же день, после обеда. Разумеется, ее партнером стал Георгий.
Любо-дорого было глядеть, когда шли они, гуляючи, по главной аллее, под
большими каштанами: она в розовом платье и мантилье, с легким
зонтикомомбрелькой, он - в гвардейской зелено-красной форме, оба совсем
новые для меня, на диво картинные и внушительные. Георгий изображал
приятеля главного героя, молодого офицера, наивного и петушистого, Стана же
- наперсницу героини, забавную в своем наивном романтизме дочь
соседа-помещика. В дальнейшем подпоручику-Георгию суждено было вместе с
нами отправиться на войну. Такая симметрия двух влюбленных пар,
напоминавшая оперетту, казалась мне банальной, но я молчал, ибо сын мой с
невестою старались от души...
Тайное наше с Елизаветой венчание было записано в церкви, к той же
барской усадьбе принадлежавшей, с колоннадою не хуже дворцовой и двумя
белыми часовнями по сторонам, наподобие башен. Внутренность храма внушала
скорее веселье, чем более святые чувства, ибо сплошь покрыта была узорами
из крестов и роз по нежной лазури, и даже строгие лики мучеников в сем
окружении казались беспечнее обыкновенного.
Касательно же того, что являл собою обряд, над нами исполненный, мучили
меня двойственные чувства. Если священник сей дряхлый, в своем облачении
равно подходивший и восемнадцатому веку, и двадцатому, вправду иерей, в сан
рукоположенный, - то, получается, и брак наш с Елизаветою действителен,
коего "человек да не расторгает". Сколь истово возглашает он, покуда мнимый
брат невесты, Михаил, вместе со Станою держат над нами венцы: "Господь Бог
наш, славою и честью венчай я!.." Но нет, подобное счастье вряд ли
возможно: ведь мы с Елизаветою не обменялись ни словом о любви, ни малейшим
намеком на какие-либо особые между нами отношения. Стало было, и священник
сей не иначе, как актер, и брак, ныне заключаемый, сплошь лицедейство.
Однако грустные мои мысли скоро приняли иное направление, поскольку все
же рядом стояла Елизавета, одетая под венец в белый роброн с кружевами,
осыпанная драгоценностями... Кровь во мне волновалась все сильнее, я
чувствовал себя как бы в бреду. Когда же, по окончании обряда, впервые
коснулись моих губ губы возлюбленной и я поцеловал ее, как жену свою,
словно темнота охватила меня, и лишь великим усилием воли удержал я себя от
беспамятства.
После всех обыкновенных поздравлений, хотя и от немногих свидетелей,
записан был эпизод, подтверждавший тайность брака: озираясь и прикрывая
лица, сели мы в карету, и оная, с занавесками, плотно задернутыми, с места
взяла в галоп. На сем все актерство и завершилось; уже просто пользуясь
предлогом славно попраздновать, возвращались мы аллеею ко дворцу,
разнообразя свой путь шутками и смехом.
По истинно летней погоде стол был накрыт под деревьями. Лишь для приличия
выпив по бокалу шампанского, приняв новые поздравления, мы с Елизаветою
удалились от дворца. Невзирая на нынешнее обманное тепло, осень брала свое,
и в пятом часу пополудни начало быстро вечереть; но еще различали мы на
ветвях каштанов повторный цвет, произведенный деревьями, будто поверившими
в весну перед зимою... Жена моя - согласно фильму или доподлинная? - шла
рядом со мною, обеими руками обхватив мою руку и снизу заглядывая мне в
лицо. Пытался я изобразить в ответ улыбку, но, видимо, делал сие столь
ненатурально, что Лиза, вдруг рассмеявшись, молвила:
- Гляжу я на вас, друг сердечный, и вижу: свет для вас помутился, и более
не ведаете, во сне вы или наяву...
- Так пояснили бы, что к чему, Елизавета Артемьевна, а то и вправду скоро
лишусь рассудка!
Потершись щекою о мое плечо, она отвечала:
- Что я могу вам пояснить? Знаю лишь, что любы вы мне, что и меня душою
выбрали с первой минуты. Воистину, сам Господь нас сочетал! До поры
сомневалась я, как, верно, и вы, уж не впрямь ли только для фильма было
разыграно сие венчание? Но теперь знаю, мы вместе на всю жизнь...
Ответив на сии слова единственно достойным их образом, то есть Лизу мою
поцеловав, затем я сказал:
- Неужто до сих пор полагаете вы, что здесь и впрямь записывается
видеофильм? И ничего иного не чувствуете в происходящем?..
Несколько шагов Лиза прошла молча, потупив очи долу и удлиняя свои шаги,
дабы ступать в ногу со мною. Затем сказала:
- Признаюсь, друг мой, и мне чудится некая загадка, вроде как заговор
тайного общества... Как и вы, приглашена я была в "Астрею" неожиданно,
режиссера сего пресловутого не видела, до сих пор ничего о нем толком не
знаю; просто стыдилась признаваться в незнании...
- Но подумайте, какова должна быть сила, всех, здесь находящихся,
выбравшая из миллионов и расставившая наподобие шахматных фигур! Она, сила
эта, и нашу с вами встречу на набережной, и все последующее устроила. А в
то, что здесь видеофильм записывают, и мое назначение сочинять диалоги, мне
уж и вовсе не верится. Должна, должна быть иная цель у сего режиссера...
которого вернее было бы назвать демоном!
- Но ежели не для фильма, - быстро возразила моя возлюбленная, - то для
какой, по-вашему, надобности воспроизведены все сии костюмы до последней
пуговицы, и кареты, и оружие, и весь уклад старинной жизни? Неужто
оправдаются все эти бредни, в кои я никогда не верила - в пришельцев
инопланетных, в город Шамбалу?..
После сей прогулки вернулись мы к столу и в веселии выпили еще
шампанского; до смертного своего часа запомню я то пиршество, солнце,
сквозь листву льющееся водопадом, желтые листья на зеленой еще, почти
летней траве, тонкий звон и вкус тепловатого вина. Вечером же были устроены
во втором этаже дворца, в зале, именуемой Рыцарскою из-за написанных на
потолке доспехов, танцы, во время которых я возле Елизаветы чуть вконец не
осрамился, ибо нисколько не умел танцевать менуэт. Ловчее оказавшись в
польском, предпочел я все же более не рисковать и, даму свою передав
Никите, коий мог вина выпить без меры и потом отплясывать, сам отправился в
гостиную, где были приготовлены трубки, пунши и карты.
В почтенном карточном искусстве также не чувствуя себя искушенным, решил
я уединиться со стаканом пуншу, заняв кресло под пальмою в кадке.
Неподалеку от меня, погруженный в беседу по-французски с некою пожилой
дамой, также в глубоком кресле восседал старец - в роскошнейшем кафтане
серебряной парчи, в парике, мелко завитом, подобно овечьему руну. Поначалу
я лишь с затылка видел оного вельможу, но вот он полуобернулся, и с
несказанным удивлением признал я в нем своего странного киевского знакомца.
Это он, "граф в изгнании", впервые поведал мне об "Астрее"... "Граф" сей,
верно, и меня сразу приметил - ибо, покосившись, улыбнулся
многозначительно. Однако не заговорил, а продолжил галантную беседу с
дамою. Я же, смущенный сей встречею, поспешил стакан свой допить и покинул
комнату.
Все же брак мой с Лизою не был подлинным: повел было я оную в свои покои,
но, нежно меня поцеловав, она от приглашения уклонилась, и мы расстались у
ее дверей.
Не знаю уж, отчего, вроде бы без причин, проснулся я ночью и, словно
позванный беззвучным голосом, вышел на балкон. Ночь стояла теплая, оттого
немало я пробыл там, завороженный необычным зрелищем: со второго этажа
круглой башни, изо всех окон вновь лились лучи, но не желтые, ведущие
происхождение от свечей или других светильников, а волшебно серебристые и
как бы текущие... Нисколько не разумея природы сего свечения и будучи
полусонным, простоял я так с четверть часа, покуда не сморил меня сон и я
не вернулся в постель...
Спустя несколько дней позвонил я в Киев Бобру, своему любезному другу,
для чего послужил единственный во всей усадьбе, стоявший у Никиты телефон.
После отчаянныхусилий соединиться, занявших не менее получаса, услышал
я-таки его голос, но со страшными помехами - дряхлые телефонные станции уже
и ближних переговоров толком не обеспечивали. Звонку моему приятель
поразился несказанно, ибо, как сказал он мне погодя, среди общих знакомых
уже ходили россказни о моей гибели. Не то в Днепре меня утопили нарки, не
то на собственной квартире прикончили гангстеры... Приметил я тогда для
себя, как слухи вертятся около самой истины, но в цель не попадают.
Затем в беседе нашей я допустил немалую ошибку, всю опасность которой
понял не сразу. Дернуло меня расхвастаться и описать в самых пылких
выражениях, каково живется нам во владениях "Астреи", сколь велика и богата
припасами сия усадьба, где мы не знаем ни в чем недостатка, даже лучше
обеспеченные пищею и удобствами, чем в благополучные времена нашей юности.
Поведал я также о нашем пресловутом многосерийном фильме, моем участии в
нем и щедрой за него плате. От одного дурачества удержал меня Господь -
открыть местонахождение усадьбы. Но, как впоследствии выяснилось, признание
сие было бы даже излишним - ведь у Бобра имелось на телефонном аппарате
некое табло.
Зная отменную жадность Бобра, ожидал я, что он станет клянчить знакомства
с заказчиком столь безмерно щедрыми, но-чудо!-приятель мой о сем и не
заикнулся, а как бы невзначай заговорил о другом. Его, Бобра, участие в
обществе "Святая Русь", имевшем целью возобновление державы в
великокняжеских пределах, потребовало не только слов, но и дела. Сей
любитель доброй еды и уюта был избран своими сотоварищами писцом при
воеводе гридней, сиречь записан в некое самозванное воинство, впрочем,
вооруженное настоящим оружием и намеренное применить его для завоевания
новых земель...
И тут вдруг наш разговор стал для меня несносен - и, прощанье скомкав,
положил я трубку. Не оставалось у меня и малого сомнения, что ему я больше
не позвоню...
Впервые пришло мне в голову, сколь по сути своей беззащитна приютившая
нас усадьба. Любой разбойной шайке только решиться да подпоясаться надо
было, чтобы из рая нашего сделался погост. К трем автоматам, подобранным
давеча Никитою в доме Георгия, да к там же взятому "кольту", надо полагать,
и патронов запасных не имелось. Не пиками же да кремневыми ружьями
считанных гвардейцев наших, быть может, и вовсе к настоящему бою
непригодными, оборонять сей благословенный оазис от вертолетов с ракетами?
Еще под гнетом неприятной беседы с Бобром, уселся я за столик на балконе
своей комнаты. Надо было успокоиться. Бесшумно приблизясь, лакей с поклоном
подал мне на подносе изрядную стопку газет. Раскуривая трубку от лакеем же
