и ручками, от простых беленых стен веяло старомодной добротностью. Простою
была и мебель, зато в каждом изгибе подлокотника, в каждой точеной ножке
кровати чувствовались любовь и неспешность мастера. Сперва впав в
недоумение при виде ночной вазы и кувшинарукомойника с мискою,- зачем столь
подробно воспроизводить предметную среду 18-го века? - я подумал затем, что
эти вещи более интимны и человечны, чем кран и унитаз, и превращают комнату
в некое замкнутое, уютное гнездо...
Ах, и с помощью димедрола или радедорма, героически добывавшихся мною в
обмен на антикварные книги, не выспался бы я дома так, как в этой свежей,
хрустящей постели! А какое было пробуждение - с атласным стеганым халатом,
разложенным на кресле, с колокольчиком у изголовья, звоном коего я вызвал
из-за дверей величаво поклонившегося лакея! Подойдя к полукруглому окну, он
привычным движением раздернул шторы - и в комнату хлынул свет погожего
утра!.. Туч и дождя как не бывало: под серо-голубым ласковым небом лежал
посреди двора тронутый желтизною газон с купами розовых кустов, окруженный
дорожкою из кирпича. Двор обнимали крылья дворца, с пристроенной к торцу
одного из них странной остроконечной башнею. Восторженно и жадно, будто
преподнесенный лично мне роскошный подарок, рассматривал я аллегорические
фигуры над фасадом. Что держит женщина, возлежащая слева - копье, что ли?..
Резко встав с постели, я зажмурился, ожидая прилива боли к затылку - рана
сделалась мучительно-привычной, давая себя знать при каждом неловком
движении... Но ничего не случилось. Затылок безмолвствовал. Я дотронулся:
шрам был на месте, но вел себя так, будто нарки пырнули меня недели две
назад...
Стесняясь принимать помощь от слуги, я все же был вынужден просить его
совета: столь непривычны были все крючки и застежки моей новой одежды. Но,
справившись, с удовольствием повертелся перед зеркалом: какого бравого,
видного молодца сделали из меня расшитый шелковыми узорами камзол, серый
кафтан с широкими, отделанными серебряной тесьмою отворотами; нарядное
жабо, короткие штаны до колен, белые чулки, башмаки на довольно высоком
каблуке, со стразовыми пряжками! Теперь и щетину можно было сбрить, никак
со всем прочим не сочетавшуюся, и надеть пудреный парик с буклями и косицею
в черном шелковом кошельке!..
Вторым чудом за это утро были показания дозиметра. Привычно выхватил я
его, сходя с крыльца на двор... Жалкие микрорентгены показывал счетчик, в
пределах естественного фона! То ли какой-нибудь благодетельный циклон
стащил из этих мест радиацию, то ли... других объяснений я тогда не
подобрал.
Завтрак был накрыт во дворце, в одной из столовых второго этажа. Легко
скользили лакеи, обнося нас фарфоровыми блюдами и соусниками, наливая из
графинов. Локоны на невинном затылке Елизаветы отражались в зеркале,
тянувшемся вдоль всей стены.
Она сидела в дымчато-розовом платье с низким вырезом - все оторочено
кружевами, по ее вкусу, на шее повязан легкий шарф. Порою мне казалось,
что, искоса поглядывая на меня, Елизавета ждет некоего моего начинания...
быть может, и смелого. Но для прочих сотрапезников, то есть Никиты с
Георгием и нескольких улыбчивых молодых людей в щегольских кафтанах, она
вела деловую беседу, вкратце излагая сюжет первой серии фильма.
Все записывается здесь, в настоящей старинной, отреставрированной на
средства "Астреи" барской усадьбе. Главный герой фильма, сын владельца
имения, с рождения записанный в гусарский полк, собирается отъезжать на
войну. Сестра юного офицера тайно влюблена в его наставника, обедневшего
дворянина-соседа; тот должен сопровождать своего питомца в армию.
Влюбленные договариваются обвенчаться перед отъездом, но крепостная девка,
наушница барыни, докладывает "маменьке" об их замысле. Дочь заперта и
рыдает, а с наставником имеет внушительную беседу сам помещик. Оскорбленный
дворянин вызывает вельможу на дуэль, но тот приказывает слугам выбросить
его вон, а при новом появлении - затравить собаками...
Влюбленных выручает недоросль, обожающий и сестру, и учителя. Девушку он
хитростью выпускает из заточения; в своей карете отвозит ее с избранником в
город, к подкупленному попу, который и венчает любящих. Затем сестра тайком
возвращается в имение, а брат с наставником выезжают к действующей армии...
Сия, по-моему, достаточно литературная и банальная история, похожая на
рассудочно-фальшивые, многолетней давности телесериалы о гардемаринах,
великолепно костюмирована, снабжена первоклассным реквизитом и записывается
десятками особых крошечных видеокамер, которые, как правило, актерам не
видны; используется новейшая, тонкая, словно паутина, пленка. Камера может
быть скрыта в шандале, в кроне дерева, в гриве коня; затем сотни пленок
будут смонтированы с помощью суперкомпьютера. Пишется и эта сцена за
завтраком, хотя наш разговор не войдет в фонограмму...
Я был немало удивлен тем, сколь внезапно и круто изменилось мое отношение
к питью. Графинов на столе толпилось множество, с водкою и винами, с
зазывно пахнувшими настойками; лакеи подливали по первому знаку, да и
Никита дразнил, то и дело поднимая в мою сторону бокал, моргая глазом и
подергивая усом. Но я лишь отпивал малыми глотками, и никакая сила не
заставила бы меня набраться рядом с Елизаветою.
После завтрака она подарила мне долгий зовущий взгляд. Взволнованный, я
последовал было за нею, но Обольянинов дружески придержал меня и заявил,
что админгруппа будет сейчас заниматься "прескучными делами", а я могу
отдыхать...
Не без досады я вернулся в свою комнату, стащил кафтан и устроился в
кресле на балконе, благо царила августовская теплынь. Лакей подал мне на
изящном подносе пачку газет. Вздев на уши нищенские свои очки, я углубился
в чтение - и скоро забыл обо всем личном.
Кишинев снова добивается особого статуса в Румынском королевстве;
господарь, не признаваемый Бухарестом, прошел во главе демонстрации,
требовавшей автономии для бывших советских молдаван. После недолгого
перемирия, обеспеченного межрегиональными силами, армянская авиация вновь
бомбила нефтепромыслы на Каспии. Войска Иранского Азербайджана, занявшие
линию от Вардениса до Ехегнадзора, готовят наступление по всему фронту;
ракеты снова падают на пригороды Еревана. Турция, готовая защитить своих
армянских подданных, объявила мобилизацию; стычка между Стамбулом и
Тегераном, столько раз предотвращенная, теперь кажется неизбежной. Тюмения
прекратила поставку нефти Республике Войска Донского: там на выборах
победили правые, добивающиеся восстановления единой России. В свою очередь,
Дальневосточная конфедерация сократила поставку рыбы сибирским государствам
- Хабаровск поддерживает донцов... И здесь, при всем шутовстве, пахнет
войною. А что в наших краях? То же самое. Служба безопасности Полесья
объявила шпионом посла Новороссии; возмущенный одесский парламент послал
ультиматум Житомиру. Они еще играютв политику, ничему не научившиеся,
злобные голодранцы!.. А вот это уже совсем скверно. Кроме ракетной шахты в
Старшем Жузе, кою упорно осаждают муджахиды, намереваясь стереть с лица
земли Великий Израиль, атакам подвергается и командный пункт неподалеку от
Костромы. Неведомо кто, боевики с закрытыми лицами, в камуфляже без знаков
различия, без документов в карманах, исступленно пробиваются к термоядерным
чудищам. Совет Опеки бросил туда уйму китайских солдат, они прочесывают
каждый овраг, но пока безрезультатно... Хоть что-нибудь происходит в мире
приятное, доброе?! Ага, вот... Бордосские виноделы, наконец-то,
восстановили утраченные сорта крымских вин - "Черный доктор", "Мускат
Красного камня". Черенки чудом уцелели в радиоактивном Крыму и генными
инженерами были спасены от разрушительных мутаций... Спасибо за
напоминание. Все, начитался.
Отбросив газеты, я попытался успокоиться, для чего откинул голову на
спинку кресла, сняв очки и подставляя закрытые веки по-летнему жарким
лучам. Вдруг от легкого прикосновения к плечу дрожь пробежала по всему
моему телу. Елизавета стояла рядом, ее лицо под шляпою с полями было густо
затенено.
От правого крыла дворца, мимо статуи закутанного старика, она повела меня
каштановой аллеек), по дороге сообщая добавочные условия моей работы.
Оказывается, мало того, что я должен был сочинять диалоги прямо на
площадке: их предлагалось не записывать, а наговаривать вслух совместно с
актерами, импровизируя в темпе идущего действия. Ясное дело, при сем должен
я быть в облике одного из представляемых, иначе непрерывные подсказки
актерам со стороны создадут ужасную неразбериху. Но что же мои партнеры по
игре - сумеют ли они, не промедлив, подхватить беседу и развить ее? О да,
они мастера своего дела, однако же и я должен постараться, чтобы не просто
выдумывать реплики, но вызывать точный, нужный ответ.
Что же, и на экране я останусь в той же роли, спросил я не без волнения?
Елизавета не знала. Сие уже в полной воле нашего драматурга, он же
режиссер. Он может меня оставить, а может и заменить во всех сценах нарочно
дозаписанным актером - компьютер сделает такую замену неуловимой для
зрителя...
Хотел бы я видеть столь гениального режиссера, воскликнул я. На что
Елизавета невозмутимо ответила: оного здесь нет, поскольку он одновременно
записывает на разных площадках и монтирует эпизоды для доброй дюжины серий.
Опять же, компьютеры помогают? Можно сказать и так, хотя это не совсем
верно. Да способен ли человек справиться с такой работой? Наш режиссер
способен и, более того, уверен, что справимся все мы. Господи, да как же
его фамилия? Узнаете со временем, сударь, пока же есть причины на сей
вопрос не отвечать.
Я невольно остановился, зачарованный открывшимся видом. Справа от нас на
небольшом холме высилось белое строение под граненым куполом, похожим на
церковный. Позднее я узнал, что это - музыкальная беседка, где некогда
концертировал сам автор "Жизни за царя"... От холма же шел просторный,
поросший зеленою травою скат; там и сям были раскиданы по нему копны сена,
а внизу громадные старые дубы вольно стояли у края глубокого, покойного
синего озера.
Какая же роль мне поручена, пусть и на время, пока не заменят меня
кинозвездою, полюбопытствовал я. И услышал ответ, вознесший меня к вершинам
радости. Я должен был играть бедного дворянина, наставника молодого барича.
Ну а мою возлюбленную, сестру героя, нежную, смелую и решительную, играла
Елизавета!..
Сей день до вечера и следующий прошли для меня в отдыхе, неторопливом
знакомстве с усадьбою и громадным старинным парком. Были в нем всякие
затеи, напомнившие мне пригороды Петербурга: и мостики горбатые кирпичные
над извилистыми дорогами, некогда звавшиеся "китайскими"; и совершенно
бесполезное строение на косогоре, красного кирпича, путаница нарочно
незавершенных арок и стен - "романтические руины", утонувшие в сухой траве
и кустах с дивными розовыми листьями; и высокий искусственный холм с
экзотической сосною на вершине - гора Любви...
Затем суждено мне было испытать немалое удивление, причем от человека
близкого.
Флигель мой, называвшийся Южными службами, оказался куда более
населенным, чем я полагал вначале. Занимая отдельную комнату наверху,
оказался я одним из привилегированных постояльцев; прочие же теснились в
помещениях нижнего этажа - помещики со слугами, офицеры, священник. Комнату
отвели также Георгию со Станой, здесь их считали супругами. И вдруг после
ужина Жорж явился ко мне, держа в охапке свое постельное белье и одеяло.
- Лакей увязался, хотел нести! - сообщил он, деланно смеясь.- Да я не
привык, не позволил ему. Странные вообще тут обычаи, вроде мы все время на
съемочной площадке...
- И оттого ты решил у меня переночевать?
- Да нет, не в этом дело...
- А в чем? Погрызлись со Станой? Ничего. Милые бранятся...
- Можно, я сяду?
Я разрешил - и услышал объяснение, заставившее меня впервые в жизни не
поверить слуху. Оказывается, мой сын и Стана ни супругами, ни даже
