через триста пятьдесят лет и расстояние в сто пятьдесят световых лет. Я не
думаю, чтобы в своеобразные задворки солнечной системы, где все ошибки
земной истории могут повториться. При некотором рассмотрении можно сказать
что вы проповедуете обращение в новую веру. Дело в том, что "Ариадна" не
одинока во вселенной. Наксос не является некоего рода испытательным
полигоном, где ваш триумвират может управлять экспериментированием в
области социальной инженерии. Как вы сказали уже, это есть что-то, в чем
все люди имеют ставку. Я предполагаю, конечно, что под "человечество" вы
подразумеваете и "все Люди", а не некое трансцендентальное коллективное
бытие?
Снова он не стал спорить, чтобы поверхностно обсуждать проблему,
просто начал снова.
- Командую здесь я, - сказал он. - Капитан д'Орсей и капитан Айфер,
естественно, участвуют в процессе выработки решения, но мы все
единомышленники. Иной власти кроме меня нет, и пока вы вовлечены в это
предприятие, вы должны принимать эту власть и ничего больше. Это понятно?
- Как незаинтересованный наблюдатель, - вставил Зено с хорошо скрытой
иронией, - могу ли я сказать, что вы - существо
неуважительно-оскорбительное в принятии того, что каждый из моих
компаньонов имеет интересы и стремления, сродни вашему, заключающееся в
дальнейшем продвижении человечества. Что касается меня, я не колеблясь
беру на себя те же обязательства. Люди всегда уважали права и устремления
каликосцев и цель каликосцев - работать в гармоническом содружестве с
людьми. Считаете ли вы, что я здесь исключительно для того, чтобы следить
за интересами моего собственного вида и шпионить, с тем, чтобы украсть
этот мир у вас?
Джухач заколебался. Я мог оценить его затруднение. Может быть в таком
мнении была истина. Но говоря так, тем не менее там было что-то еще. Как
отметил Зено, для него было трудно определиться со своими подозрениями
относительно каждого из нас.
- Никто не оспаривает вашу власть, капитан, - сказала Ангелина. Она
могла остаться на этом, рассеяв все сомнения, если бы не Везенков.
- Проклятье, все не так, - сказал он резко. - Моя власть - Советы. И
никто другой. Вы хотите помощи? Я помогаю. Все друзья. Никаких слуг.
Пока Джухач взвешивал, я начал действовать. Во внезапно нахлынувшем
приступе безумия, я решил послать ко всем чертям дипломатию.
- Вы можете не рассчитывать и на меня, - заявил я. - Я не считаю, что
вы владелец этого мира, и если вы думаете так, то вы тешитесь опасной
фантазией. Это не для вас - даже не для вашей Святой Троицы - определять
что есть большее добро для всего человечества. Искать, что же убило ваших
людей внизу - одно дело, а подчиняться вашим приказам - другое.
Я взглянул на Ангелину, которая одарила меня кивком головы и сухой
улыбкой. Джухач тоже поглядел на нее, приглашая высказать свое мнение. Она
промолчала. Он не стал побеспокоить сдержанного Зено. Ни Везенков, ни я не
сказали ничего такого, что не было бы очевидным, но трудность была в том,
могли ли мы оставить это недосказанным, удовлетворившись тем, что
заставили капитана напрячься. В конце концов он обратился ко мне.
- Советы тоже ваша власть? - с мертвенной улыбкой обратился он ко
мне.
- Не совсем, - ответил я.
- Нет, - сказал он, голосом выразительно подтверждающим неприятность
истины. - Ваша власть - Космическое Агентство, представляемое господином
Хармаллом, который кажется - если только я правильно его раскусил - связан
с некоторым безымянным союзом западных наций, но автономен до определенной
степени.
- То что они именуют свободной, - вставил Везенков с необыкновенным
для него отсутствием краткости, - является всего лишь незнанием, кто
отдает дьявольские приказы.
Это можно было рассматривать как своеобразный остроумный комментарий,
в других обстоятельствах.
- Я работаю на Агентство, - сказал я. - Так же, как и Зено.
Технически, думаю, вы тоже.
Полагаю, это тоже не было самым умным из сказанного. Это был путь,
объясняющий собственное положение визави Хармалла, которое гарантировало
наиболее сильное сопротивление.
- Мир, из которого пришла "Ариадна", - сказал Джухач, - не ваш мир.
Вашему миру мы ничем не обязаны.
Каждый за себя, это не было удовлетворительной стряпней, ни с чьей
точки зрения.
Когда мы остались одни, я сказал Везенкову:
- Вы, конечно, один запутали все, не так ли?
Он глядел на меня с удивлением, возможно обидой, какое-то
мгновение-другое. Затем усмехнулся, решив принять это за шутку. Похлопал
меня по плечу и сказал:
- Должен найти ответ. Чертовски быстрое время. Звезды выстрелят
раньше...
Затем он снова рассмеялся и стал перебрасывать себя вниз по коридору,
подтягиваясь на руках по бегущей перекладине.
9
Когда я вернулся к своей кабинке, возле нее кто-то стоял. Очевидно,
это вовсе не препятствие для меня, что они начали формировать очередь.
Он выглядел моложе меня - может быть двадцать два или двадцать три
года. Он был маленьким и жилистым, с той разновидностью охотничьего
выражения, которое очень хорошо подходило к интеллектуальному климату на
борту корабля.
- Доктор Каретта? - с сомнением произнес он. - Я - Симон Нортон.
Я пожал его протянутую руку. Он затрясся вместе с рукопожатием... не
часто пользовался нулевой гравитацией.
- Я слышал. что вы из Англии, - сказал он. Это прозвучало не очень
уверенно.
- Я родился там, - сказал я ему. - Прошу прощение за банальное
сравнение, но я прошел длинный путь от итальянского мороженщика. Но пока
не видел темных сатанинских мельниц.
Он неуклюже двинулся и рассмеялся.
- Я родился в Нотингеме, - сказал он. - Кажется, еще только вчера я
был там.
Я шире открыл дверь и пригласил его внутрь. Он неловко продвинулся
мимо кровати, о которую оперся рукой.
- Неплохо бы выпить, - сказал я, - но как вы видите я живу в
спартанских условиях.
- А все мы? - воспротивился он слабо.
Мне пришло в голову, что когда он говорил о своей милой старой
Англии, то был более литературен, чем я предполагал. В отличии от Катрин
д'Орсей, которая по расписанию дежурила, этот свеже выглядевший юноша
должно быть спал в течение всех трехсот пятидесяти лет. Его последним
воспоминанием должно быть было путешествие в челноке с Земли.
- А какой была Англия? - спросил я, завязывая разговор. И опустился в
голове кровати, застегнув ремень безопасности вокруг лодыжек.
- В основном на опасном пути, - сказал он. - Кроме Оксфорда... и
предположительно Кембриджа тоже. Два столетия они шли постоянно замедляя
движение.
- Что вы изучали? - спросил я.
- Генетику.
Мои брови подскочили вверх.
- Вот что мне удивительно, - признался я. - Где же легионы глубоко
замороженных ученых, сгорающих от нетерпения вкусить плоды столетнего
материального прогресса? Вы - это вся делегация?
- Я не думал быть здесь, - признался он.
- О, - сказал я. - А почему?
- Приказ.
- Почему?
- Полагаю, думали, что вы будете слишком заняты. Они не желают, чтобы
мы отнимали ваше время. Но...
- Но? - подсказал я.
Он наклонил голову, скрывая грубую ухмылку.
- Я хочу знать ответ на основную загадку. Полагаю, мне следовало быть
математиком... тогда я бы только спросил, разрешена ли последняя теорема
Ферма.
Я не имел понятия, решили ли теорему Ферма... или, что то же самое,
что за дьявольщина это была. Наиболее неприятным было то, что я понятия не
имел, в чем же заключалась основная загадка. Я сказал ему об этом, и он
какое-то мгновение выглядел совершенно пораженным. Затем его лицо
прояснилось.
- О, - сказал он, - конечно. Однажды вы расщелкали проблему, и она не
является загадкой. Вы забыли как она называлась.
- Ну? - сказал я, когда он снова заколебался.
- Для вас, - сказал он, - это казалось проблемой. Она стояла долгое,
долгое время... более, чем столетие. Думаю, нам следовало получить ответ,
но фактически, все растянулось на два или три поколения из-за отвлечения
биотехников. Коммерциализация выжимала и без того скудные ресурсы, и
теория пользовалась низкой репутацией повсюду - существовал модный
аргумент о конце теории... потому что мы считали, что уже убедились в
большинстве того, в чем можно было убедиться с помощью человеческих
чувств.
- Я знаю это, - сухо сказал я.
- Дело в том, - продолжал он, - что у нас не было настоящей связи
между биохимической генетикой и анатомией. Насколько мы знали... и знанию
было более ста лет - гены в ядре были точной копией протеинов: химическая
фабрика. Мы знали, что изменения в генном наборе поражало грубые
структуры, но не знали как. В шестидесятых годах двадцатого столетия
казалось, что, связывая между собой микро- и макрогенетику, можно попасть
в точку, но мы так и не получили этой точки. Брешь в эволюционной теории
была очень серьезной, но как я говорил, наиболее горячей была другая
теорема.
- В чем основная загадка?
Он кивнул.
- Мы даже больше отклонились от темы чем вы, - сказал я. - Мы не
только не знаем ответа, мы понизили вопрос в важности. Пока вы
отсутствовали, было много проблем и отчаяний. Крушение цивилизации - это
одна из причин. В мое время генетики только начали преуспевать. Теперь у
нас есть новый контекст для всей науки, хотя... это не совсем биология в
значительной степени, это - парателлурианская биология. Вместо одной
жизненной системы мы имеем дюжину. Это дает нам шанс сделать много
подборок фактов и внести их в каталог - с обильным практическим
объяснением, конечно. Нет еще великого теоретика, неожиданно
объявившегося, который бы связал все это вместе. Вообразите, в системе
только полдюжины соответствующе оснащенных лабораторий, поэтому это не
удивительно. Мы - четверо странствующих рыцарей, которые прискакали. чтобы
спасти вас, членов очень специализированной _э_л_и_т_ы_... хотя, я не
думаю, что трое ваших капитанов по-настоящему ценят этот факт.
Он глядел на меня, как на сумасшедшего. Я знал почему. После всего,
едва ли это была _м_о_я_ ошибка.
- В ваши собственные времена, как и в мое, - напоминал я, - нации
Земли боролись с проблемами значительно более существенными, чем ваша
основная загадка. Об этом может быть неприятно думать, но много людей
находятся в 2444 году на краю голода так же, как и в 2044, и, возможно,
значительно больше, чем было в 1644 году. Временами - между 2044 и 2444,
то есть, - дела обстояли всегда хуже и никогда не лучше. С тех пор, как вы
оставили дом, всегда было неспокойно! Вот почему вы его оставили!
Технология - особенно биотехнология - существует и всегда преуспевает. Вы
должны понимать это.
- Но я не понимаю, - воскликнул он. - Как вы можете иметь технологию
без науки? Если технология необходимость, наука тоже должна быть, она
необходима; наука существует и всегда преуспевает. Вы должны понимать это.
- Приблизительно, - допустил я. - Но ошибочно полагать, что
преимущества в технологии зависят от преимуществ в науке. Технологии,
которые формируют экономику Средних веков - водяные мельницы, ветряные
мельницы, тяжелые плуги и хомуты для лошадей - нисколько не зависели от
любого усовершенствования научной теории. То же истинно для машин, которые
произвела промышленная революция. Действительно, это было распространение
теории, которая последовала за технологическими нововведениями, как
