мной по всему Западному Лесу, пока я не нашел спасение в ресторане "Голодный
тигр", где мне пришлось заказать...
- Счета хотя бы у вас сохранились?
- Хотите оплатить?
- Ничего не поделаешь. Я за вас отвечаю перед...
Счета "Алисы" и "Голодного тигра" затрепетали перед носом Москвича. Он
протянул было за ними руку...
- Э нет! - хихикал наглец. - Я вам счета, вы мне - ваш секрет!
- Какой еще секрет? - невольно огрубев, невольно басом, в самообороне
спросил Москвич.
- А телефончик, который записали, олдфеллоу? Как вы думаете, в чем
смысл моего появления? В телефончике!
Последнее слово Мемозов как бы пропел, и Москвич тогда тяжко подумал,
что вот снова какая-то чушь, какая-то досадная ерунда прикасается к его
сегодняшнему "юному" вечеру на самом западном берегу человечества. Невольно
он прикрыл ладонью объявление на доске.
- Ха-ха-ха! - захохотал Мемозов уже по-английски. - Вот я и поймал вас,
сэр! Как вы смешны! Как вы неисправимы! На свалочку пора, а вы туда же -
приключений ищете!
Сквозь ладонь он легко прочел таинственное объявление и несколько раз
повторил номер телефона - 876-5432.
- Не имеете права! - возмущенно запылал Москвич. - Убирайтесь, Мемозов!
Было темно уже и пустынно, и только шаркали мимо бесконечные кары
калифорнийцев: "мустанги", "триумфы", "порше", "пэйсеры", "мерседесы",
"альфа-ромео"...
Ну что бы, казалось, взять да бегом в университетский паркинг-лот,
схватить машину, умчаться к ревущим незнакомым фривэям (авось выкатят к
друзьям на тусклую улочку Холма или на Тихоокеанские Палисады), нет -
нелепейшая перепалка продолжалась, и Москвич понимал с каждым словом все
яснее, что эту глумливую мемозовскую пошлятинку, лукавое подхихикиванье и
сортирный снобизм ему без труда не изжить.
Мемозов наконец замолчал, встреча как началась, так и кончилась по его
воле. Афганским свистом с клекотом он подозвал своего то ли коня, то ли
верблюда, то ли страуса, взлетел в седло - ковбой, видите ли! - и медленно с
важным цокотом поскакал в сторону Биверли-хиллз. В самом деле, на чем же еще
ездить Мемозову в автомобильной стране - конечно же на помеси страуса с
верблюдом!
Развязная песенка авангардиста долетела из неоновых сумерек
суперцивилизации:
На бульваре Голливуда
Я не съел и соли пуда,
Все рассчитывал на чудо,
И однажды на Сансете
Я попался, как сом в сети,
К белой пышной Маргарете.
Вместе с крошкой на Уилшире
Мы увидели мир шире
В замечательной квартире.
Ай ду-ду, ай бу-бу,
Ждет нас мама в Малибу...
- Вот ужас, - простонал Москвич.
В его руке трепетали неоплаченные счета. Опомнившись, он бросился в
телефонную будку. Ведь этот субъект может теперь все опошлить, изуродовать
все приключение, которое и начинать-то он ведь не собирался, а вот сейчас
приходится...
ВООБРАЖЕНИЕ И РЕАЛЬНОСТЬ
Между прочим, тут где-то, между двумя этими дымоходами, по коньку
литературной крыши бродит драная кошка, именуемая на интеллигентском жаргоне
"сермягой".
В таком ли уж страшном противоречии находятся эти понятия? Что стоит
наше воображение без существ и предметов, населяющих мир реальности? Но как
бы мы назвали все эти существа и предметы, не будь у нас воображения?
В путешествиях, однако, часто сталкиваешься с разными мелкими, я бы
сказал, бытовыми противоречиями между воображением и реальностью.
К примеру, Нью-Йорк. Ты столько читал о стритах и авеню Манхэттена,
столько видел фото, кино и теле, что в твоем воображении этот город, можно
сказать, построен. Ты все уже прочертил в своем воображении и твердо знаешь,
как эти стриты идут, откуда - куда, но попав в реальный Нью-Йорк, ты вдруг
видишь, что ошибался, что стриты идут не "оттуда - туда", а "туда - оттуда",
а весь Манхэттен греет свой хребет на солнце не совсем под тем углом, как ты
воображал.
Другой пример - Венеция. Ты знал, что она красива, но в реальности она
оказывается еще красивее, чем в воображении, несмотря на то, что дворцы ее
чуть ниже, чем ты воображал.
Итак, в путешествиях ты сталкиваешься с этими мелкими противоречиями и
радостно их уничтожаешь, радостно потому, что на месте твоего прежнего
воображения вырастает новое и, клубясь, как тропическая растительность,
покрывает твою новую реальность.
Значит ли это, что прежнее воображение ничего не стоило? Отнюдь нет. В
новом лесу ты часто наталкиваешься на заросли старого, ты или продираешься
сквозь них, или носом падаешь в их аромат, чтобы отдышаться, и путешествие
твое становится одновременно как бы воспоминанием, а это хорошо.
Теперь я должен познакомить читателя с тем городом, куда я зову сейчас
его воображение.
Лос-Анджелес. Город Ангелов. Калифорнийцы называют его запросто Эл-Эй.
Вот мое первое утро в этом городе. Постараюсь описать перекресток
Тивертон-авеню и Уилшира с теми предметами, которые запомнились.
На перекресток этот выкатывается еще несколько улиц с незапомнившимися
названиями, таким образом, получается что-то вроде площади. Слева от меня
бензозаправочная станция Шелл, чуть подальше станция Эссо, по диагонали
напротив станция Аполло: все такое белое, чистое, белое с синим, белое с
красным, белое с желтым, вращаются рекламы нефтяных спрутов, висят гирлянды
шин.
Далее. На перекрестке этом не менее десятка светофоров, часть на
длинных дугах, часть на столбиках. Пешеходы дисциплинированные, но если ты
вдруг зазевался и пошел на красный, это еще не означает, что ты обречен.
Закон штата Калифорния похож на знаменитый закон американской торговли:
"Pedestrian is always right" ("Пешеход всегда прав". Созвучно с известным
"customer is always right" - "покупатель всегда прав").
Где бы ты ни ступил на мостовую, в любом месте города любой водитель
тут же затормозит и даст тебе преимущественное право прохода. В Нью-Йорке,
между прочим, этого правила нет, там смотри в оба!
Топографический, эстетический, а может быть, и духовный центр
перекрестка - это безусловно кофе-шоп, ships, большая стеклянная закусочная,
открытая двадцать четыре часа в сутки, нон-стоп. Там видны на высоких
табуретках и в мягких креслах многочисленные едоки разных категорий: и
скоростные дилер-уиллеры, что, глядя на часы и не переставая трещать,
запихивают себе в рот салат и гамбургеры, и гурманы, смакующие торты и
кейки, и разочарованные дамы с сигаретами, и прочие.
Рядом с ships открытый паркинг-лот, где среди автомобилей, словно
странные одушевленные существа, выделяются огромные японские мотоциклы
"хонда" с высоким рулем.
Что еще? Вдоль тротуара стеклянные ящики с газетами, солидные "Los
Angeles Times и "Examiner", левая "Free Press", и рядом сплетницы "National
Enquirer" и "Midnight", и тут же "порно" "LA Star", и тут же газеты
гомосексуалистов.
Вылезает на перекресток алюминиевый бок банка и окно ресторанчика "Два
парня из Италии".
Вдаль по одной из улиц уходит вереница пальм, и там за асфальтовым
горбиком в небе некоторое золотистое свечение. Мне кажется, что именно там -
океан. Впоследствии выясняется, что океан в противоположной стороне.
Кругорама, в центре которой, естественно, находится автор, то есть я,
замыкается изломанным контуром крыш и реклам, среди которых выделяются
стеклянный билдинг Tishman и гигантский плакат Корпуса Морской Пехоты.
Нынче американские вооруженные силы состоят из наемников, поэтому
каждый род войск рекламирует себя с не меньшим азартом, чем табачные фирмы.
Два замечательных парня и милейшая девушка в форме морских пехотинцев
день и ночь смотрят на наш перекресток, а над ними сияет лозунг marines:
"Quality! Not quantity!" (Качество! Не количество!)
Замечу, к слову, что на всех табачных рекламах в Соединенных Штатах вы
можете прочесть предупреждение:
"Генеральный Хирург установил, что курение опасно
для вашего здоровья"
На рекламах вооруженных сил такого предупреждения нет, как будто война
менее опасна для здоровья, чем курение.
Итак, какие предметы я перечислил на нашем перекрестке? Газолиновые
станции, рекламы, шины, светофоры, кофе-шоп, автостоянку, мотоциклы, ящики с
газетами, пальмы, банк, итальянский ресторанчик, небоскреб, морскую пехоту.
Какие предметы я забыл перечислить? Почтовый ящик с белоголовым орлом,
здоровенный, как трансформаторная будка, бесшумные раздвижные ворота, за
которыми - пасть в подземный многоэтажный паркинг, ярко-зеленые лужайки
вдоль Тивертон-авеню и несколько спринклеров, разбрызгивающих искусственный
дождь и развешивающих маленькие радуги... ей-ей, там больше не было
предметов, ну если не считать быстро летящих облаков, солнца, пустой банки
из-под пива "корс", которая тихо, без всякого вызова катилась по
асфальтовому скату и поблескивала с единственной лишь классической целью -
завершить картину прозаика. Помните "осколок бутылки"? Впрочем, может быть,
уже достаточно для вашего воображения?
Итак, вообразите мгновение. Дул сильный ветер, он продул это мгновение
все насквозь и перелетел в следующее.
Из-за угла вышли на перекресток несколько мужчин среднего возраста,
эдакие tough guys, как будто прямо с рекламы: коричневые лица, седоватые
виски, белые зубы, на куртках-сафари отложные воротнички ярких рубашек. Они
перешагнули это мгновение и вошли в следующее, в котором почему-то все разом
захохотали.
Четыре автомобиля, два красных, один темно-синий и один желтый,
прошмыгнули из этого мгновения в следующее.
На станции Шелл у черного, похожего на пианино спортивного "порше"
открылась дверца, и из нее вылезла длинная красивая нога. В следующем
мгновении появилась и вся хозяйка ноги, а потом и друг ноги, беленький
пудель.
Едва лишь предлагаемое мной читателю пролетело, как я начал пересекать
улицу и через череду мгновений, описывать которые бумаги не хватит, вошел в
закусочную ships и вступил в то соответствующее мгновение, в котором заказал
через стойку котлету и салат.
- Which kind of dressing would you like, sir? (Какую приправу
предпочитаете, сэр?) - спросили меня, и пока я соображал, что это значит,
почему dressing и при чем здесь одежда, надо мной все время маячило
любезнейшее синеглазое, хоть и стандартное, но приятное южнокалифорнийское
гостеприимство.
Итак, что же это за город, на одном из бесчисленных перекрестков
которого мы только что побывали?
Просвещенный читатель, должно быть, уже знает, что это, собственно
говоря, и не город вовсе. И правда, очень мало мегалополис Эл-Эй
соответствует традиционному европейскому понятию "город".
На гигантской его территории вы можете неожиданно попасть в пустыню,
увидеть по обе стороны фривэя дикие, выжженные солнцем холмы.
Через несколько минут в другом районе вам может показаться, что вы
оказались в XXIII веке, на одном из колонизированных уже астероидов, и если
в прозрачном ночном небе между небоскребами Сэнчури-сити вдруг появится
снижающийся космический паром, вы и не удивитесь.
Впрочем, на узких улицах Даун-тауна в час пик вы подумаете: да нет же,
это обыкновенный город, самый обычный большой американский город.
Вечерами сверкающие бесчисленными фарами, шипящие бесчисленными шинами
змеи фривэев весьма красноречиво напоминают вам, что вы в сердце
