Евгений! Вот вернемся на базу, тогда и снимай хоть до белых пятне. Собирай
плавник и разводи костер.
Он полез в люк и достал ведро. Женя сел на корточки и стал брезгливо
копаться в плавнике двумя пальцами, выбирая щепки покрупнее. Горбовский с
интересом следил за его манипуляциями.
- И все-таки, Сергей Иванович, я не все понял насчет блох.
- Они прогрызают кожу, - пояснил Кондратьев, ополаскивая ведро
техническим спиртом.
- Да, - сказал Горбовский и перевернулся на спину. - Это ужасно.
Кондратьев набрал в ведро пресной воды из запасов на субмарине и
спрыгнул на берег. Молча и ловко он собрал плавник, разжег костер,
подвесил ведро над костром и достал из своих необъятных карманов леску,
крючок и коробку с наживкой. Женя подошел с горстью щепок.
- Следи за костром, - приказал Кондратьев. - Я наловлю окуньков. Я
мигом.
Прыгая с камня на камень, он перебрался на большую замшелую скалу,
выступавшую из воды в двадцати шагах от берега, повозился там немного и
затих. Утро было тихое, солнце, выбравшись из-за горизонта, уставилось
прямо в бухточку и слепило глаза. Женя сел по-турецки у костра и стал
подкладывать щепочки.
- Изумительное существо - человек! - произнес вдруг Горбовский. -
Проследите его историю за последние сто веков. какого огромного развития
достиг, скажем, производственный сектор! Как расширились области
исследовательской деятельности! И с каждым годом появляются все новые
области, новые профессии. Вот я недавно познакомился с одним товарищем. Он
учит детишек ходить. И он рассказал мне, что существует уже очень сложная
теория этого дела...
- Как его фамилия? - быстро спросил Женя и вынул диктофон.
- Его фамилия... Елена Ивановна. А фамилию я не знаю. Но я не об
этом. Я хочу сказать, что вот науки и способы производства все время
развиваются, а развлечения, способы отдыха все остаются такими же, как в
древнем Риме. Если мне надоест быть звездолетчиком, я могу стать биологом,
строителем, агрономом... еще кем-нибудь. А вот если мне, скажем, надоест
лежать, что тогда остается делать? Смотреть кино, читать, слушать музыку
или еще посмотреть, как другие бегают. На стадионах. И все! И так всегда
было - зрелища и игры. Короче говоря, все наши развлечения сводятся в
конечном счете к услаждению нескольких органов чувств. Даже, заметьте, не
всех. Вот, скажем, никто еще не придумал, как развлекаться, услаждая
органы осязания и обоняния.
- Ну еще бы, - сказал Женя. - Массовые зрелища и массовые осязалища.
И массовые обонялища.
Горбовский тихонько захихикал.
- Вот именно, - сказал он. - Обонялища. А ведь будет, Евгений
Маркович! Непременно когда-нибудь будет!
- Так ведь это закономерно, Леонид Андреевич. По-видимому, законы
природы таковы, что человек в конечном счете стремится не столько к самим
восприятиям, сколько к переработке этих восприятий, стремится услаждать не
столько элементарные органы чувств, сколько свой главный воспринимающий
орган - мозг.
Женя выбрал из плавника еще несколько щепок и подбросил в костер.
- Отец рассказывал мне, что в его время кое-кто пророчил человечеству
вырождение в условиях изобилия. Все-де будут делать машины, на хлеб с
маслом зарабатывать не надо, и люди займутся тунеядством. Человечество,
мол, захлестнут трутни. Но дело-то как раз в том, что работать гораздо
интереснее, чем отдыхать. Трутнем быть просто скучно.
- Я знал одного трутня, - серьезно сказал Горбовский. - Но его очень
не любили девушки, и он начисто вымер в результате естественного отбора. И
все-таки я думаю, что история развлечений еще не окончена. Я имею в виду
развлечения в старинном смысле слова. И обонялища какие-нибудь будут
обязательно. Я хорошо представляю это себе...
- Сидят сорок тысяч человек, - сказал Женя, - и все как один
принюхиваются. Симфония "Розы в томатном соусе". И критики с огромными
носами будут писать: "В третьей части впечатляющим диссонансом в нежный
запах двух розовых лепестков врывается мажорное звучание свежего лука..."
- "...В огромном зале лишь немногие смогли удержаться от слез..."
Когда Кондратьев вернулся со связкой свежей рыбы, звездолетчик и
писатель довольно ржали перед затухающим костром.
- Что это вас так разобрало? - с любопытством осведомился Кондратьев.
- Радуемся жизни, Сережа, - ответил Женя. - Укрась и ты свою жизнь
веселой шуткой.
- Могу, - сказал Кондратьев. - Сейчас я почищу рыбу, а ты соберешь
внутренности и зароешь во-он под тем камнем. Я всегда там зарываю.
- Симфония "Могильный камень", - сказал Горбовский. - Часть первая,
аллегро нон троппо.
Лицо Жени вытянулось, он замолчал и стал глядеть на роковой камень.
Кондратьев взял камбалу, шлепнул ее на плоский камень и вытащил нож.
Горбовский с восхищением следил за каждым его движением. Кондратьев ловким
ударом наискосок отделил голову камбалы, ловко запустил под кожу ладонь и
мгновенно извлек камбалу из кожи целиком, словно снял перчатку. Кожу и
выпавшие внутренности он бросил Жене.
- Леонид Андреевич! - позвал он. - Принесите соли, пожалуйста!
Горбовский, не говоря ни слова, встал и полез в субмарину. Кондратьев
быстро разделал камбалу и принялся за окуней. Куча рыбьих внутренностей
перед Женей росла.
- А где соль? - воззвал Горбовский из люка.
- В продовольственном ящике, - откликнулся Кондратьев. - Направо.
- А она не поедет? - с опаской спросил Горбовский.
- Кто - она?
- Субмарина. Тут направо пульт управления.
- Справа от пульта - ящик, - сказал Кондратьев.
Было слышно, как Горбовский ворочается в кабине.
- Нашел! - радостно заявил он. - Все нести? Тут килограммов пять...
Кондратьев поднял голову:
- Как так - пять? Там должен быть маленький пакет.
После минутной паузы Горбовский сообщил:
- Да, действительно. Сейчас несу.
Он выбрался из люка, держа в вытянутой руке пакетик с солью. Руки у
него были в муке. Положив пакетик возле Кондратьева, он со стоном: "О
мировая энтропия!.." - приноровился было снова лечь, но Кондратьев сказал:
- А теперь, Леонид Андреевич, принесите-ка, пожалуйста, лаврового
листа.
- Зачем? - с огромным изумлением спросил Горбовский. - Неужели три
взрослых человека не могут обойтись без лаврового листа?
- Нет уж, - сказал Кондратьев. - Я обещал вам, Леонид Андреевич, что
вы хорошо сегодня отдохнете, и вы у меня отдохнете. Ступайте за лавровым
листом...
Горбовский сходил за лавровым листом, а затем сходил за перцем и
кореньями, а потом - отдельно - за хлебом. Вместе с хлебом он - в знак
протеста - принес тяжеленный баллон с кислородом и язвительно сказал:
- Вот я принес заодно. На всякий случай, если надо...
- Не надо, - сказал Кондратьев. - Большое спасибо. Отнесите назад.
Горбовский с проклятиями поволок баллон обратно. Вернувшись, он уже
не пытался лечь. Он стоял рядом с Кондратьевым и смотрел, как тот варит
уху. Мрачный корреспондент Европейского информационного центра при помощи
двух щепочек относил рыбьи внутренности к могильному камню.
Уха кипела. От нее шел оглушающий аромат, приправленный легким
запахом дыма. Кондратьев взял ложку, попробовал и задумался.
- Ну как? - спросил Горбовский.
- Еще чуть соли, - отозвался Кондратьев. - И, пожалуй, перчику. А?
- Пожалуй, - сказал Горбовский и проглотил слюнку.
- Да, - решительно сказал Кондратьев. - Соли и перцу.
Женя кончил таскать рыбьи потроха, навалил сверху камень и отправился
мыть руки. Вода была теплая и прозрачная. Было видно, как между
водорослями снуют маленькие серо-зеленые рыбки. Женя присел на камень и
загляделся. Океан блестящей стеной поднимался за бухтой. Над горизонтом
неподвижно висели синие вершины соседнего острова. Все было синее,
блестящее и неподвижное, только над камнями в бухте без крика плавали
большие черно-белые птицы. От воды шел свежий солоноватый запах.
- Отличная планета - Земля! - сказал Женя вслух.
- Готово! - объявил Кондратьев. - Садитесь есть уху. Леонид
Андреевич, принесите, пожалуйста, тарелки.
- Ладно, - сказал Горбовский. - Тогда я и ложки заодно.
Он расселись вокруг дымящегося ведра, и Кондратьев разлил уху.
Некоторое время ели молча. Затем Горбовский сказал:
- Безмерно люблю уху. И так редко приходится есть!
- Ухи еще полведра, - сообщил Кондратьев.
- Ах, Сергей Иванович, - сказал Горбовский со вздохом, - на два года
не наешься!
- Так уж на Леониде не будет ухи, - сказал Кондратьев.
Горбовский опять вздохнул.
- Может быть, и не будет. Хотя Леонида - это, конечно, не Пандора, и
на уху надежда есть. Если только комиссия разрешит ловить рыбу.
- А почему бы и нет?
- В комиссии желчные и жестокие люди. Они наверняка запретят мне даже
лежать. Они потребуют, чтобы все мои действия соответствовали интересам
аборигенов этой планеты. А откуда я знаю, какие у них интересы?
- Вы фантастический нытик, Леонид Андреевич, - сказал Женя. - Я
считаю, что ваше участие в Комиссии по Контактам - ужасная ошибка. Ты
представляешь, Сергей: Леонид Андреевич со всем своим душистым букетом
недостатков представляет человечество перед цивилизацией другого мира.
- А почему бы и нет? - рассудительно сказал Кондратьев. - Я очень
уважаю Леонида Андреевича.
- И я его уважаю, - сказал Горбовский.
- Я тоже его уважаю, - сказал Женя, - но не испортил бы он первое
впечатление у граждан Леониды.
- Первое впечатление уже испорчено, - заметил Горбовский. - Между
прочим, и по моей вине тоже. Но дело не в этом. Вы за меня не беспокойтесь
Евгений Маркович. На благоустроенной планете я буду тих, как улитка.
- Но этого мало! Сергей, ты читал список вопросов, которые будут
обсуждаться при первой встрече?
- Читал.
- Там не хватает одного вопроса.
Горбовский с интересом посмотрел на Женю.
- Какого? - осведомился Кондратьев.
- Самого первого: "Можно, я лягу?"
Кондратьев фыркнул в ложку с ухой. Горбовский посмотрел на Женю с
укоризной.
- Ах, Евгений Маркович, - сказал он, - ну можно ли так шутить? Вот вы
все смеетесь, а мне страшно. Я очень боюсь оплошать и навредить нашим
потомкам.
- Да, плошать не стоит.
- Нельзя! Нельзя, Евгений Маркович! Ведь потомки в нас верят!
Кондратьев перестал есть и взглянул на Горбовского.
- За всех потомков, конечно, ручаться не могу, - спокойно продолжал
Горбовский, - но вот Петр Петрович - то во время последней со мной встречи
вполне определенно выразился в том смысле, что он в нас верит.
- И чей же он потомок, этот Петр Петрович? - спросил Кондратьев.
- Доподлинно сказать вам не могу. Ясно, однако, что он прямой потомок
какого-то Петра. Мы, знаете, об этом с ним как-то не говорили. В конце
концов, это не очень важно, не правда ли?
- А о чем вы с ним говорили? - поинтересовался Женя.
Горбовский поставил пустую тарелку рядом с собой на камень, вытер рот
носовым платком и сказал:
- Если вам интересно, могу рассказать. История, в общем, не длинная.
- Может, сначала посуду вымоем? - предложил Кондратьев.
- Нет. Я так не согласен. Надо сначала полежать. Верно, Евгений
Маркович?
- Конечно, верно! - воскликнул Женя, тоже отставил тарелку и
повалился на бок. - Рассказывайте, Леонид Андреевич.
И Горбовский начал рассказывать.
- Мы шли на "Тариэле" к ЕН 6 - рейс легкий и не интересный - везли
Перси Диксона и семьдесят тонн вкусной еды для тамошних астрономов, и тут
у нас взорвался обогатитель. Кто его знает, почему он взорвался, такие
