где-то рядом объявился черт с рогами, и принять соответствующие меры,
вплоть до организации производства святой воды в промышленных масштабах. И
слава богу, если окажется, что это была всего лишь флуктуация, и над нами
будет хохотать весь Мировой Совет и все школяры впридачу... - Он с
раздражением отодвинул от себя чашку. - Не могу я пить этот кофе, и есть я
не могу уже четвертый день подряд...
- Экселенц, - сказал я. - Ну что вы, в самом деле... Ну почему
обязательно черт с рогами? В конце концов, что плохого мы можем сказать о
Странниках? Ну, возьмите вы операцию "Мертвый мир"... Ведь они там
как-никак население целой планеты спасли! Несколько миллиардов человек!
- Утешаешь... - сказал Экселенц, мрачно усмехаясь. - А ведь они там
не население спасали. Они планету спасали от населения! И очень успешно...
А куда делось население - этого нам знать не дано...
- Почему - планету? - спросил я, растерявшись.
- А почему - население?
- Ну ладно, - сказал я. - Дело даже не в этом. Пусть вы правы:
Программа, детонаторы, черт с рогами... Ну что он нам может сделать? Ведь
он один.
- Мальчик, - сказал Экселенц почти нежно. - Ты думаешь над этим едва
полчаса, а я ломаю голову вот уже сорок лет. И не только я. И мы ничего не
придумали, вот что хуже всего. И никогда ничего не придумаем, потому что
самые умные и опытные из нас - это всего-навсего люди. Мы не знаем, чего
они хотят. Мы не знаем, что они могут. И никогда не узнаем. Единственная
надежда - что в наших метаниях, судорожных и беспорядочных, мы будем то и
дело совершать шаги, которых они не предусмотрели. Не могли они
предусмотреть все. Этого никто не может. И все-таки каждый раз, решаясь на
какое-то действие, я ловлю себя на мысли, что именно этого они от меня и
ждали, что именно этого-то делать не следует. Я дошел до того, что, старый
дурак, радуюсь, что мы не уничтожили этот проклятый саркофаг сразу же, в
первый же день... Вот тагоряне уничтожили - и посмотри теперь на них! Этот
жуткий тупик, в который они уперлись... Может быть, это как раз и есть
следствие того самого разумного, самого рационального поступка, который
они совершили полтора века назад... Но ведь, с другой-то стороны, сами
себя они в тупике не считают! Это тупик с нашей, человеческой точки
зрения! А со своей точки зрения они процветают и благоденствуют, и,
безусловно, полагают, что обязаны этим своевременному радикальному
решению... Или вот мы решили не допускать взбесившегося Абалкина к
детонаторам. А может быть, именно этого они от нас и ждали?
Он положил лысый череп на ладони и замотал головой.
- Мы все устали, Мак, - проговорил он. - Как мы все устали! Мы уже
больше не можем думать на эту тему. От усталости мы становимся беспечными
и все чаще говорим друг другу: "А, обойдется!" Раньше Горбовский был в
меньшинстве, а теперь семьдесят процентов Комиссии приняли его гипотезу.
"Жук в муравейнике"... Ах, как это было бы прекрасно! Как хочется верить в
это! Умные дяди из чисто научного любопытства сунули в муравейник жука и с
огромным прилежанием регистрируют все нюансы муравьиной психологии, все
тонкости их социальной организации. А муравьи-то перепуганы, а муравьи-то
суетятся, переживают, жизнь готовы отдать за родимую кучу, и невдомек им,
беднягам, что жук сползет в конце концов с муравейника и убредет своей
дорогой, не причинив никому никакого вреда... Представляешь, Мак? Никакого
вреда! Не суетитесь, муравьи! Все будет хорошо... А если это не "Жук в
муравейнике"? А если это "Хорек в курятнике"? Ты знаешь, что это такое,
Мак, - хорек в курятнике?..
И тут он взорвался. Он грохнул кулаками по столу и заорал, уставясь
на меня бешеными зелеными глазами:
- Мерзавцы! Сорок лет они у меня вычеркнули из жизни! Сорок лет они
делают из меня муравья! Я ни о чем другом не могу думать! Они сделали меня
трусом! Я шарахаюсь от собственной тени, я не верю собственной бездарной
башке... Ну, что ты вытаращился на меня? Через сорок лет ты будешь такой
же, а может быть, и гораздо скорее, потому что события пойдут вскачь! Они
пойдут так, как мы, старичье, и не подозревали, и мы всем гуртом уйдем в
отставку, потому что нам с этим не справиться. И все это навалится на вас!
А вам с этим тоже не справиться! Потому что вы...
Он замолчал. Он уже смотрел не на меня, а поверх моей головы. И он
медленно поднимался из-за стола. Я обернулся.
На пороге, в проеме распахнутой двери, стоял Лев Абалкин.
4 ИЮНЯ 78-ГО ГОДА. ЛЕВ АБАЛКИН В НАТУРЕ
- Лева! - произнес Экселенц изумленно-растроганным голосом. - Боже
мой, дружище! А мы с ног сбились, вас разыскивая!
Лев Абалкин сделал движение и вдруг сразу оказался возле стола. Без
сомнения, это был настоящий Прогрессор новой школы, профессионал, да еще
из лучших, наверное, - мне приходилось прилагать изрядные усилия, чтобы
удерживать его в своем темпе восприятия.
- Вы - Рудольф Сикорски, начальник Комиссии по контактам - произнес
он тихим, удивительно бесцветным голосом.
- Да, - отозвался Экселенц, радушно улыбаясь. - А почему так
официально? Садитесь, Лева...
- Я буду говорить стоя, - сказал Лев Абалкин.
- Бросьте, Лева, что за церемонии? Садитесь, прошу вас. Нам предстоит
долгий разговор, не правда ли?
- Нет, не правда, - сказал Абалкин. На меня он даже не взглянул. - У
нас не будет долгого разговора. Я не хочу с вами разговаривать.
Экселенц был потрясен.
- Как это - не хотите? - вопросил он. - Вы, дорогой, на службе, вы
обязаны отчетом. Мы до сих пор не знаем, что случилось с Тристаном... Как
это - не хотите?
- Я - один из "тринадцати"?
- Этот Бромберг... - проговорил Экселенц с досадой. - Да, Лева. К
сожалению, вы - один из "тринадцати".
- Мне запрещено находиться на Земле? И я всю жизнь должен оставаться
под надзором?
- Да, Лева. Это так.
Абалкин великолепно владел собой. Лицо его было совершенно
неподвижно, и глаза были полузакрыты, словно он дремал стоя. Но я-то
чувствовал, что перед нами человек в последнем градусе бешенства.
- Так вот, я пришел сюда сказать, - произнес Абалкин все тем же тихим
бесцветным голосом, - что вы поступили с нами глупо и гнусно. Вы
исковеркали мою жизнь и в результате ничего не добились. Я - на Земле и
более не намерен Землю покидать. Прошу вас иметь в виду, что и надзора
вашего я больше не потерплю и избавляться от него буду беспощадно.
- Как от Тристана? - небрежно спросил Экселенц.
Абалкин, казалось, не слыхал этой реплики.
- Я вас предупредил, - сказал он. - Теперь пеняйте на себя. Я намерен
теперь жить по-своему и прошу больше не вмешиваться в мою жизнь.
- Хорошо. Не будем вмешиваться. Но скажите мне, Лев, разве вам не
нравилась ваша работа?
- Теперь я сам буду выбирать себе работу.
- Очень хорошо. Великолепно. А в свободное от работы время
пораскиньте, пожалуйста, мозгами и попробуйте представить себя на нашем
месте. Как бы вы поступили с "подкидышами"?
Что-то вроде усмешки промелькнуло на лице Абалкина.
- Здесь нет материала для размышлений, - сказал он. - Здесь все
очевидно. Надо было мне все рассказать, сделать меня своим сознательным
союзником...
- А вы бы через пару месяцев покончили с собой? Страшно ведь, Лева,
ощущать себя угрозой для человечества, это не всякий выдержит...
- Чепуха. Это все бредни наших психологов. Я - землянин! Когда я
узнал, что мне запрещено жить на Земле, я чуть не спятил! Только андроидам
запрещено жить на Земле. Я мотался, как сумасшедший, - искал
доказательств, что я не андроид, что у меня было детство, что я работал с
Голованами... Вы боялись свести меня с ума? Ну, так это вам почти удалось!
- А кто сказал, что вам запрещено жить на Земле?
- А что - это неправда? - осведомился Абалкин. - Может быть, мне
разрешено жить на Земле?
- Теперь - не знаю... Наверное, да. Но посудите сами, Лева! На всем
Саракше только один Тристан знал, что вы не должны возвращаться на Землю.
А он вам этого сказать не мог... или все-таки сказал?
Абалкин молчал. Лицо его по-прежнему оставалось неподвижным, но на
матово-бледных щеках проступили серые пятна, словно следы старых лишаев, -
он сделался похож на пандейского дервиша.
- Ну, хорошо, - сказал, подождав, Экселенц. Он демонстративно
разглядывал свои ногти. - Пусть Тристан вам это все-таки рассказал. Не
понимаю, почему он это сделал, но - пусть. Тогда почему он не рассказал
вам остального? Почему он не рассказал вам, что вы - "подкидыш"? Почему не
объяснил причин запрета? Ведь были же причины, и весьма существенные, что
бы вы об этом не думали...
Медленная судорога прошла по серому лицу Абалкина, и оно вдруг
потеряло твердость и словно бы обвисло - рот полуоткрылся, и широко
раскрылись, как бы в удивлении, глаза, и я впервые услыхал его дыхание.
- Я не хочу об этом говорить... - громко и хрипло произнес он.
- Очень жаль, - сказал Экселенц. - Нам это очень важно.
- А мне важно только одно, - сказал Абалкин. - Чтобы вы оставили меня
в покое.
Лицо его сделалось, как прежде, твердым, опустились веки, с матовых
щек медленно сходили серые пятна. Экселенц заговорил совсем другим тоном:
- Лева. Разумеется, мы оставим вас в покое. Но я умоляю вас, если вы
вдруг почувствуете в себе что-то непривычное, непривычное ощущение...
Какие-нибудь странные мысли... Просто больным себя почувствуете... Умоляю,
сообщите об этом. Ну, пусть не мне. Горбовскому, Комову, Бромбергу, в
конце концов...
Тут Абалкин повернулся к нему спиной и пошел к двери. Экселенц почти
кричал ему вслед, протягивая руку:
- Только сразу же! Сразу! Пока вы еще землянин! Пусть я виноват перед
вами, но Земля-то не виновата ни в чем!..
- Сообщу, сообщу, - сказал Абалкин через плечо. - Лично вам.
Он вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Несколько секунд Экселенц молчал, вцепившись обеими руками в
подлокотники кресла, и напряженно прислушивался. Затем скомандовал
вполголоса:
- За ним. Ни в коем случае не упускать. Связь через браслет. Я буду в
Музее.
4 ИЮНЯ 78-ГО ГОДА. ЗАВЕРШЕНИЕ ОПЕРАЦИИ
Выйдя из здания КОМКОНа-2, Лев Абалкин неторопливо, праздной походкой
проследовал по улице Красных Кленов, зашел в кабину уличного видеофона и с
кем-то переговорил. Разговор длился две минуты с небольшим, после чего Лев
Абалкин все так же неторопливо, заложив руки за спину, свернул на бульвар
и устроился там на скамейке возле постамента с барельефом Строгова.
По-моему, он очень внимательно прочитал все, что было высечено на
постаменте, потом рассеянно огляделся и минут двадцать сидел в позе
человека, отдыхающего от тяжелой работы: раскинув руки поверх спинки
скамьи, откинув голову и вытянув на середину аллеи скрещенные ноги. К нему
собрались белки, одна прыгнула на плечо и ткнулась ему мордочкой в ухо. Он
громко рассмеялся, взял ее в ладони и, подобрав ноги, посадил на колено.
Белка так и осталась сидеть. По-моему, он разговаривал с нею. Солнце
только что взошло, улицы были почти пусты, а на бульваре, кроме него, не
было ни души.
Я не питал, конечно, никаких иллюзий, что мне удалось остаться
незамеченным. Безусловно, он знал, что я не спускаю с него глаз, и,
наверное, уже прикинул про себя, как ему от меня избавиться при
необходимости. Но не это меня занимало. Меня беспокоил Экселенц. Я не
понимал, что он затеял.
Он приказал мне найти Абалкина. Он хотел встретиться с Абалкиным,
