холодильника сифон и высокий стакан. Зашипела струя, стакан очутился перед
Глуховым, но тот пить не стал, даже в руки его не взял и посмотрел на
него, как будто это отрава какая-то. Он только облизнул сухие губы сухим
языком и еще глубже засунул слабые свои папки между колен.
- Это все вздор.. Это вздор какой-то, Алексей Дмитр... Дмитрий
Алексеевич, - шелестел он. - Вы не верьте. Как можно верить?.. Явные
жулики...
Малянов смотрел на него пристально.
- Если это жулики, надо их вывести на чистую воду, так? - спросил он
свирепо.
- Конечно, конечно Но как?
- Для начала каждый должен рассказать все, что знает про них.
- Безусловно, разумеется... - Глухов снова облизнулся. - Но ведь я...
Вы, кажется, решили, будто я что-то знаю про них. Но ведь я ничего не
знаю, уверяю вас.
- Ничего?
- Право же, ничего... Тут какая-то ошибка...
- Так-таки и ничего? - продолжал наседать Малянов, значительно
прищуриваясь.
- Ни-че-го! - неожиданно твердо отчеканил Глухов. Словно точку
поставил на этой теме.
Глухов выпростал руки из колен, проглотил свой кофе и сейчас же запил
водой из стакана. На лице его вновь обозначился румянец. Он улыбнулся и,
неумело изображая развязность, вольготно расположился в кресле, засунув
большие пальцы рук под подтяжки.
Малянов ел его глазами, но Глухова все эти взгляды вроде бы и не
волновали вовсе - он, казалось, совершенно оправился от своего неодолимого
страха и держал теперь себя как ни в чем не бывало.
- Но сами-то вы верите, что это жулики? - спросил наконец Малянов.
- А представления не имею, - ответил Глухов все с той же судорожной
развязностью. - Откуда же мне это знать, посудите сами, Дмитрий
Алексеевич?
- Ну а все-таки?..
- Отстань от человека, - негромко сказал Вечеровский. - Ты прекрасно
понимаешь, что это не жулики.
- То есть? Откуда это следует?
- Если бы ты считал их обыкновенными жуликами, ты бы уже был в
милиции, а не здесь.
- Как это, интересно, я попрусь в милицию? А факты?
- Вот именно, - сказал Вечеровский. - Факты. Факты, дорогой мой! Так
что не тешь себя иллюзиями, это не жулики. Какое дело жуликам до твоих
полостей устойчивости?
- А какое до них дело инопланетным пришельцам?
- Тебе же объяснили, какое. И объяснили весьма логично Твоя работа в
перспективе выводит человечество в ряды сверхцивилизаций, делает нас их
соперниками во Вселенной. Естественно, они предпочитают расправиться с
соперником, пока тот еще в колыбели. Как это сделать? Высаживать десанты?
Взрывать арсеналы? Зачем? Надо именно так: тихо, бесшумно, почти
безболезненно скальпелем по самому ценному, что есть у человечества, - по
перспективным исследованиям...
- Бог ты мой, Фил! Ты же сам говоришь - это сверхцивилизация, а
значит, сверхразум, сверхгуманность, сверхдоброта!..
Вечеровский кривовато усмехнулся.
- Милый мой, откуда тебе знать, как ведет себя сверхдоброта? Не
доброта, заметь себе, пожалуйста, а сверхдоброта.
- Все равно, все равно... - Малянов замотал щеками. - Методы...
Методы, Фил! Ты пойми, это сверхмощная организация. Он же способен
исчезать и появляться мгновенно... это же как волшебство! Если
сверхцивилизация, то они, с нашей точки зрения, почти всемогущи. И вдруг
такая дешевка - доведение до самоубийства, шантаж, подкуп.
- Что ты знаешь о сверхцивилизациях?
- Нет-нет. Все равно. Нецелесообразно.
- Какова целесообразность моста - с точки зрения рыбы? - провозгласил
Вечеровский. - Когда тебе на щеку садится комар, ты бьешь по нему с такой
силой, что мог бы уничтожить всех комаров в округе. Это целесообразно?
- Я понимаю, что ты хочешь сказать. Но дело даже не в этом. Как ты не
чувствуешь несоразмерности? При их всемогуществе. Ну зачем им поднимать
весь этот шум? Зачем им нужно, чтобы Малянов бегал по знакомым и жаловался
в милицию? Зачем? Ведь куда проще было подсунуть ему тухлого омара - и
концы.
- И-ну, значит, они принципиальные противники убийства, - сказал
Вечеровский, снова принимаясь разливать кофе. - Сверхгуманность.
- Ага, ага - шантажировать можно, а убивать нельзя. Ну ладно... Можно
же и без убийства, в рамках, так сказать, гуманности... Мощно так,
например, - садится Малянов работать над своей статьей, и сейчас же у него
разбаливается живот, да так, что никакого терпежу нет, и уже ни о какой
работе говорить невозможно. Отложил работу - все прошло, снова взялся за
нее...
Тут Малянов замолчал, потому что заметил, что Вечеровский его не
слушает. Вечеровский сидел и нему боком и, крутя в пальцах драгоценную
трубку, пристально глядел на Глухова, а Глухов вдруг забеспокоился,
зашевелился, снова съежился в кресле, и главки его приняли выражение, как
у загнанного зверька.
- Что вы на меня смотрите, Филипп Павлович? - жалобно проскрипел он.
- Прошу прощенья, - сейчас же отозвался Вечеровский и, отведя глаза,
принялся старательно выбивать и вычищать трубку.
- Нет, позвольте! - снова заскрипел Глухов, но теперь уже не жалобно,
а скорее даже вызывающе. - Я ваш взгляд понимаю вполне определенным
образом... И я раньше замечал такие взгляды.. И ваши прежние намеки! Я
хотел бы изъясниться сейчас же и окончательно! И пусть Дмитрий Алексеевич
присутствует... Посудите сами, Дмитрий Алексеевич, - он повернулся к
Малянову. - Будьте судьей. Да, у меня было нечто подобное... Но это
аллергия, и не более того. Болезнь века, как говорится..
- Не понимаю, - сказал Малянов сердито.
- Действительно, это было как-то связано с моей работой. Какая-то
связь, пожалуй, была... Но ведь не более того. Не более того, Филипп
Павлович! Аллергия - и не более того!..
- Я вас не нанимаю, Владлен Семенович! - сказал Малянов, оживляясь,
ибо кое-что ему стало понятно.
- Все очень просто, - сказал Вечеровский лениво. - Начиная с прошлого
марта, стоило Владлену Семеновичу сесть за свою диссертацию, уже почти
готовую, между прочим, как его поражала головная боль, причем столь
сильная, что он вынужден бывал работу свою прекращать Это длилось
несколько месяцев и кончилось тем, что Владлен Семенович свою диссертацию
и вовсе отставил.
- Позвольте, позвольте! - живо вмешался Глухов - Все это так, но я
хочу подчеркнуть, что я отставил ее, как вы выражаетесь, только временно и
исключительно по совету врачей. И я попросил бы никаких аналогий здесь не
проводить. Всякие аналогии здесь совершенно неправомерны.
- Над чем вы работали? - резко спросил Малянов. - Тема?
- "Культурное влияние США на Японию. Опыт количественного и
качественного анализа", - с готовностью отбарабанил Глухов.
- Господи, - сказал Малянов. - При чем тут культурное влияние...
- Вот именно! - подхватил Глухов. - Вот именно!
- А тема у вас не закрытая была?
- Ни в какой степени! Совершенно!
- А Губаря, Захара Захаровича, вы не знаете?
- Да в первый раз слышу!
Малянов хотел спросить еще кое о чем, но спохватился: он вдруг понял,
что задает Глухову такие же вопросы, какие Снеговой задавал вчера ему,
Малянову.
- Вы понимаете, что я не мог не последовать совету врачей, -
продолжал между тем Глухов. - Врачи посоветовали, и я отложил пока эту
работу. Пока! В конце концов в мире достаточно прелести и без этой моей
работы... И потом я, знаете ли, амбиций никаких не имею, да и не имел
никогда... Я ученый маленький, а если по большому счету, то и не ученый,
собственно, а так, научный сотрудник. Конечно, я люблю свою работу, но с
другой стороны... - он поглядел на часы и всполошился: - Ай-яй-яй-яй!
Поздно-то как! Я побегу... Я побегу, Филипп Павлович! Извините меня,
друзья мои, но сегодня же детектив по телевизору. Ах, друзья мои, друзья
мои! Ну много ли человеку надо? Если честно, если без дурацкой простите,
романтики? Добротный детектив, стакан правильно заваренного чая в чистом
подстаканнике, сигаретка... Право же, Дмитрий Алексеевич, было трудно,
очень болезненно было мне выбрать более спокойный путь, но врачи врачами,
а если подумать: что выбирать? Ну, конечно же, жизнь надо выбирать. Жизнь!
Не абстракции, пусть даже самые красивые, не телескопы же ваши, не
пробирки, не затхлые же архивы! Да пусть они подавятся всеми этими
телескопами и архивами! Жить надо, любить надо, природу ощущать надо...
Именно ощущать, прильнуть к ней, а не ковырять ее ланцетом... Когда я
теперь смотрю на дерево, на куст, я чувствую, я ощущаю физически: это мой
друг, мы нужны друг другу... Ах, Дмитрий Алексеевич!
Он вдруг махнул рукой и пошел из комнаты, на ходу вдевая руки в
рукава серого своего занюханного пиджачка. Он даже не простился ни с кем.
Пронесся по гостиной сквознячок, колыхнул облако табачного дыма над
головой Вечеровского, потом ахнула вырвавшаяся, видимо, из рук входная
дверь, и все стихло.
- Ну и что ты думаешь? - осведомился Малянов агрессивно.
- О чем?
- Что ты думаешь о своем Глухове? По-моему, его запутали. Или даже
купили. Какал гадость!
- Не суди и несудим будешь.
- Ты так ставишь вопрос? - сказал Малянов саркастически.
Вечеровский наклонился вперед, выбрал в чаше новую трубку и принялся
медленно, вдумчиво набивать ее.
- Мне кажется, Митя, - сказал он, - ты плохо пока понимаешь свое
положение. Ты возбужден, ты слегка напуган, сильно озадачен и в высшей
степени заинтригован. Так вот, тебе надлежит понять, что ничего
интересного с тобою не произошло. Тебе предстоит очень неприятный выбор.
Неприятный в любом случае, ибо если ты поднимешь руки, то станешь таким,
как Глухов, и никогда не простишь себе этого, ты же очень высокого о себе
мнения, я тебя знаю. Если же ты решишь бороться, тебе будет так плохо, как
бывает только человеку на передовой...
- На передовой люди тоже жили, - сказал Малянов сердито.
- Да. Только, как правило, плохо и недолго.
- Ты что, запугиваешь меня?
- Нет. Я пытаюсь только объяснить тебе, что в твоем положении нет
ничего интересного. На тебя действует сила - чудовищная, совершенно
несоразмерная и никак не контролируемая...
- Ты все-таки считаешь, что это сверхцивилизация?
- Послушай, дружище, какая тебе разница? Тля под кирпичом, тля под
пятаком... Ты - одиночный боец, на которого прет танковая армия.
- Клопа танком не раздавишь, - пробормотал Малянов.
- Верно. Но ты же не согласен быть клопом.
- Хорошо, хорошо, но что ты мне посоветуешь? Я ведь пришел к тебе за
советом, черт тебя дерн, а не философией заниматься...
- Я тебе могу посоветовать только одно: пойми и осознай, что ничего
интересного...
- Это я уже понял!
- По-моему, нет.
- Это я уже понял! - сказал Малянов, повышая голос. - И легче мне от
этого не стало. Если это жулики, то я их не боюсь. Пусть они меня боятся.
А если это действительно сверхцивилизация, если это действительно
вторжение... Во-первых, я не очень-то в это верю... А во-вторых, что ж, мы
так и будем сдаваться - одна за другим? Мы ляжем на спинку, все по
очереди, и будем жалостно махать лапками в воздухе, а они беспрепятственно
станут отныне определять, чем нам можно заниматься, а чем нельзя? Нет,
отец, этого допускать нельзя, как хочешь...
- Логично, - сказал Вечеровский без всякого, впрочем, одобрения в
голосе. - И даже красиво. Только на передовой нет ни логики, ни красоты.
Там - грязь, голод, вши, страх, смерть...
Малянов не слушал его. Он глубоко вдруг задумался. Рот приоткрылся,
глаза стали бессмысленными. Потом он вдруг улыбнулся.
