Земле, следят, чтобы слепая жажда познания не привела людей к
преждевременной кончине человечества. Вы же знаете, какие бывают ученые:
все ему трын-трава, лишь бы узнать, возможна какая-нибудь там цепная
реакция или нет. Потом он узнает, конечно, что реакция, да, возможна, но
уже поздно! Вот Союз Девяти и следит за порядком в этой области. Если
кто-то вырвется слишком далеко вперед, опасно вырвется, не вовремя, вот
тут-то и принимаются надлежащие меры! А иначе нельзя, Дмитрий Алексеевич.
Никак нельзя! Знаете, что было бы, если бы Эйнштейну удалось построить
единую теорию поля? Ведь там, в этой теории, есть такие нюансики... Бац! -
и тишина. Надолго!
- Так вы что, жрец Союза Девяти? - спросил Малянов, с усмешкой
принимая новую чашку чая.
Горбун замер в неудобной позе. Глаза его торопливо забегали по
Малянову, лицо неприятно перекосилось, словно он забыл контролировать свою
мимику.
- Не похоже, верно? - проговорил он наконец. - Чушь какая-то
получается... Но ведь мы же с вами не в благословенном девятнадцатом. У
нас на дворе - конец двадцатого. Электричество вот, газ, на мысу атомный
опреснитель строят... Какие уж тут могут быть жрецы?
- Что вам от меня надо, вот чего я никак не могу понять, - сказал
Малянов почти благодушно. - Если вы жулик, то...
- Стоп-стоп-стоп! - запротестовал горбун. - Мне от вас вот что надо:
а - чтобы вы поняли свое положение, и бэ - чтобы при этом не свихнулись,
не принялись бы драться или - упаси бог! - палить себе в висок из
казенного пистолета... Понимаете? Чтобы вы все осознали, повели бы себя
правильно и чтобы все было тихо-мирно, по-семейному. Вот что мне надо. Я
вам специально передышку даю, психологическую, когда рассказываю про Союз
Девяти. Бог с ним, с союзом этим, не до него нам сейчас...
- Ну а если я сейчас сюда милицию вызову? Приедет ПМГ...
- Да бросьте вы, в самом деле, милицией пугать, Дмитрий Алексеевич!
Что это, в самом деле, за манера: чуть что - сразу милиция, ПМГ... Вы
лучше судьбу Глухова вспомните!
- Какого Глухова?
- Да Владлен Семеныча.
- Не знаю я никакой судьбы Глухова...
- Ну тогда Снегового вспомните, Арнольд Палыча. Вспомните ваш с ним
последний разговор... вспомните, какой он был, наш Арнольд Палыч... Между
прочим, очень, очень твердый человек оказался. Иногда просто вредно быть
таким твердым, честное слово... И куда он только ни обращался - и в
милицию, и по начальству... Да только кто же ему поверит, посудите сами?
Тогда Малянов вытянул губы дудкой, поднялся с демонстративной
неторопливостью и, повернувшись спиною, направился к телефону. Горбун
продолжал говорить ему вслед, все повышая голос и все быстрее выстреливая
слова:
- ...Вот и осталось ему одно, бедолаге, - пулю в висок. А куда
деваться? Куда? Показания его - бред. А, так сказать, обвиняемый, то есть
лично я, сегодня здесь, а завтра...
Он вдруг замолчал, словно его выключили. Малянов обернулся. Кухня
была пуста. На столе оставался обсосанный кусочек сахара, блюдце с чаем,
чашка... И все. И тишина. Особенная, тяжелая, ватная тишина, какая бывает
в болезненном бреду.
И вдруг свет в кухне померк, будто облако закрыло солнце. Но небо за
окном было по-прежнему чистое, знойное, белесое. И, однако, что-то там
тоже было не в порядке: там, на улице, пронесся вдруг желтый пыльный
вихрь, хлопнуло где-то окно, стекла зазвенели разлетаясь и раздались
какие-то крики - не то отчаянные, не то радостные. И вдруг завыла собака.
И другая. И еще...
Малянов, лунатически переступая, вышел на балкон, огляделся (никого
на балконе, разумеется, не было), поднял глаза к небу.
Начиналось затмение.
Некоторое время Малянов следил равнодушно, как черный диск наползает
на солнце, как бегают и прыгают ребятишки на улице, размахивая
закопченными стеклами, как мечутся собаки... Потом вернулся на кухню,
налил в стакан воды из-под крана, жадно вылил, залив себе грудь и живот.
Резко повернулся: горбун сидел на прежнем месте, улыбался - почему-то
грустно - и наливал чай из чашки в блюдце.
- Сегодня я здесь, а завтра... А завтра меня здесь нет, - проговорил
он. - И никакая милиция меня не найдет. Так что давайте уж лучше без
милиции, Дмитрий Алексеевич...
- Кто вы? - хрипло спросил Малянов.
- Меня зовут Губарь Захар Захарович, - с готовностью представился
горбун еще раз. - Но я понимаю, вы не об этом меня спрашиваете... Кто мы?
Это трудный вопрос, вот в чем дело. Давайте не будем его обсуждать.
Поверьте, это совершенно неважно, кто мы. Важно, что мы - сила, неодолимая
сила, или, как говорят на флоте, форсмажорная сила. Преодолеть нас вы не
сможете, вот что важно. Вы либо подчинитесь, либо погибнете - вот и весь
ваш выбор, вот это, Дмитрий Алексеевич, вам действительно важно понять. А
кто мы? В девятнадцатом веке мы назвали бы себя Союзом Девяти, в средние
века я был бы Мефистофелем, а нынче... Ну, разумеется, вы считаете меня
ловким иллюзионистом, гипнотизером, хотя и сами в это не верите...
Нет-нет, я не умею читать мысли, успокойтесь, я только умею их
вычислять... Поймите, я не жулик и не шпион, я не гипнотизер и не
фокусник...
- Пришелец с другой планеты... - хрипло сказал Малянов и откашлялся.
Горбун вскинул на него глаза - веселые, с сумасшедшинкой.
- Вы это сказали!
- Чушь, вздор...
- Не такая уж и чушь, голубчик! Не такой уж и вздор! Пришелец с
другой планеты, представитель сверхмощной внеземной цивилизации - это
такая же информационная реальность двадцатого века, как Мефистофель
пятнадцатого или какие-нибудь туги-душители девятнадцатого... Не
отмахивайтесь с пренебрежением! Подумайте! Ведь вам же легче станет,
проще, понятнее... Сопоставьте факты. Ваша работа обещает в далеком
будущем могучий рывок для всей земной цивилизации. А нашей цивилизации
совсем не нужен соперник в Галактике, зачем нам соперник? И поэтому мы
этот рывок уничтожаем самым безболезненным способом, еще в зародыше -
работу вашу останавливаем и прекр...
- Убирайтесь, - сказал Малянов негромко. - Убирайтесь вон!
- Дмитрий Алексеевич! Подумайте хорошенько.
- Пошел вон, сволочь! Работу тебе мою? Вот тебе - мою работу! -
Малянов привстал на стуле и сделал малопристойный жест. - Я ее вам не
отдам. Я ее доведу до конца. Понял? Она моя. Я эту идею двенадцать лет
вынашиваю, она меня измучила. Пошел вон отсюда! Ничего не получишь,
пришелец ты или жулик... Мне асе равно... Работу ему мою!..
Он замолчал и принялся гулко глотать остывший чай. Молчал и горбун. А
в кухне становилось все темнее, я выли за окном собаки.
Потом зазвонили в дверь. Малянов поднялся было, но приостановился и
поглядел на горбуна. Тот покивал.
- Давайте-давайте. Это к вам.
Малянов все смотрел на него. В дверь позвонили снова.
- Открывайте-открывайте, - сказал горбун. - Не мытьем так катаньем,
Дмитрий Алексеевич. У нас, знаете ли, тоже выхода нет. Приходится
пользоваться самыми разными средствами...
Тогда Малянов осторожно снял с гвоздя шипастый тяжелый молоток для
отбивания мяса, демонстративно взвесил его в руке и неспешно двинулся
через прихожую к входной двери.
За порогом, на площадке, стоял мальчик лет семи. На мальчике были
трогательные короткие штанишки с двумя лямочками через плечи и с
поперечной лямочкой на груди - так одевали обеспеченных мальчиков в
тридцатые - сороковые годы, и вообще он производил впечатление ребенка из
тех времен, а короткая стрижка с челочкой еще и усиливала это впечатление.
Больше на лестничной площадке никого не быль. Мальчик стоял один -
хмурый, насупленный, руки за спиной.
- Тебе кого надо? - спросил Малянов, не зная, куда теперь девать
шипастый молоток.
- Я к тебе, - ясным голосом ответил мальчик. - Я теперь буду у тебя
жить.
- Что еще за глупости, - сказал Малянов сурово. - Кто это тебя,
интересно, подучил?
- Ай! - вскрикнул вдруг мальчик, отступая на шаг и заслоняясь
ладонями и локтями. Он глядел мимо Малянова, за спину ему, в коридор, и
Малянов сейчас же обернулся, заранее отводя молоток для удара.
Но в коридоре никого не оказалось, а мальчишка, довольно гадко
хихикнул, прошмыгнул мимо Малянова и по-хозяйски пошел по квартире,
отворяя все двери и заглядывая во все комнаты. Ошеломленный Малянов
следовал за ним как привязанный.
- Это детская, ясно... - говорил мальчик, подшмыгивая носом. - Твоего
Петьки комната? Ничего себе комнатка - светлая, квадратная... Ага. Это у
тебя санузел. А почему ванна грязная? Ванну надо мыть - и до, и после... И
полотенца небось месяц не стираны... Кухня. Ясненько... - в кухне мальчик
чуть задержался, искоса поглядел на стол (пустое блюдце, обсосанный
кусочек сахара, чашка, а горбуна, разумеется, и в помине нет), но ничего
не сказал, проследовал на балкон. - Здесь что? Ага, здесь затмение...
Хорошо. И балкон у тебя хороший, только бутылки надо вовремя сдавать... -
он вернулся в кухню и снова задержался у стола. - А этот... Ушел, что ли?
Давно?
Малянов обрел наконец дар речи:
- Послушай-ка, - сказал он. - Кто тебя подослал?
- А в общем-то, ушел - и слава богу, - сказал мальчик, не обращая
внимания на вопрос. - Главное, что его тут нет. И воздух чище. Ты знаешь,
ты с ним лучше не связывайся Ты вообще с ними не связывайся...
- С нем?!
- Тебе-то, может, и ничего не будет, а вот меня они не пожалеют...
Тут Малянов поймал его за плечи и, усевшись, поставил у себя между
колен.
- А ну, давай рассказывай все, что знаешь!
Но мальчик вывернулся. Он не хотел стоять (по-сыновьи) между
маляновских колен.
- А я еще меньше твоего знаю, - сказал он небрежно. - Да тут и
знать-то нечего. Сказано тебе: прекрати, вот и прекращай. А то грамотные
все очень стали, рассуждают все: что да как... А тут, знаешь, рассуждать
нечего. Тут - закон джунглей. Или ты ложись на спинку и лапки кверху,
или... это... не жалуйся.
Малянов поднялся.
- Пойдешь со мной, - объявил он.
- Куда это?
- Пошли, - сказал Малянов, беря мальчика за плечо.
Мальчик послушно позволил вывести себя в прихожую, подождал, пока
Малянов отворит наружную дверь, и тут вдруг словно взорвался.
Он мигом вскарабкался по Малянову, как кот по столбу, и принялся
лупить его коленками, кулаками, локтями, драл его ногтями и все норовил
прихватить зубами щеку или ухо. При этом он орал. Он ужасно орал, выл и
верещал, как истязуемый:
- Ой, дяденька, не надо! Ой, больно! Ой, я больше не буду! Дяденька!
Не надо! Это не я! Это не я! Не бей меня, я больше не буду!..
Малянов шарахнулся, пытаясь отодрать от себя этого маленького
дьявола, но тщетно. Мальчишка дрался и орал как оглашенный, а по всей
лестнице уже захлопали двери, зашаркали шаги.
- Что там такое?.. - раздавались голоса. - Что случилось? У кого это?
Кажется, ребенок...
Малянов ввалился обратно в квартиру, и мальчишка тут же очень ловко
ногой захлопнул входную дверь. Потом он отпустил Малянова, легко
соскользнул на пол, шмыгнул носом.
- Вот так-то лучше, - сказал он как ни в чем не бывало. - А то
выдумал - милицию в это дело впутывать. Это же дело деликатное, неужели до
сих пор не ясно? Посадят тебя в психушку - и все дела. Не балуй, дядя!
И он не спеша, руки в карманы, проследовал в маляновский кабинет.
Огляделся там. Подошел к столу, вскарабкался в маляновское рабочее кресло,
