улицы Пикока-банауэй кишела говорливая, возбужденная жизнь. Казалось, воздух
наэлектризован ожиданием завтрашнего футбольного поединка. Посередине улицы
приплясывающая толпа болельщиков несла огромный транспарант, на котором было
начертано:
РИККО СИЛЛА МИЛАЗ АВАРА СПАРО КЭКС ХАВА
КЕМТ УРА КЭКС ХАВА ЛИПАНДРА! ХУХС РИККО СИЛЛА,
БЕСТАДО ЛЕГОПЕР ПЕЙСО!
- Рикко Силла заявляет, - переводил Геннадий, - наши соперники забьют
столько голов, сколько смогут. Мы - сколько захотим! Да здравствует Рикко
Силла, лучший футболист вселенной!
- Знаете, Гена, это очень странно,- сказал капитан,- но мне тоже кажется,
что я что-то понимаю, а ведь этот язык не похож ни на один из знакомых мне
языков.
- Вон та старушка в белом накрахмаленном чепце сейчас сказала старику в
синих штанах "Не пора ли домой, Хусай?"- сказал Геннадий.
"Еще один стаканчик, и баста",- ответил ей на это старик,- смеясь,
подхватил капитан.- А вон та девушка, видите, рыжая девушка, говорит своей
подруге: "Завтра я надену белые бусы.."
- Парень крикнул кому-то в толпе: "До вечера!"
- Продавец уверяет, что у него настоящий бразильский кофе...
- Давайте попробуем поговорить с кем-нибудь из них,- предложил Геннадий.
Друзья сквозь бамбуковую занавеску вошли в полутемную прохладную
лавчонку. Толстый хозяин в красной майке с цифрой "9" на спине тут же
закрутился возле них.
- Вилькамис, вилькамис, якшито немо!
- Пуззо, гай ле свитохлади,- попросил его Геннадий и тут же получил
брусок мороженого в шоколаде.
- Пуззо, гай ле тубака пюр пипса, - попросил капитан и тут же получил
коробку трубочного табака "Летучий голландец".
- Хава киста свитохлади ри тубака? - спросили друзья, имея в виду
стоимость купленных предметов.
- Фуна велюр свитохлади, фуна велюр тубака,- сияя от счастья, ответил
толстяк.
Капитан протянул ему две огромные местные банкноты с башнями, парусами,
амурами, пушками и арбалетами,
- Нет-нет, только один велюр,- запротестовал торговец.
- Но вы ведь сказали, что мороженое стоит один велюр и табак стоит один
велюр...
- Да-да, совершенно верно,- ответил толстяк, умиляясь догадливости
иностранцев.
- А все вместе?
- Тоже один велюр!
- Та-ак...- почесал в затылке Рикошетников.- Позвольте тогда узнать,
сколько стоит весь ваш магазин7
- Один велюр, - сказал хозяин.
- А вот эти игральные кости?
- Тоже один велюр!
- Да как же это так получается? - воскликнули разом пораженные друзья.
Толстяк смущенно хмыкнул и потупил глаза.
- Все иностранцы удивляются этому, господа, но... понимаете ли... он
такой красивый, наш велюр...
- Благодарю вас. До свидания,- сказал капитан, засовывая в карман лишний
велюр.
- Вилькамис. Вилькамис. Гретто, сенькьюри! Жуя мороженое и куря табак,
друзья двинулись дальше. Они шли к зданию сената, где, как объяснили им в
порту, должны были сегодня состояться большие дебаты до вопросу завтрашнего
матча.
- Джин! Мой юный герой! - услышал вдруг Геннадий за спиной, и на плечо
ему легла легкая, как куриная лапка, рука.
Пожилая леди Сьюзен Леконсфильд выглядела самым невероятным образом. Шея
ее была унизана местными глубоководными жемчугами, мочки ушей были украшены
пунцовыми серьгами, над седыми буклями колыхались перья райских птиц, а
костлявые бедра были обтянуты ярчайшей эмпирейской мини-юбкой.
- Джин, сокровище мое, спасенные тобой создания сегодня через час улетают
домой, в свою уютную квартирку, - лепета-ла старая леди.- Позволь мне
поцеловать тебя, мой мальчик, мой рыцарь, мой хрустальный дельфинчик, мой...
Потрясенный- "хрустальным дельфинчиком", Геннадий подставил щеку и
получил отличнейший поцелуй.
Капитан Рикошетников с галантностью, привитой ему еще в Высшем мореходном
училище, поцеловал даме ручку.
- На местном дирижабле мы доберемся до Зурбагана, а там пересядем на
"комету", - продолжала старушка. - Поцелуй же своего нареченного братца, мой
мальчик.
Содрогаясь от отвращения, Геннадий поцеловал Винстона в слюнявую пасть.
Мопс вяло лизнул его в ухо. Геннадий заметил, что "нареченный братец"
дрожит от страха и заглядывает ему через плечо. Он обернулся и увидел
деловито идущего по мрамору Пушу Шуткина. Над котом, словно флаг, горделиво
реял его выдающийся хвост.
- А, вон еще один член нашего экипажа,- улыбнулся капитан.
Пуша Шуткин вдруг взлетел на дождевую трубу, мелькнув на карнизе черным
хвостом. Задержавшись на секунду на голове какой-то кариатиды. Пуша Шуткин
обернулся к друзьям, развел передними лапами - извините, мол, дела, и тут же
исчез.
Попрощавшись с леди Леконсфильд, друзья двинулись дальше. Извилистая
Пикокобанауэй вдруг вытекла на довольно широкую площадь, в глубине которой
высилось здание сената с коринфскими колоннами, готическими шпилями и лепкой
рококо.
Перед сенатом высился величественный памятник предку ленинградского
пионера "Адмиралу Серхо Филимоныч Страттофудо", как именовали его
благодарные островитяне.
Скромный мужественный путешественник был изображен скульптором как бы на
капитанском мостике, но одновременно и на коне. Его гордую голову, с лицом,
исполненным благородного гнева, венчал крылатый шлем. Правой рукой
Страттофудо поражал акулоподобного Рокера Буги, а левой защищал пышную
улыбающуюся деву, символизирующую эмпирейскую свободу!
- О ужас! И это мой прапрапра...- прошептал Геннадий, вспомнив
добродушный и даже несколько застенчивый взгляд фамильного портрета.
- Представляете, что здесь начнется, если обнародовать ваше
происхождение, Геннадий? - засмеялся капитан.
- Умоляю вас не делать этого, Николай!-воскликнул мальчик. Скромность
всегда была его отличительной чертой.
Рикошетников промолчал. До поры до времени он решил не волновать друга,
не говорить ему о том, что он вместе с Хрящиковым и Шлиером-Довейко решили
обнародовать его происхождение на завтрашнем футбольном матче, и сделать это
было решено для расширения и углубления дружеских контактов.
Друзья поднялись по мраморной лестнице и скрылись в здании сената. Они
уже не видели, как через пять минут на площадь с грохотом ворвались два
десятка мрачных, затянутых в черную кожу хулиганов на мотоциклах. Они не
видели, как хулиганы начали зловещее кружение вокруг памятника, поливая его
желтой краской и отвратительной хулой, забрасывая яйцами и тухлыми крабами.
Они не видели, как толпы возмущенных эмпирейцев пресекли эту неожиданную
вылазку жителей Карбункла (а это были именно они) и покрыли их головы
позором. В Чем же была суть этото странного инцидента? Оказалось, что на
Карбункле вдруг вспыхнула яростная компания против футбольного матча. Жители
Карбункла, для которых ранее один их жалкий клукс был дороже всего мирового
футбола, которые до сего утра не слышали даже имен Пеле и Гершковича, вдруг
выступили с яростными нападками на футболистов "Алеши Поповича" и послали
лучших своих хулиганов для осквернения памятника русскому адмиралу.
А Геннадий и капитан Рикошетников сидели тем временем в галерее для
гостей и наблюдали заседание сената Республики Большие Эмпирей и Карбункл.
Спикер сената возвышался над всем собранием, сидя по традиции на огромной
бочке знаменитого "Горного дубняка". Одет он был также традиционно:
бархатный камзол, дра-ные ботфорты, красная пиратская косынка на голове. Оба
его глаза крест-накрест закрывали традиционные черные по-вязки. В руке он
держал кремневый пистолет XVIII века, выстрелами из которого пресекал шум в
зале.
Сенаторы же, их было ровно две дюжины, одеты были кое-как. Правая
оппозиция, шесть представителей Карбункла, все были в черных суконных
тройках, а остальные - в расстегнутых жилетах, в рубашках, иные так просто в
майках. Президент республики Токтомуран Джечкин, явившийся на заседание
прямо с тренировки, был В доспехах футбольного вратаря. Среди этого
странного общества изысканностью и строгостью наряда выделялась красивая
статная дама с длинными черными волосами и лицом, словно вырезанным из
слоновой кости.
- Кто эта дама, месье? - спросил Рикошетников оказавшегося по соседству
вертлявого француза.
- Это женщина-сенатор мадам Накамура-Бранчевска, - зашептал сосед.- Вчера
я удостоился быть приглашенным к ней на прием. Поверьте, месье, такой
обаятельной и импозантной дамы не встретишь ни в Лондоне, ни даже в Париже.
Говорят, что она происходит из рода де Клиссон...
Спикер выстрелил в потолок, вынул изо рта традиционный кляп и глухим
голосом возгласил;
- Слово предоставляется господину президенту. Токтомуран Джечкин,
подтягивая черно-бело-лиловые трусы, поднялся на трибуну.
- Господин спикер, господа сенаторы, господа! Вчера народ Эмпиреев
приветствовал в своем порту советский фрегат "Алёша Попович"! Любимец нашего
народа лучший футболист вселенной Рикко Силла первый коснулся борта этой
бригантины.
Советская каравелла, господа, занимается в океане наукой, но это нас,
слава богу, не касается. Мы будем счастливы встретиться с легоперами этой
далекой и, как утверждают, большой страны, команда которой заняла пятое
место на так называемом первенстве мира в Англии.
Господа, вы знаете, что сила удара левой ноги Рикко, Силлы равна одной,
тысяче пятистам килограммам, тогда как, удар пресловутого, но уважаемого
всеми нами Пеле весит всего лишь восемьсот килограммов. Какое же может быть
первенство без команды Больших Эмпиреев?
Трибуны для публики взорвались бешеным восторженным ревом. Спикер
выстрелил в потолок.
- От себя, лично, господа,-продолжал президент,-я заявляю. В завтрашнем
матче я парирую восемь пенальти и вытащу столько же мячей из "девятки".
Лозунг Рикко Силлы вам известен. Уверен, что сенат единогласно одобрит
встре-, чу наших легоперов с советскими футболистами, прибывшими к нам на
галеоне "Алеша Попович". Я кончил, господа!
Спикер снова пальнул в потолок.
- Слово имеет старейшина Совета Копальщиков острова Карбункл
достопочтенный кавалер Ордена Счастливой Лопаты полковник Бастардо
Мизераблес ди Порк-и-Гусано.
На трибуну поднялся высокий мощный мужчина лет сорока с бананообразным
носом, лохматыми гусеницами бровей, похожим на утюг подбородком и странными
на этом фоне тоненькими усиками. Лицо этого господина показалось знакомым
Геннадию и Рикошетникову, но вспомнить его они не смогли. Как-то очень уж не
связывались между собой сенат далекой неведомой страны и милый сердцу,
проступающий сквозь снег вид Ленинграда... Кировский мост, Петропавловка,
памятник Суворову...
Бастардо Мизераблес ди Порк-и-Гусано грохнул страшным кулаком по трибуне
и эавопил на карбункулском наречии эмпирейского языка:
- Вжыл жыз всплых сиплствоу! Черчелянто ри фларт! Газзо азаф Карбункл
жрав Эмпирея гам, га фула, брегадл!..
Грубая речь его была почти непонятна нашим морякам. Уловить можно было
лишь отдельные бранные слова: трусы, предатели, лентяи, провокаторы, идиоты,
коварные происки и тому подобное. Ясно было одно: кавалер Ордена Счастливой
Лопаты яростно протестовал против дружеского спортивного поединка, обвинял и
угрожал.
Никто не ожидал такого поворота дела. Изумленные сенаторы левого крыла и
центра вскочили, размахивая руками. Шум на галереях для публики поднялся
невообразимый. Круглый, как мяч, седоватый сенатор в красной футболке с
цифрой "З." одним прыжком взлетел на трибуну и закричал:
- Позор недостойным копальщикам Карбункла! Вам не поссорить нас со
славными ребятами, не дрогнувшими даже перед лицом бандитской подлодки!
Занимайтесь своим делом, копите свои грязные клуксы и не лезьте в чистый
