только что поднялся на палубу и был потрясен увиденным. Он бросился было на
помощь Юрасовскому, но, поняв, в чем дело, кинулся к Малееву.
- Командир убит, Ермий! - пробормотал он побелевшими от страха губами.
Матросы растерянно топтались на палубе, не зная что делать. Малеев
взобрался на остатки мостика и громким, спокойным голосом приказал:
- Убрать в каюту тело командира! Раненых снести вниз. Никакой суматохи!
Комендорам наводить по миноносцам.
Его решительный, твердый тон подействовал на матросов успокаивающе, и они
поспешно бросились исполнять отданные приказания.
- Андрюша! Пойди к сорокасемимиллиметровым пушкам и развей недельный
огонь! Приготовить минные аппараты! Как только японцы подойдут на минный
выстрел, стрелять без команды! - продолжал энергично распоряжаться Малеев.
Обе пушки открыли огонь, отстреливаясь от приближающихся слева
миноносцев. Справа быстро подходили крейсера. "Страшный", содрогаясь всем
корпусом от напряжения, шел на предельной скорости, стремясь выйти из
сжимавших его тисков.
Акинфиев взглянул на Артур. Уже отчетливо был виден Ляотешань, проступала
в тумане Золотая гора. Ему даже показалось, что он видит русские суда,
выходящие на внешний рейд.
В это время новый залп обрушился на "Страшный". Андрюша охнул и схватился
за правый бок. Между пальцев показалась темная струйка крови. Мичман носовым
платком зажал рану, но остался на палубе.
- Стоп! - вдруг скомандовал в машину Малеев.
"Что он, с ума сошел, что ли, стопорить сейчас машину?" - мелькнуло в
мозгу Акинфиева.
"Страшный" стал быстро замедлять ход. Очередной залп японцев,
рассчитанный на прежнюю скорость миноносца, пролетел мимо. Зато крейсера
сразу приблизились на пять-шесть кабельтовых.
- Полный назад! - приказал Малеев. - Право на борт!
Миноносец, послушный рулю, стал перпендикулярно к японским миноносцам,
сблизясь с ними до десяти кабельтовых. Японцы, не понимая, что происходит,
тоже застопорили машины.
В этот момент японский снаряд попал в мину, находившуюся в кормовом
аппарате. Раздался страшный взрыв, все заволоклось дымом. Когда он
рассеялся, то вокруг на палубе лежали лишь бесформенные остатки человеческих
тел. Малеев держался рукой за окровавленную голову, но с мостика не сходил.
- Самый полный вперед! - скомандовал он.
Акинфиев наконец понял маневр: Малеев хотел под кормой миноносцев
прорваться в Артур. "Страшный" оказался всего в пяти кабельтовых от
концевого корабля.
- Носовой, пли! - закричал Малеев.
Торпеда скользнула в воду, и тотчас же грянул взрыв. Миноносец сел на
корму и окутался дымом. Японцы растерялись и стали отставать. Появилась
надежда на спасение.
- Андрюша! Пойди перевяжись да надень спасательный пояс. В случае чего
тебе, раненому, не выплыть, - приказал Малеев. - Павлуша, поднимись наверх,
а то я один остался! - крикнул затем в машинное отделение.
Дмитриев вылез и с ужасом смотрел на исковерканную, залитую кровью
палубу. Только пять-шесть уцелевших матросов во главе с боцманом оставались
на палубе. - Кают-компания была обращена в перевязочную. Все диваны были
заняты стонущими ранеными. Легкораненые столпились в, коридоре и офицерских
каютах, помогая перевязываться друг другу. Лица матросов, бледные от потери
крови и волнения, были суровы и решительны. Все торопились поскорее
вернуться наверх, на палубу. Коекто изредка вскрикивал от боли, другие тихо
сквозь зубы ругались, превозмогая боль.
- Смерть, братцы, приходит! - произнес кто-то. - Надо чистое белье
надеть!
- Помолчи, дура, рано умирать собрался! Заместо белья надень-ка лучше
спасательный пояс! Артур уже близко. Сейчас нам подмогу с эскадры подадут.
Да и японцы отстают. Здорово их миной саданули, - ответил сердито Серегин,
перевязывая раненую ногу. - Дайте, ваше благородие, я вам пособлю, -
предложил он, заметив Акинфиева. Мичман разделся и с его помощью обмотал
себе бок бинтами.
- Царапнуло малость, - сочувственно проговорил Серегин. - Многих сегодня
побило да покалечило. Авось все же до Артура доберемся. - Он стал торопливо
подниматься наверх. Надев пробковый пояс и накинув на плечи шинель, Акинфиев
последовал за ним.
Японцы опять наседали. До Артура оставалось - всего несколько миль. Еще
десять, еще пять минут - и миноносец будет спасен! В сердцах воскресала
надежда на благополучный исход. Вдруг один из снарядив сбил заднюю трубу.
Крик отчаяния пронесся на палубе. Миноносец сразу затянуло дымом. Ход сильно
упал. Дмитриев кинулся в машинное отделение. Японцы опять стали быстро
приближаться. Малеев, бледный от потери крови, с замотанной бинтом головой,
все еще продолжал командовать.
- Зарядить кормовой, - приказал он Акинфиеву. - Когда японцы приблизятся,
бей в упор! Ребята! - гром, ко обратился он к матросам, - что бы ни
случилось, помните: в плен не сдаваться!
- Сдаваться не сдадимся, а вот похлебать соленой водицы, видать,
придется! - полушутливо ответил Серегин - Авось до Артура доплывем, если
акулы по дороге не слопают!
Дым от сбитой трубы мешал наблюдать за японцами, поэтому на "Страшном" не
заметили, как неожиданно с кормы подобрался японский крейсер и почти в упор
дал залп по миноносцу. "Страшный" повалился на правый борт, окутываясь
клубами белого пара. Из машинного отделения донеслись душераздирающие крики
обваренных паром людей. Один за другим обожженные кочегары выскакивали
наверх и со стоном валились на палубу. "Страшный" совсем остановился,
покачиваясь на волнах в клубах белого пара В это время из машинного люка
показалась изуродованная, красная от ожогов голова ослепшего Дмитриева. Он с
трудом поднялся на палубу и, ощупывая ее руками, пополз по ней.
- Павлуша! - кинулся к нему Малеев, но новый взрыв снаряда сбросил
Дмитриева за борт.
Сам Малеев, с перебитыми ногами, без чувств повалился на палубу. Андрюша
пытался было подойти к нему, но по дороге споткнулся, упал, ударившись
раненым боком, и от боли потерял сознание. На палубе оставалось всего
три-четыре матроса и боцман. Японцы, видя беспомощное положение "Страшного",
перестали - стрелять. Один из миноносцев подошел к нему на двадцать-тридцать
саженей. С него стали спускать шлюпку. Серегин бросился к единственному
оставшемуся на "Страшном" орудию - многоствольной митральезе, снятой с
японского брандера, и, припав к ней, закрутил ручку. Струя свинца брызнула
по японцам. Серегин видел, как падали срезанные пулями люди на капитанском
мостике и на палубе. Он перенес огонь на лодку, которая мгновенно опустела.
- Так, так их мать! Крой! - исступленно кричал боцман, размахивая руками.
Серегин распорол пулями переднюю трубу японского миноносца, хлестнул по
корме. Было видно, как ползли по палубе раненые японцы. Но вот грянул
выстрел, и на том месте, где только что был Серегин, оказалась лишь груда
окровавленных костей и мяса. Боцман кинулся было вниз, собираясь открыть
кингстоны, по изрешеченный пробоинами "Страшный" уже сам стал быстро
погружаться носом в воду; корма высоко поднялась; все, что еще оставалось на
палубе, стремительно полетело в море.
Боцман, выскочив опять на палубу, пробежал на поднимающуюся корму и
сжатыми в бессильной злобе кулаками потрясал в воздухе. Так он и остался
стоять на корме с грозно поднятыми кулаками, пока "Страшный" не погрузился в
море...
...Попав в холодную воду, Акинфиев пришел в себя. Его потянуло вниз, но
пробковый пояс выбросил его обратно на поверхность. Он видел, как корма
миноносца погрузилась в воду.
"Конец! Конец!" - билась в мозгу у него последняя мысль. - Соленая вода
сильно разъедала рану, и Андрюше казалось, что его бок жгут огнем.
Налетевший вал захлестнул его. Силы падали. От холода ноги сводило
судорогой. Вдруг совсем близко взметнулся кверху водяной столб. "Стреляют! -
отметил угасающий мозг Акинфиева, и тут он увидел, что к месту гибели
"Страшного" приближается какой-то корабль. "Свои или японцы? - мелькнула
последняя мысль, и сознание оборвалось...
Вернувшись с берега на "Петропавловск", Дукельский сел за расшифровку
полученных за день секретных телеграмм. Их было много, шифр был местами
искажен. Это раздражало лейтенанта, и он облегченно вздохнул, закончив
наконец свою скучную работу, наполовину разделся, как всегда делал в
последнее время, и лег в постель. Дождь монотонно стучал над головой,
изредка слышались чьи-то шаги на палубе, да временами доносился бой склянок.
Мысли Дукельского были заняты Ривой. Последнее время он все чаще думал о
своих отношениях к ней.
"Крестить ее и жениться", - не раз думал он. Прошлое Ривы мало смущало
его. Мало ли было даже адмиральш из кафешантанных певиц. Конечно, пришлось
бы на некоторое время перевестись куда-нибудь в другие веста, вроде
Каспийской флотилии, служившей местом ссылки для проштрафившихся моряков, но
потом все скоро позабылось бы и пошло обычным путем,
Около трех часов ночи его разбудили.
- Их императорское высочество требует вас к себе, ваше благородие! -
доложил вестовой.
Быстро одевшись, Дукельский направился к князю. Кирилл Владимирович
только что вернулся с берега. Он был уже сильно пьян и смутно понимал, зачем
ему, собственно, понадобился Дукельский.
- Доложите обстановку на море, - проговорил князь, чтобы было о чем
говорить.
- Два отряда миноносцев ушли на поиск к островам Саншантоу. Эскадра на
рассвете выходит в море. Пока все спокойно!
- Где; Макаров?
- Командующий ночует на "Аскольде"!
- Вот уж цыганская натура! Что ни ночь, то на другом корабле ночует!
Макаров, часом, не фараонова ли племени?
- Насколько мае известно, чисто русский человек.
Князь помолчал, стараясь придумать, что же ему еще сказать.
- Провернули мы эти дни а Артуре! Будет что вспомнить! - И князь начал
было рассказывать о своих похождениях на берегу, но лейтенант его перебил
вопросом;
- Что; еще угодно вашему высочеству?
- Прежде всего угодно, чтобы вы меня не перебивали, когда я говорю! Это
неприлично! А затем, затем я еще хотел сделать... Да! Мне срочно нужен
Макаров. Немедленно вызовите его ко мне.
- Но, ваше высочество, адмирал сейчас спит!
- Зато я не сплю, - с пьяным упрямством ответил Кирилл.
- Может быть, адмирал Молас заменит командующего? - спросил Дукельский,
все еще надеявшийся оберечь сон Макарова.
- Нет! Мне нужен только Макаров, черт бы его совсем побрал!
- Но, ваше высочество, все эти ночи адмирал проводил в сторожевом
охранении в море, ожидая японского нападения. Он сильно переутомлен, и без
особо важной причины его беспокоить не следует.
- А как, по-вашему, лейтенант, особо ли важная причина-желание члена
императорской фамилии переговорить с адмиралом из боцманских сынков?
- Думаю, что разговор можно с успехом перенести на утро.
- Вы думаете! Да плевать мне на то, что вы думаете, и вообще на всех в
Артуре! Получу крест, и уеду в Питер, а вы тут живите как хотите! Вызвать ко
мне адмирала!
- Разрешите узнать, как доложить командующему о причине вызова?
- Причина одна - желаю сейчас же видеть адмирала, и баста.
- Во избежание недоразумений, быть может, ваше высочество напишет
командующему записку? - Чернильная вы душа, Дукельский! Вам бы писарем быть,
а не моряком! - бросил князь, садясь к письменному столу.
Перо плохо слушалось пьяной руки князя. Он несколько раз начинал писать,
а затем рвал написанное. Дукельский презрительно разглядывал сильно
потасканное, желто-зеленое лицо князя, покрытое мелкой сетью преждевременных
