- Бабенка-то ничего?
- Вот посмотрите и решите.
Бабенка все-таки ничего. А такая, как сейчас - тщательно
подкрашенная, хорошо одетая, нацеленная на определенное дело - просто
красотка. Лариса стояла в дверях его квартиры и дарила ему обещающую
улыбку.
- Хороша, - признал Виктор.
Лариса потрепала его по щеке, прошла в комнату, кинула сумочку в
кресло и, раскинув руки, упала на тахту.
- Сразу и начинаем? - деловито осведомился Виктор. Лариса, прищурив
один глаз, другим презрительно посмотрела на него.
- Дурак. Просто я устала зверски.
- В театре киноактера с товарками языком трепать? - захотел уточнить
причину усталости Виктор.
- От этого тоже, - миролюбиво согласилась она. - Пожрать дашь?
- И выпить, - дополнительно пообещал он, и они направились на кухню.
Следуя вековым традициям, Лариса свято придерживалась древнего
актерского правила: жри, что дают, пей, что поднесут. Вино, коньяк, водка,
самогон - всему рада артистическая душа, все потребляется с удовольствием
и большими дозами. Так что лишняя бутылочка из Козицкого пригодилась.
Только выпили по второй, как в дверь позвонили. Виктор пошел
открывать Анне Сергеевне.
- Здравствуй, Витя! - громко и несколько театрально приветствовала
его как бы непрошенная гостья. - Я на твою долю кефира и молока купила.
Будешь брать?
- С удовольствием, - отвечал он.
- Я на кухню поставлю, - объявила Анна Сергеевна, рванула на кухню и,
увидев Ларису, удивилась вполне естественно: - Да у тебя гости!
- Гостья! - поправил ее Виктор, входя за ней на кухню. - А может,
будущая хозяйка.
- Здравствуйте, - Лариса встала из-за стола девочкой, руки по швам,
глазки опущены.
- Здравствуйте, здравствуйте, - Анна Сергеевна все свои морщины
собрала в умильную улыбку. - А что, Витя, пора, давно пора хозяйкой
обзавестись. Так не буду вам мешать, пойду, пойду.
Виктор вслед за ней вышел на площадку, поинтересовался:
- Ну, как будущая хозяйка вам показалась?
- Не разобралась до конца. Штукатурки много.
- А если отмыть?
- Отмоешь, тогда зови смотреть. Да, Витя, пакет твой я на почте в
большой ящик кинула, чтобы скорее нашли. Правильно?
- Ты молодец, Анита, - одобрил ее названием старого фильма Виктор.
Она поняла, посмеялась и стала спускаться на свой этаж.
Ларисы на кухне не было, и он открыл дверь комнаты. У письменного
стола стояла Лариса, держа обеими руками его пистолет, направленный ему
меж глаз. Продолжая тщательно прицеливаться в него, она жестко приказала:
- Руки за голову. Лицом к стене.
Опустилось что-то внутри. Руки-ноги ослабли и мелко-мелко задрожали.
Виктор положил ладони на затылок и неуверенно повернулся к стене.
Баба его заделала, баба. С пистолетом, конечно, но все равно баба. От
стыда перестали ходить коленки, обрушилась сумасшедшая злость на себя.
Лариса сзади ткнула стволом пистолета в позвоночник и потребовала:
- А ну, рассказывай, что ты делал сегодня с утра. В подробностях.
В ботиночках он, слава богу, в ботиночках. Ну, держись, Лариса!
Расчет на шоковую боль и опережение. Короткий удар каблука в голень и на
пол, на пол!
Упав, Виктор бревном трижды перекатился вокруг своей оси и, вскочив,
оказался за Ларисиной спиной. Она уже села на пол от нестерпимой боли.
Пистолет валялся рядом. Ногой он откинул пистолет подальше, рывком поднял
ее, ненавистно заглянул ей в лицо. А она плакала, по-детски плакала.
- Говори, сука, кто тебя подослал! - орал он, тряся ее за плечи. Икая
от боли и слез, она не в силах говорить, мотала головой. - Говори, говори!
- Я пошутить хотела. - Наконец плаксиво заныла она. - Я думала он
игрушечный, и я как в кино... А ты... А ты... А ты зверь, вот ты кто.
Он отшвырнул ее на тахту, подобрал пистолет с пола и осмотрел его.
Она и с предохранителя его не сняла. Виктор сказал облегченно и виновато:
- Идиотка.
- Больно, больно, больно, - жаловалась она.
- Сейчас йодом смажу, - пообещал он первую медицинскую помощь и,
спрятав пистолет в брючный карман, отправился на кухню. Из настенной
аптечки достал пузырек с йодом, подумав, налил в стакан граммов сто водки,
прихватил еще и яблочко и, вернувшись в комнату, посоветовал: - Выпей для
начала. Поможет.
Лариса тыльной стороной ладони осторожно вытиравшая подрисованные
глаза, взяла стакан, выпила до дна и, дожевав маленький кусочек яблока,
почти прошептала:
- Спасибо.
- Колготы снимай, - сурово распорядился он. Слегка ошарашенная этим
требованием, она с удивлением посмотрела на него, потом поняла, для чего
ей следует снять колготки, попросила:
- Отвернись.
На правой ее голени вспухла порядочная шишка, с открытой ранкой
наверху. Постарался, кретин. Виктор взболтал пузырек и стеклянной пробкой
прижег ранку. Видно сильно щипало, потому что Лариса с шипеньем выпускала
из себя воздух сквозь сжатые зубы. Он закрыл пузырек и, успокаивая, нежно
поцеловал ее голую коленку.
- Дурачок, - ласково сказала Лариса, обняла за шею и прижала его
голову к мягкой своей груди. И еще раз повторила для убедительности: -
Дурачок.
В этот день они занимались любовью с особым удовольствием.
- Вот и все, что сняли, - сказал режиссер Андрей, когда в зале
зажегся свет. - Ну, как тебе?
Три часа в душном зале (и куртки не снять от того, что на всякий
случай пистолет под мышкой), три часа на экране то, что, когда писалось,
виделось совсем другим. Три часа беспрерывных переговоров режиссера с
монтажером, три часа скачущих в голове картинок без экрана, от падающей
"двойки" до Олега на радиаторе "Нивы" - эти три часа довели Виктора до
полного раскардаша чувств и отчаянной раздражительности.
- Говно, по-моему, - громко поделился он своими впечатлениями.
- Ну, зачем же вы так, Виктор Ильич! - укорила беспокоящаяся о
душевном равновесии режиссера монтажор. - Это даже не подложено
по-настоящему, да еще с запасными дублями...
- Писать надо хорошо, - тут же обратился к приему "сам дурак"
режиссер. - Развел розовые просоветские сопли, а я расхлебывай.
- Сопли? - поинтересовался, что режиссер расхлебывает, Виктор.
- Надо же было мне, дураку, браться за это дело! - вопил режиссер.
- Ну и не брался бы. Кто тебя заставлял? - Виктор сегодня не знал
пощады.
- Ты, ты! Своими литературными фейерверками! А сдуешь словесную пену
на съемке - под ней пшик, пустота!
- Это тебе не чернуху, не голых баб в дерьме снимать! Здесь головой
работать надо, думать, чувствовать, искать. - Виктор встал. - Теперь без
меня. Все, ухожу.
- Куда?
- Туда, куда зовет меня мой жалкий жребий, - застеснявшись
собственного пафоса, шутейно, цитатой из Островского, ответил Виктор. И
режиссер опомнился:
- Ну, поорали и будя. Что делать, Витя?
- Ты - снимать, я - писать.
- Ну, это само собой, - режиссер Андрей тоже встал, взял Виктора под
руку и вывел в коридор, где зашипел как змея (чтобы враги не слышали): -
Пойми же ты, все будет в полном порядке, если мы сделаем то, что я
задумал. Две сцены с тебя, Витя, только две сцены. Представляешь: хаос,
кровавая каша проклятой этой гражданской войны, безнадега, грязь и вдруг
всадник на белом коне, Георгий Победоносец, поражающий гада копьем веры,
чистоты, справедливого возмездия. В мечтах, во сне ли, наяву, но надо,
чтобы явился всадник на белом коне, он должен явиться, Витя!
- Каким образом? - спросил Виктор.
- Вот ты и подумай, - Андрей заговорил погромче. - Мы сейчас
консервируемся не две недели из-за неготовности декораций, я смотаюсь дней
на десять в одно место, отдохну слегка от суеты, а ты тут подумай, ладно,
а? Я вернусь, засядем денька на три и запишем все как надо.
- Ладно, подумаю, - чтобы отвязаться, согласился Виктор. - Далеко ли
собрался?
- Да нет, недалеко. Без определенного адреса. В леса, на природу, -
бегло ответил Андрей и напомнил: - Только ты думай, думай, по-настоящему.
- Понарошку думать нельзя, Андрюша. Ну, бывай, натуралист, - Виктор
поспешно, чтобы не остановил его в последний момент выдающийся
кинематографист, пожал ему руку и зашагал по длинному коридору монтажной.
- Ты еще будешь хвастаться знакомством со мной, - весело прокричал
вслед ему режиссер.
Считая, что оторваться от хвоста проще в пешеходном перемещении,
Виктор оставил машину на приколе. Когда гортранспортом добрался до
киностудии, хвоста не замечал - или его не было, или хорошо вели. А сейчас
доставали его нахально: знакомый "Запорожец", не таясь, шел за тридцать
четвертым троллейбусом, который вез Виктора к Киевскому вокзалу.
Комфортно, в автомобиле, вести себя Виктор решил не позволять. Сейчас
пешком, только пешком, чтобы притомились развращенные механическим
преследованием жертвы сытые топтуны. Пусть возвращаются к истокам своей
профессии, пусть действительно топают. Ножками.
Виктор был ходок в переносном и прямом смысле этого слова. Он любил
ходить, ходить по Москве. Центр, который от Кремля до Камер-Коллежского
вала знал, как мало кто теперь. На это и надеялся, твердо решив оторваться
от хвоста не то, чтобы ему очень нужно было, а так, чтобы не поняли, с кем
имеют дело.
По Бородинскому мосту перешел Москва-реку, поднялся к гостинице
"Белград", для развлекухи зашел в бар к знакомому бармену, не пил - не
хотелось, потрепался с барменом-фаталистом о жизни-жестянке только для
того, чтобы те на улице беспокоились - ожидая.
Следующий номер программы - Арбат. Зашел в Смоленский гастроном -
очереди были, а продуктов не было, заплатив тридцать копеек, посетил
кооперативную художественную галерею, в грузинском доме попил цветной
вкусной водички, потоптался в трех букинистических магазинах, а в
перерывах между посещениями этих объектов увлеченно рассматривал
произведения арбатских умельцев во всех жанрах.
И все это время его вели. Одного из ведущих Виктор засек сразу. Да
могучий с жирком амбал и не скрывался особенно. Его усатая морда,
полуприкрытая черными очками и кумачовой каскеткой с длинным козырьком, на
которой значилось "Red wings", периодично маячила за викторовой спиной.
Заметный гражданин. А снял очки, скинул каскетку, отклеил усы - узнал бы
Виктор его после этого? Вряд ли. Но на всякий случай...
- Ты сними, сними меня, фотограф! - безуспешно подражая Пугачевой,
спел Виктор гражданину, обвешанному разнообразными фотокамерами.
- Каким желаете быть? Цветным? Черно-белым? - осведомился фотограф.
- Красивым, - ответил Виктор на вопрос, каким он желает быть.
- Ну, это само собой, - уверил фотограф. - Для подчеркивания вашей
красоты предпочтительнее цвет. Значит, в цвете?
- Валяй в цвете, - согласился Виктор и протянул четвертной. Когда
фотограф приблизился к нему, чтобы взять купюру, он тихо сказал: - Если в
кадр вместе со мной попадет амбал в красной каскетке, который у тебя за
спиной крутится, еще полсотни.
- А крупный план амбала в отдельности сколько будет стоить? - не
оборачиваясь, спросил фотограф.
- Сотня, - назвал цену Виктор. - Только, как ты это сделаешь?
- Моя забота, - фотограф придирчиво устанавливал Виктора на фоне
стены с дружескими шаржами и недружескими карикатурами. Установил,
удовлетворенно осмотрел клиента, достал сигарету и, отходя на положенное
для съемки расстояние, прикурил от большой зажигалки. Отошел, навел
объектив лучшей своей камеры на Виктора и щелкнул.
- Готово!
