бормотал Виктор, убегая с пустыря.
- Я не виноват, - сказал он, быстрым шагом спускаясь к Цветному.
- Я не виноват, - сказал он твердо, уже понимая, что говорит вслух,
когда спустился к бульвару напротив Центрального рынка. - Самооборона.
Сказав это, он заметил, наконец, что держит пистолет по-прежнему в
руке. Он воткнул его под мышку и пошел к Самотечной площади. Не стал
подниматься к подземному переходу напротив своей улицы, не хотелось под
землю. Перешел Садовое у Самотеки и кривым переулком вскарабкался к дому.
Оставшиеся от пиршества с Ларисой грамм двести водки тотчас вылил в
стакан, а из стакана - в свою утробу. Нюхнул рукав вместо закуски и увидел
внезапно, что рукав до безобразия грязен. Подошел к зеркалу и оглядел себя
всего. Куртка, джинсы, башмаки - все было в пыли, кирпичных затертостях,
ржавой осыпи, масляных пятнах. В ванной, раздевшись и брезгливо бросив
куртку с штанами на холодный пол (башмаки он скинул еще в коридоре), краем
глаза заметил на себе сбрую с пистолетом, из которого он застрелил
человека. Завыв, Виктор сорвал сбрую, выскочил в коридор и зашвырнул ее в
комнату под письменный стол. В трусах и майке уселся на кухонный табурет,
уперся локтями в стол, обхватил руками голову и попытался заплакать. Не
сумел и стал шарить в кухонном столе, ища алкогольный НЗ. Среди кастрюль
отыскал красивую картонную коробку, в которой заботливо содержалась
бутылка "Наполеона". Не из рюмки с широким дном для подогрева напитка
руками - из российского граненого стакана пил драгоценный коньяк Виктор.
Дважды засадив почти по полному, решил передохнуть. Он не чувствовал, что
его забрало, но очень хотелось музыки.
Вот от музыки, от любимого своего Армстронга он заплакал. Он плакал,
подпевал, вытирал обильные слезы подолом майки. Кончилась одна сторона
долгоиграющей пластинки, и он, перед тем, как ее перевернуть, решил
сделать перерыв, в котором принял еще стакан. Литровка уже лежала в нем.
Долго не мог насадить перевернутую пластинку на штырь проигрывателя. Два
раза отдыхал, прежде чем ему это удалось.
Захотелось танцевать. Под армстронговские блюзы он вальсировал. Он
перебирал ногами, он кружился, он взмахивал руками, как птица крыльями. Он
кружился, и все вокруг кружилось. Он пел оттого, что ни о чем не надо
думать. Только бы не упасть.
Он упал на ковер и отключился.
Очнулся он на том же ковре в одиннадцать утра. Бил колотун. Он сел на
ковре, обхватив руками колени, и, совсем не желая этого, вспомнил
вчерашнее. Застонал и стал бить лбом о колени. Сделал себе больно и
оклемался. Цепляясь за тахту, поднялся и пошел на кухню. В темной красивой
бутылке еще оставалось граммов сто пятьдесят. Он их тотчас обласкал и
начал действовать: принял холодный душ, растерся жестким полотенцем,
побрился. Все делал с дьявольской скоростью, торопясь неизвестно куда.
С отвращением запихнул испоганенные шмотки в ящик для грязного белья.
Одеваясь в комнате во все новое и чистое, он случайно глянул под
письменный стол. Сбруи с пистолетом там не было.
Путаясь в незастегнутых штанах, он бросился к письменному столу,
выдвинул боковой ящик, в котором хранил пакет с оригиналами фотографий и
новые отпечатки. Пакета не было тоже.
Сначала стало очень страшно от ощущения, что он в квартире не один. В
квартире, в городе, на всем белом свете. В спущенных портках он бессильно
опустился в кресло.
И вдруг в отчаяньи почувствовал облегчение. Отчаянье постепенно ушло,
а легкость освобожденности осталась. Теперь виноват в той смерти на
пустыре не он один. Вернее, он совсем не виноват. Виноват тот, кто
приходил сюда ночью, тот, кто унес фотографии и пистолет.
Он встал, твердой рукой застегнул молнию на штанах, влез в новую
куртку, засунул ноги в легкие мокасины и, вспомнив, где бумажник,
направился в ванную. Открыв ящик, вынул из кармана куртки бумажник с
деньгами и документами.
Не по-августовски пасмурно было на воле. Виктор осмотрелся во дворе.
Вроде никого, кто бы следил за ним. Но несмотря на это, вдруг пришло
чувство полной собственной беззащитности. Без пистолета он ощущал себя
голеньким младенцем.
Виктор забрался в "семерку" и поехал в сберкассу.
Контролер сберкассы, знавшая его много лет, потребовала, чтобы на
обороте квитка, заполненного им, он еще раз продублировал роспись.
Оказывается, сильно ходила правая ручонка писателя при заполнении бланка,
так сильно, что возникли сомнения в подлинности росписи. Стараясь не
дышать на контролершу, Виктор расписался еще раз. Неудовлетворенно
хмыкнув, контролерша все же передала сберкнижку и квиток кассирше.
Переждав в тамбуре сберкассы короткий обвальный дождь, он вышел к
машине. Дождь прошел, ушел и увел с собой мрачные облака. Слепило
солнышко.
Теперь, с хорошими деньгами, можно было нанести запланированный
визит. В Ховрино, в хитром общепитовском заведении, он был к двум часам.
Официант узнал его, улыбнулся заговорщицки и спросил, уверенный в
положительном ответе:
- Как в прошлый раз?
- Нет. Просто водички попить, - разочаровал его Виктор. - И Валерия
позови.
Официант вернулся вскоре с двумя бутылочками "пепси". От только что
проявленной панибратской расположенности не осталось и следа. Холодно
информировал:
- Валерий сейчас занят. Минут через пятнадцать освободится и
подойдет.
Виктор бездумно пил "пепси", выпуская носом ее целительно
опохмеляющий газ, и терпеливо ждал. Через пятнадцать минут из-за кулис на
сцену вышел элегантный Валерий и, подойдя к столику (но не садясь) с ходу
заговорил:
- Здравствуйте, Виктор. Я вас слушаю.
- А вы присядьте, Валерий, - пригласил Виктор. Чтобы не казаться
дураком, Валерий сел и повторил:
- Я вас слушаю, Виктор.
- Мне нужен ствол, - сказал Виктор.
- А где же чешская машинка, если не секрет? - поинтересовался
Валерий.
- Секрет, - объявил Виктор. Теперь он повторил: - Мне нужен ствол.
- Зачем вам два пистолета, Виктор?
- А, собственно говоря, какое вам до этого дело? - не сдержался
Виктор. - Я плачу хорошие деньги, вы предоставляете товар. Вот и все наши
отношения.
- Сегодня товара нет.
- А завтра?
- И завтра вряд ли будет.
Набивает цену или не хочет продавать вообще? Виктор вздохнул
удрученно, налил в стакан "пепси", выпил. Валерий нетерпеливо, но вежливо
ждал.
- Тогда такая просьба, - сказал Виктор и, шлепнув губами, откровенно
рыгнул пепсиным газом. - На два дня мне нужен телохранитель. Хорошо бы
круглосуточно.
- Мы этими делами не занимаемся, - сообщил Валерий.
Занимаетесь, еще как занимаетесь. Значит, не хочет.
- А кто занимается?
- Обратитесь в частное детективное бюро "Алекс". Если у вас, конечно,
имеется свободно конвертируемая валюта.
- Не имеется, - признался Виктор.
- Больше ко мне вопросов нет? - спросил Валерий и встал. Но вспомнил
что-то без особого удовольствия и снова сел. - Да, приехал Алексей.
- А где мне его найти? - быстро спросил Виктор.
- Он оставил телефон, по которому вы можете звонить ему каждый день
от семи до десяти часов вечера. - Валерий достал из нагрудного кармана
роскошного кашемирового пиджака аккуратную картонную карточку и протянул
Виктору. На карточке каллиграфическим почерком был записан номер телефона
и инициалы А.Б. Валерий встал окончательно. - Всего вам наилучшего.
И ушел. Виктор разглядывал карточку. Надо было ехать, но домой
нельзя. Он не знал, почему нельзя, но знал, что нельзя.
По Дмитровскому шоссе он выбрался к каналу. Долго ехал вдоль
неестественно прямого берега, пока не выбрал подходящего местечка.
Остановился наконец, вытащил из багажника брезентовую подстилку, разложил
ее на влажной после дождя земле и улегся для того, чтобы сверху
понаблюдать, как шлюзуются ржавые самоходки и чистенькие пассажирские
теплоходы. Наблюдая, изредка задремывал, просыпаясь, снова наблюдал. Так и
убил время до половины шестого.
В Козицком купил три бутылки грузинского марочного коньяка, в
Центральном знакомый мэтр устроил икорки и хорошей рыбки, в "Арагви"
приятели-официанты вынесли хорошо упакованную пачку цыплят-табака. Гостя,
дорогого гостя ждал сегодня Виктор. Гостя, на которого вся надежда.
С Алексеем Борзовым он случайно познакомился на бегах года два тому
назад. С разных концов попав в дружную компанию футболистов-ветеранов,
игравших хладнокровно, экономно и со знанием дела, они с Алексеем обратили
друг на друга внимание тем, что играли совсем наоборот: по наитию, рисково
и с размахом. Оба сильно проиграли, и в ресторации отметили слегка это
событие. А, отмечая, разговорились. Алексей был своеобразно откровенен:
если о чем начинал рассказывать, то рассказывал до конца и без украшающих
его добавлений или умолчаний, если не считал возможным о чем-то говорить,
то просто ни о чем не говорил. Он называл себя комбинатором. Виктор
старался переименовать его в предпринимателя. Предприниматель, говорил он,
- человек одного направленного в одну сторону действия, а комбинатор -
создатель цепи из разнонаправленных действий не только своих, но и чужих,
цепи, которая вела к наиболее эффективному результату. В те дни, когда они
познакомились, Алексей занимался организацией сети закупочных
кооперативов, которые по высоким, но терпимым ценам должны были обеспечить
Москву высококачественными продуктами питания. Дело пошло: деревенские
хозяева молились на его людей, освободивших их от проблем сбыта,
московские покупатели, ворча по привычке, охотно покупали его чистый,
свежий и привлекательный товар. Но Министерство торговли обиделось, а
народные избранники посчитали, что кооперативы эти слишком много
зарабатывают, и прихлопнули их указом. Стало плохо и деревенским хозяевам,
и московским покупателям, и кооператорам, и даже депутатам. Только
Министерству торговли спокойнее стало.
Алексей привычно плюнул на это дело и образовал куст комиссионных
магазинов, совершенно спекулятивное предприятие, которое никого не
беспокоило потому, что в борьбе с ним не приобретешь ореола страдальца за
народные интересы.
Алексей Борзов был своим человеком в подпольи, в тени и на солнышке.
Он ходил по канату и не страшился по нему ходить, так как был отличным
канатоходцем.
Виктор понимал, что, если Алексей захочет ему помочь, то поможет.
Дома он был к семи. Стараясь не вспоминать, что было здесь, Виктор
быстро прибрал квартиру, раскинул по-холостяцки небрежный, но достойный
стол и ровно в семь пятнадцать набрал телефонный номер, обозначенный на
картонке.
- Я слушаю, - объявил в трубке барский, и в то же время слегка
приблатненный баритон.
- Здорово, Леха, - с бойким облегчением поздоровался Виктор.
- Витек, что ли? - узнал Алексей.
- Он самый. У меня дела к тебе, Леша. Много дел.
- Про одно твое дело догадываюсь. Серега, да? - Алексей знал
покойника, именно от него Виктор получил сведения о беспокойном
рэкетирском прошлом Сереги.
- Серега только начало, Леша. Дальше такое произошло, что ни в сказке
сказать, ни пером описать.
- А ты, дурачок, хотел описать?
- Да не хотел я описать, хотел разобраться?
- Не с нашими мозгами в этом разбираться, Витя. Я сегодня одного
старого, очень старого знакомого посетил, благо, он сейчас в Москве, и
кое-что ему рассказал про нынешние московские чудеса. Вот он, если очень
