подан обед[4].
Император позвал к себе Жермановского и спросил его, известно ли
ему, сколько лошадей было взято с собой при отплытии. Полковник
ответил, что ничего об этом не знает и что сам он не взял ни
одной. "Ну что ж, - ответил Наполеон, - я захватил с собой
четырех лошадей; распределим их. Я думаю, что мне необходимо
иметь лошадь. Раз вы командуете моей кавалерией, вторая лошадь
будет для вас, а две оставшиеся получат Бертран, Друо и
Камбронн".
Лошадей спустили на берег, немного пониже. Наполеон покинул бивак
и в сопровождении своего штаба пешком направился к месту, где
находились лошади. Он шел один, расспрашивая крестьян,
встречавшихся по пути. За ним следовали Жермановский и другие
генералы с седлами в руках. Когда они дошли до цели, фельдмаршал
Бертран отказался взять себе лошадь, заявив, что пойдет пешком;
так же поступил и Друо[5]. Камбронн и Мола сели на коней. Император
дал полковнику Жермановскому пригоршню червонцев и велел ему
раздобыть хоть несколько крестьянских лошадей. Полковник купил
пятнадцать лошадей, за которых с него взяли втридорога. Их
впрягли в лафеты трех пушек, привезенных с острова Эльбы, и
четвертой, подаренной Наполеону принцессой Полиной. Императору
сообщили о неудаче в Антибе. "Мы плохо начали, - сказал он, -
самое разумное, что мы можем сейчас сделать, это идти вперед как
можно быстрое, чтобы добраться до горных проходов прежде, чем
весть о нашей высадке успеет распространиться". Взошла луна, и
Наполеон со своим маленьким войском двинулся в путь. Шли всю ночь
напролет. Крестьяне селений, через которые они проходили, не
задавали им никаких вопросов; когда им говорили, что император
вернулся, они пожимали плечами и покачивали головой. В
насчитывавшем шесть тысяч жителей городке Грасс, через который
они прошли, население вообразило, что это набег пиратов, и сильно
встревожилось. Лавки и окна закрыли наглухо, и, несмотря на
трехцветные кокарды солдат, на их возгласы "Да здравствует
император!", собравшаяся толпа держалась безучастно, не выражая
ни одобрения, ни порицания. Покинув город, войско Наполеона
сделало привал на холме. Солдаты начали переглядываться, лица их
выражали недоумение и грусть. Вдруг появилась кучка горожан; они
несли съестные припасы и кричали: "Да здравствует император!"
С этого момента[6] крестьяне начали проявлять радость по поводу
возвращения Наполеона, и дальнейший его путь напоминал скорее
триумфальное шествие, чем вторжение. Коляска и пушки были
оставлены в Грассе, а так как дороги на протяжении первых
двадцати пяти миль после этого города были в весьма дурном
состоянии, то Наполеон зачастую шел пешком посреди своих
гренадеров. Когда они жаловались на усталость, он называл их
"старыми ворчунами", а они, в свою очередь, когда ему случалось
оступиться, громко смеялись над его неловкостью. 2 марта под
вечер они пришли в деревню Серанон, в двадцати лье от Грасса. Во
время этого перехода солдаты, переговариваясь между собой,
называли Наполеона не иначе, как "наш маленький капрал" или "Жан
с саблей". Эти произносимые вполголоса слова много раз долетали
до его ушей, когда он, окруженный своими ветеранами, взбирался на
возвышенности. 3 марта он ночевал в Бареме, а 4-го обедал в Дине.
По словам Жермановского, не то в Дине, не то в Кастеллане
Наполеон стал уговаривать хозяина постоялого двора, где он
остановился, крикнуть: "Да здравствует император!" Тот самым
решительным образом отказался и крикнул: "Да здравствует король!"
Наполеон нимало не рассердился, но похвалил его за верность и
только попросил хозяина выпить за его здоровье, на что тот охотно
согласился.
В Дине воззвания[7] к армии, к французскому народу были отпечатаны
и распространились по Дофине с такой быстротой, что на дальнейшем
пути Наполеона города и села уже проявляли готовность принять
его. До той поры, однако, к нему присоединился лишь
один-единственный солдат. Этого солдата полковник Жермаиовский,
встретивший его дорогой, захотел привлечь на сторону Наполеона.
Когда полковник стал ему говорить, что император скоро прибудет,
солдат расхохотался и сказал: "Ладно, у меня будет что рассказать
дома нынче вечером!" Полковнику стоило большого труда убедить
собеседника в том, что он и не думает шутить; тогда солдат
спросил: "Где вы будете ночевать сегодня?", - и когда
Жермановский назвал ему селение, солдат заявил ему: "Моя мать
живет в трех милях отсюда; я схожу, попрощаюсь с ней и сегодня
вечером приду к вам". И действительно, вечером гренадер хлопнул
полковника по плечу и не успокоился, пока тот не обещал ему
передать императору, что гренадер Мелон решил разделить судьбу
своего бывшего повелителя.
5 марта Наполеон провел ночь в Гане под охраной нескольких
кавалеристов и сорока гренадеров. Того же числа генерал Камбронн
с сорока гренадерами занял мост и бывшую крепость Систерон[8]. Но,
кроме Мелона, никто еще не примкнул к ним. Жители Сон-Бонне и
других деревень хотели ударить в набат и скопом сопровождать
небольшое войско Наполеона. Крестьяне толпились на дорогах и
нередко мешали продвижению войск, преграждая им путь в своем
стремлении увидеть императора, иной раз шедшего пешком, или
прикоснуться к нему.
Дороги были в отвратительном состоянии из-за талого снега. Мул,
который был навьючен золотом, поскользнулся и упал в пропасть.
Это происшествие, по-видимому, сильно расстроило императора. В
продолжение двух часов пытались вытащить мула. Наконец императору
пришлось бросить его на произвол судьбы, чтобы не терять времени
понапрасну; весной этими деньгами воспользовались крестьяне.
6 марта император ночевал в Гане, а генерал Камбронн со своим
авангардом из сорока человек - в Ламюре. Там состоявший из
шестисот человек авангард гренобльского гарнизона отказался войти
в переговоры с генералом Камбронном. Дойдя до ущелья,
находящегося неподалеку от Визиля, полковник Жермановский,
командовавший головным отрядом авангарда, нашел ущелье занятым
отрядом солдат под белым знаменем. Он хотел было обратиться к ним
с речью, но их командир выступил вперед и крикнул: "Отойдите! Я
не имею права вступать с вами в какие-либо сношения. Соблюдайте
положенную дистанцию, иначе мои люди будут стрелять". Полковник
пробовал подействовать на него сообщением, что ему придется
говорить не с ним, а с самим императором Наполеоном. Но командир
продолжал неистовствовать, и Жермановский пошел доложить
императору о своей неудаче. Наполеон с улыбкой сказал ему; "Раз
так, придется мне самому попробовать чего-нибудь добиться". Он
спешился и приказал полсотне своих гренадеров следовать за ним,
повернув ружья дулом в землю; сохраняя полное спокойствие, он
дошел до ущелья, где застал батальон 5-го линейного полка, роту
саперов и роту минеров, в общей сложности человек семьсот -
восемьсот. Офицер, командовавший ими, продолжал выкрикивать
ругательства, нередко направленные против самого императора. Он
кричал: "Это не Наполеон, а какой-нибудь самозванец!" Время от
времени он накидывался на своих подчиненных, приказывая им
открыть огонь. Солдаты стояли неподвижно и молчали. Когда они
увидели отряд под предводительством Наполеона, минуту-другую
казалось, что они сейчас возьмут на прицел. Наполеон велел своим
гренадерам остановиться, а сам с невозмутимым спокойствием
отделился от них и направился к передовому батальону королевских
войск. Подойдя к ним почти вплотную, он круто остановился,
устремил на них спокойный взор и, распахнув сюртук, воскликнул:
"Это я. Вы меня узнаете? Если кто-нибудь из вас намерен посягнуть
на своего императора - пусть стреляет, самое время!" Они
мгновенно перешли на его сторону и с возгласами "Да здравствует
император!" начали обниматься с солдатами его гвардии[9].
Незадолго до того, как солдаты 5-го полка присоединились к нему,
Наполеон подошел к гренадеру, стоявшему на часах, взял его за ус
и спросил: "А ты, старый усач, разве не побывал со мной под
Маренго?"
Таков бесхитростный рассказ об одном из тех поступков, которые во
все времена и во всех странах указывают народу, за кем надо
следовать и за кого надо сражаться.
Соратники Наполеона сочли порыв, увлекший отряд в семьсот
человек, решающим для всего дальнейшего. В этом эпизоде они
увидели доказательство того, что император не ошибся и что армия
по-прежнему верна ему[10]; солдаты вновь присоединившихся полков
надели трехцветные кокарды, выстроились под орлами войск,
прибывших с острова Эльбы, и вместе с ними, при восторженных
кликах населения, вступили в Визиль. Этот городок всегда
отличался патриотизмом. Там, можно сказать, началась французская
революция, там родилась свобода всего мира. Первое собрание
штатов провинции Дофине состоялось в Визильской крепости.
Когда войска шли в Гренобль, к полковнику Жермановскому подъехал
военный, примчавшийся во весь опор, и сказал ему: "Приветствую
вас от имени полковника Шарля Лабедуайера".
Вскоре явился и сам молодой полковник во главе большей части
своего полка - 7-го пехотного, сформированного из остатков 112-го
полка и некоторых других частей. Полковник тайно вышел со своими
частями из Гренобля в четыре часа пополудни; отъехав на некоторое
расстояние от города, он вынул из кармана орла, прикрепил его к
длинному шесту и поцеловал его на глазах своего полка, который
тотчас же дружно закричал: "Да здравствует император!" Затем он
ударом ножа вспорол барабан, наполненный трехцветными кокардами и
тут же роздал их своим солдатам. Но генерал Маршан, оставшийся
верным королю, сумел уговорить часть полка вернуться в Гренобль.
Гарнизон города был усилен 11-м линейным полком и частями
присланного из Шамбери 7-го полка. Сверх того, в гарнизон входило
две тысячи человек 3-го пионерского полка и два батальона 5-го
пехотного и 4-го артиллерийского - того самого полка, в котором
Наполеон двадцать пять лет назад получил первую свою роту.
Гренобль - плохонькая крепость, сохраняемая только в целях
обеспечения артиллерией Альпийского горного хребта, посреди
которого она расположена. Она имеет всего один вал со стороны
равнины, вышиной около двадцати футов, перед которым протекает
ручей. И под защитой этих жалких укреплений несколько месяцев
спустя оставленные на произвол судьбы жители вывели из строя
тысячу двести человек пьемонтской армии, целиком состоявшей из
наполеоновских солдат!
Когда 7 марта этот великий человек подошел к городу, весь
гарнизон стоял в боевой готовности на крепостном валу, посредине
которого находятся выходящие на Визильскую дорогу Бонские
ворота[11]. Пушки были заряжены, фитили дымились; национальная
гвардия разместилась позади гарнизона в качестве резерва.
Вечером, в половине девятого, Бонские ворота были заперты.
Наполеон вступил в предместье Сен-Жозеф, а тем временем
Жермановский в сопровождении восьми польских улан подъехал к
Венским воротам. Он потребовал ключи; ему сказали, что они у
генерала Маршана. Полковник обратился к солдатам, по они хранили
молчание. Вскоре на мостике перед воротами появился Наполеон. Он
едва ли не час просидел там на тумбе.
Генералу Маршалу следовало перейти на ту часть вала, которая была
не более чем в пятидесяти футах от императора, и самолично
выстрелить в него. Два десятка дворян могли бы для верности
сделать то же самое. Промахнуться было невозможно. Если бы
императора не было, его затея рухнула бы. Если приверженцы короля
по малодушию опасались, что, как только они выстрелят, их
разорвут на части, они могли расположиться в доме некоего Эймара,
окна которого выходят на вал, или на той части вала, которая
входит в территорию казармы. Совершенно бесспорно, что в этот
момент всеобщего смятения любой дерзкий замысел увенчался бы
успехом. Можно было с такой же легкостью разместить два десятка
дворян в домах предместья Сен-Жозеф, мимо которых на расстоянии
каких-нибудь пятнадцати футов проезжал Наполеон.
После длившихся три четверти часа переговоров и неопределенности
гарнизон, вместо того чтобы открыть огонь, дружно закричал: "Да
