Она взяла подставку к себе на колени. На бархате лежало восемь
кристаллов, тускло мерцая. Они были только что очищены от слоя пыли,
похожей на засохшую грязь, которая всегда покрывала их, когда их находили
- слоя, который делал их похожими на комья земли и на обычные камни. Они
были не совсем прозрачными, однако ядро мог увидеть человек, который знал
какую внутреннюю колеблющуюся тень искать.
Зина выбрала один из них и посмотрела на свет. Монетр что-то
проворчал и она встретилась с ним взглядом.
- Мне было интересно какой ты возьмешь первым, - сказал он. - Этот
очень живой. - Он взял его у нее и посмотрел на него, сузив глаза. Удар
ненависти, которой он направил на него заставил Зину вздрогнуть.
- Пожалуйста, не надо...
- Извини... но он так кричит, - сказал он мягко и положил его обратно
с другими. - Если бы я только мог понять как они думают, - сказал он. - Я
могу причинить им боль. Я могу направлять их действия. Но я не могу
разговаривать с ними. Но когда-нибудь я узнаю...
- Конечно, - сказала Зина, глядя на его лицо. Будет ли у него сейчас
один из его приступов ярости? Ему пора бы уже было...
Он тяжело опустился в свое кресло, зажал руки между коленями и
потянулся. Она могла слышать как хрустнули его плечи.
- Они видят сны, - сказал он, его громкий голос упал до пылкого
шепота. - Пока что описывая их я смог приблизиться только к этому. Они
видят сны.
Зина ждала.
- Но их сны живут в нашем мире, в нашем типе реальности. Их сны - это
не мысли и не тени, не картины и звуки, как наши. Они видят сны во плоти и
крови, дереве и кости. А иногда их сны не закончены, и поэтому у меня есть
кот с двумя ногами и безволосая белка, и Гоголь, который должен был быть
человеком, но у него нет рук, нет потовых желез, нет мозга. Они не
закончены... им всем не хватает муравьиной кислоты и ниацина, среди прочих
вещей. Но - они живые.
- И вы еще не знаете - пока - как кристаллы делают это?
Он глянул на нее, не поворачивая головы, так что она увидела, как его
глаза блеснули под насупленными бровями.
- Я ненавижу тебя, - сказал он и улыбнулся. - Ненавижу тебя, потому
что вынужден полагаться на тебя - вынужден разговаривать с тобой. Но
иногда мне нравиться то, что ты делаешь. Мне нравится, что ты сказала
пока. Я не знаю, как кристаллы осуществляют свои мечты - пока.
Он вскочил на ноги, стул грохнулся о стену, когда он двинулся.
- Кто понимает воплощенный сон? - заорал он. Затем тихо, как будто бы
в нем не было никаких эмоций, но продолжал, ровным тоном: - Поговори с
птицей и попроси ее понять, что башня высотой в тысячу футов - это
завершенная мечта человека, или что набросок художника - это ее часть.
Объясни гусенице структуру симфонии - и мечту, которая стала ее основой. К
черту структуру! К черту способы и средства! - Его кулак обрушился на
стол. Зина молча убрала свой стакан с вином. - Как это происходит неважно.
Почему это происходит неважно. Но это происходит и я могу управлять этим.
- Он сел и сказал Зине, вежливо:
- Еще вина.
- Нет, спасибо. Я еще...
- Кристаллы живые, - сказал Монетр обыденным тоном. - Они думают. Они
думают способами, которые совершенно чужды нашим. Они находятся на этой
земле сотни, тысячи лет... комья земли, галька, обломки камней... думая
свои мысли по-своему... не стремясь ни к чему, чего хочет человечество, не
беря ничего, в чем человечество нуждается... ни во что не вмешиваясь,
общаясь только с подобными себе. Они обладают могуществом, о котором ни
один человек и не мечтал раньше. И я хочу его. Я хочу его. Я хочу его, и я
собираюсь его получить.
Он сделал глоток вина и смотрел на него.
- Они размножаются, - сказал он. - Они умирают. И они делают вещь,
которую я не понимаю. Они умирают парами и я их выбрасываю. Но
когда-нибудь я заставлю их отдать мне то, что я хочу. Я делаю совершенную
вещь - мужчину или женщину... человека, который сможет общаться с
кристаллами... который сделает то, что я захочу.
- Как, как вы можете быть так уверены? - спросила Зина осторожно.
- Маленькие впечатления, которые я получаю от них, когда причиняю им
боль. Вспышки, осколки мысли. Годами я пронзаю их, и за каждую тысячу
ударов, которые я им наношу, я получаю фрагмент. Я не могу выразить это
словами; это вещь, которую я знаю. Не в деталях, не вполне ясно... но есть
нечто особенное во сне, который осуществился. Он не оказывается такой, как
Гоголь или Солум - незавершенным или неправильно сделанным. Он больше
похож на то дерево, которое я нашел. И такая завершенная вещь возможно
будет человеком, или похожа на него... и если она существует, я могу
управлять ею.
- Однажды я написал статью о кристаллах, - сказал он, спустя какое-то
время. Он начал открывать ключом глубокий нижний ящик стола. - Я продал ее
в журнал - один из этих литературных ежеквартальных обзоров. Статья была
чистым предположением, для всех намерений и целей. Я описал эти кристаллы
со всех точек зрения, только не сказал, как они выглядят. Я
продемонстрировал возможность других, чуждых форм жизни на земле, и как
они могут жить и расти вокруг нас и мы не будем об этом знать - при
условии, что они не будут с нами конкурировать. Муравьи конкурируют с
людьми, и сорняки конкурируют, и амебы. Эти кристаллы нет. Они просто
живут своей собственной жизнью. Возможно у них есть коллективное сознание,
как у людей - но если оно и есть, они не пользуются им для выживания. И
единственным свидетелем их существования, которое есть у человечества,
являются их сны - их бессмысленные, неоконченные попытки скопировать живые
существа вокруг них. И каким как ты полагаешь было ученое опровержение,
вызванное моей статьей?
Зина ждала.
- Один, - сказал Монетр с пугающей мягкостью, - возразил неостроумным
заявлением, что в поясе астероидов между Марсом и Юпитером находится тело
размером с баскетбольный мяч, которое сделано из шоколадного торта. Это,
сказал он, является заявлением, которое должно считаться истинным, потому
что оно не может быть опровергнуто с научной точки зрения. Черт бы его
побрал! - взревел он, а затем продолжал, так же мягко, как и раньше. - Еще
один объяснял всякое существование уродливых существ пустой болтовней о
мушках-дрозофилах, рентгеновских лучах и мутациях. Это именно то слепое,
упрямое, проклятое отношение, которое приводило такую массу доказательств
того, что самолеты не будут летать (потому что, если бы кораблям нужна
была энергия, чтобы держать их на плаву, а не только чтобы двигать их, мы
не имели бы кораблей) или что поезда непрактичны (потому что давление
вагонов на рельсы превышало бы трение локомотивных колес и поезд никогда
не двинется). Тома логических, объективных доказательств показывали, что
земля плоская. Мутации? Конечно существуют природные мутации. Но почему
один ответ должен быть единственным ответом? Мутации под воздействием
жесткого излучения легко демонстрируемы. Чисто биохимические мутации -
очень вероятны. А сны кристаллов...
Из глубокого ящика он вытащил помеченный кристалл. Он взял со стола
серебряную зажигалку, щелкнул ею и провел желтым пламенем по кристаллу.
Из темноты донесся слабый агонизирующий крик.
- Пожалуйста не надо, - сказала Зина.
Он пристально посмотрел на ее искаженное лицо.
- Это Моппет, - сказал он. - Ты что, даришь свою привязанность
двуногой кошке, Зина?
- Вы не должны причинять ей боль.
- Не должен? - Он снова коснулся кристалла пламенем и снова до них
донесся крик из вольера для животных. - Я должен был пояснить свою мысль.
- Он погасил зажигалку и Зина заметно расслабилась. Монетр уронил
зажигалку и кристалл на стол и спокойно продолжал: - Доказательства. Я мог
бы привести этого дурака с его звездным шоколадным тортом сюда в этот
трейлер и показать ему то, что я только что показал тебе, и он скажет мне,
что у кошки болит живот. Я мог показать ему электронную фотомикрографию
гигантской молекулы внутри красных кровяных клеток этой кошки, которые
действительно преобразуют атомы - а он обвинит меня в подделке пленок.
Человечество было проклято в течение всей своей истории своим упрямством в
том, что то, что оно уже знает должно быть правильно, а все что отличается
от этого, должно быть неправильно. Я присоединяю свое проклятие к
проклятию истории, от всего моего сердца. Зина...
- Да, Людоед. - Его внезапная перемена тона заставила ее вздрогнуть;
она так и не привыкла к ним.
- Сложные вещи - млекопитающие, птицы, растения - кристаллы только
копируют их, если хотят - или если я порю их до полусмерти. Но некоторые
вещи делаются легко.
Он встал и отдернул занавеску, открыв полки у себя за спиной и над
головой. Он взял оттуда подставку, на которой был ряд химических
предметных стекол. Поставив их под лампой он нежно прикоснулся к
покровному стеклу.
- Культуры, - сказал он, голосом любовника. - Простые, безвредные,
сейчас. Палочки здесь, а спириллы здесь. Кокки растут медленно, но тем не
менее растут. Я могу вырастить сап, Зина, если захочу, или чуму. Я устрою
почти бесплатные эпидемии по всей этой стране - или сотру целые города.
Все, что мне нужно, чтобы быть в это уверенным, это этот посредник - эта
осуществленная мечта кристаллов, который может научить меня, как они
думают. Я найду этого посредника, Зи, или создам его. И когда я это
сделаю, я поступлю так, как захочу с человечеством, в мое собственное
время и моим собственным способом.
Она взглянула на его темное лицо и ничего не сказала.
- Почему ты приходишь сюда и слушаешь меня, Зина?
- Потому что вы зовете. Потому что вы причините мне боль, если я не
приду, - ответила она прямо. - Почему вы разговариваете со мной?
Внезапно он засмеялся.
- Ты никогда не спрашивала меня об этом раньше, за все эти годы.
Зина, мысли бесформенны, закодированы... импульсы без образа или
субстанции или направления - пока ты не передашь их кому-нибудь другому.
Тогда они осаждаются и становятся идеями, которые можно разложить на столе
и изучить. Мы не знаем о чем мы думаем пока не расскажем об этом
кому-нибудь другому. Вот почему я разговариваю с тобой. Вот для чего ты.
Ты не выпила свое вино.
- Извините.
Покорно, она выпила его, глядя на него широко раскрытыми глазами
поверх края стакана, который был слишком большой для того, чтобы быть ее
стаканом.
После этого он позволил ей уйти.
Времена года сменялись друг друга и были и другие изменения. Зина
теперь очень редко читала вслух. Она слушала музыку или играла на своей
гитаре или возилась с костюмами и сценариями, молча, пока Горти
растянувшись на своей койке положив подбородок на одну руку, другой
перелистывал страницы. Его глаза двигались от силы четыре раза, чтобы
пробежать страницу, и они переворачивались с ритмичным шорохом. Книги
выбирала Зина, но сейчас почти все они были выше ее понимания. Горти
проглатывал книги, вдыхал знания, хранил их, сортировал их. Она иногда
смотрела на него с глубоким удивлением, поражаясь, что он был Горти... он
был Малышка, девочка-ребенок, которая через несколько минут будет петь на
эстраде "Йодль в джазе" вместе с ней. Он был Малышкой, которая хихикала
над грубыми шутками Каюна Джека на кухне и помогала Лорелее надеть ее
короткие костюмы наездницы. Однако все еще хихикая, все еще болтая о
бюстгальтерах и блестках на платье, Малышка была Горти, который брал
романтическую повесть в соответствующей суперобложке и погружался в
