Экран из серого стал голубым, зазвучала эстрадная музыка. Экви-либристы в
блестящих костюмах раскачивались на трапециях.
Прохоров разрезал пакет, вытряхнул норму на блюдце и стал опрыски-вать ее из
пульверизатора до тех пор, пока одеколон не скопился под ней желтоватой лужицей.
Эквилибристы перелетали с одной трапеции на другую, кувыркались в воздухе.
Отложив пульверизатор, Прохоров вытащил из нагрудного кармана пакетик с молотым
перцем и тщательно поперчил норму. Потом схватил ее и, стараясь не глядеть, стал
откусывать и глотать, не жуя.
Эквилибристы быстро спустились вниз, сделали синхронный кульбит и раскланялись,
подняв правую руку.
Прохоров схватил пульверизатор, направил в набитый нормой рот, сжал грушу. Струя
зашипела, холодя зубы.
На арену вышел клоун, театрально раскланялся. Из штанины его выскочила крохотная
болонка, с лаем побежала по кругу. Клоун бросился за ней, споткнулся и упал.
Прохоров проглотил, попрыскал остатки нормы и запихнул в рот.
Болонка подбежала к лежащему клоуну и, вспрыгнув ему на голову, поднялась на
задние лапки.
Прохоров проглотил остатки, быстро отвернул пульверизатор и, запро-кинувшись,
отпил из пузырька.
Болонка завыла, сидя на клоуне. Зал засмеялся.
Прохоров поставил пузырек на стол:
- Охооооо... хох... проехали... хт...
Он вытер ладонью обоженный рот, вытащил тампоны из носа, положи на блюде.
Собачка продолжала выть, зал смеялся. Клоун приподнял полосатый зад и осторожно
пополз за кулисы.
- Очено смешно... - буркнул Прохоров, комкая пакет из-под нормы, - усраться
можно от вашего юмора...
Тампоны набухли одеколоном, плавающие в лужице крупинки перца медленно
стягивались к ним.
С ноги клоуна соскочил ботинок. Клоун высунулся из-за кулис протянул руку.
Ботинок взвился и исчез под куполом цирка.
- А Чесленко что? - Винокуров переключил скорость, газанул.
- Говорит, работа слабая.
- Ну, а конкретно?
- Конкретно, экспериментальная часть куцая, говорит.
- Идиот!
Винокуров крутанул руль, машина повернула. Выехали на Ильинское. Бокшеев курил,
пуская дым в окно. Соловьев смотрел на стелящуюся дорогу.
- Ну, а старик-то? - не оборачиваясь, спросил Винокуров.
- Чего старик... старик сказал, конечно. Защищал. На промышленное внедрение
нажимал, на сложность испытаний. Экономия большая, там, механические свойства
высокие. А Чесленко потом по таблицам пошел. Почему, говорит, устойчивость к
интеркристаллитной коррозии так мало экспериментирована? И вообще, говорит,
черные точки очень сомнительные. Элемент произвола.
- Балбес... господи... вот балбес. А Женька говорил что-нибудь?
- Да что Женька. Все то же, знаешь как он. Тот про Фому, а этот про Ерему. Тычет
ему в диаграмму с никелем. Ну где коррозионное растрескивание. У нас, говорит,
скорость коррозии крайне мала. От концентрации кислоты почти не зависит. Везде,
говорит, вертикальные кривые.
- Ой, Женя, Женя... он бы лучше про стабилизирующий отжиг сказал. Хром-то
равномерно по зерну распределяется, чего ж он...
Проехали пост ГАИ, свернули на проселочную. Бокшеев кинул окурок за окно:
- Вообще-то, старики, Чесленко прав. Ну, какого черта Женька испытания скомкал?
Ну, на МКК испытал, хорошо, скорость коррозии, структурные диаграммы, но у него
даже изотермического разреза нет, ну это уж надо было...
- Но, дорогой мой, образование фаз - это дело учебника, а не кандидат-ской.
- А как мы о перекристаллизации судить будем? По чему? Только по аустенитной
устойчивости?
- Конечно! А по чему же?! Мы же состав знаем, зачем воду в ступе толочь?
- Пашенька, кандидатская - это всестороннее исследование прежде всего.
- Да Женьке достаточно механических характеристик. Сережа! Это же уникальная
сталь, как ты не понимаешь!
- Тогда надо было просто оформлять изобретение, а не писать канди-датскую.
- Ну что за чушь?!
- Ладно, ребят, хватит, спорить. Все равно предварительная - это
предварительная. В конце концов, ничего страшного. Крепче будет. Женьке ругань
на пользу, я ж его знаю. А защитится он с блеском, вот увидите.
- Дай-то бог....
Въехали в лесок. Винокуров обогнул лужу, вырулил на полянку и выключил
двигатель.
Бокшеев с Соловьевым вылезли из машины
С оголившихся деревьев падали дождевые капли.
- Красота-то а... - Бокшеев потянулся.
- Слушай, Петь, а прошлым летом не здесь были?
- Подальше... - Винокуров выбрался из кабины, открыл багажник. - Ну, что,
давайте устраиваться.
- Давай, давай...
Расстелили на мокрой траве брезент, поставили канистру с пивом, авоську с
продуктами. Бокшеев достал из портфеля четыре воблы.
- Ну вот, а вы хотели в рыгаловку в эту идти, - Винокуров разлил пиво по
стаканам, - Здесь у него и вкус-то совсем другой. А там оно мочой старого
киргиза пахнет.
- Ну, Петруша, не преувеличивай. - Соловьев стал чистить воблу. - Это ведь от
бара зависит...
- От бара! Сказал тоже. Западная терминология, дорогой мой. В Москве баров и
ресторанов нет, запомни. Есть тошниловки и рыгаловки.
- Да брось ты. "Националь", - тошниловка по-твоему?
- Абсолютная! Хорошие рестораны, а тем более бары сохранились только в
Прибалтике. И то пока. Лет двадцать пройдет - и там тоже будут тошниловки и
рыгаловки.
- В Ленинграде хорошие рестораны.
- Немного получше наших. Берите, - Винокуров протянул стаканы.
- Слушай, так у нас же нормы еще, забыли?
- Ой, мама, родная...
- А может ну их, а?
- Да давай уж съедим заодно...
- А чего, идея хорошая...
- Предлагаю средний вариант. Одну съем, две выкинем.
- А что. Идея что надо. И нашим и вашим. Волки сыты, овцы целы.
- Ну, что, согласны?
- Распечатывай.
Винокуров распечатал свою Норму, положил на газету:
- Эту, что ли?
- А хоть и эту... моя старая, вон корявая какая...
Соловьев вытряхнул свою норму из пакетика на брезент. Бокшеев долго рылся в
портфеле, наконец выложил пакетик:
- Моя тоже сохлая.
Винокуров разломил норму на три куска, роздал:
- Давайте, с пивком. Стали жевать, запивая пивом...
На рядом стоящую березу села ворона, каркнула, спланировала вниз и опустилась
недалеко от брезента.
- Ну, что, птичка божья, - Винокуров допил пиво, отряхнул руки. - Хлеба хочешь?
Щас...
Он развернул бутерброды, отломил кусок белого хлеба и швырнул вороне. Соловьев
нагнулся, взял с брезента норму и кинул следом:
- Может, унесет от греха подальше...
Ворона покосилась на лежащие рядом белый и темно-коричневый куски, быстро
подошла, схватила белый и полетела прочь.
Леха накрыл ладонью звонок.
- Кто? - осторожно спросили за дверью.
- Клав, открой, - Леха оперся о косяки, но руки съехали вниз, он ткнулся головой
в дверь и закачался, сохраняя равновесие.
- Нажрался гад... первый час уже... не открою... господи...
Клавин голос удалился.
- Да чо, чо ты, Клав, - Леха взялся за ручку - Эт я... ну Лешка... чо ты.
За дверью не отзывались. Леха откачнулся, хлопнул по звонку:
- Клав! Ну хватит. Чо ты. Клав. Чо ты... открой...
Дверь молчала.
- Открой, кому сказал! - Леха стукнул кулаком под номер, - открывай! Слышишь?
- Слышишь? Клавк!
- Открой! Слышишь!
- Слышь! Клавка!
- Открой! Клавка!
- Слышь! Клав!
- Клав! Клав! Клав!
Его голос гулко разносился по подъезду.
Клава не отзывалась.
Леха долго, с перерывами звонил.
Потом замолотил по двери:
- Открой, сука! Открой! Открывай, блядь хуева!!
- Я тебе говорю! Открой!
- Открой! Клавка! Не дури!
- Открой! Открывай, Лп твою!
- Клавка! Открой! Слышь!
- Открой! Убью сука!!
Он отошел, чтобы разбежаться, но ноги, наткнувшись на ступеньки, подломились.
Леха плюхнулся на ступеньку:
- Ой, бля...
Соседняя дверь приотворилась, в щели мелькнуло лицо и скрылось.
Леха встал, шатаясь подбрел к двери и пнул ее ногой:
- Открой, говорю!
- Открой, Клава!
- Открой, говорю!
- Слышь! Открой!
Он пинал дверь, еле сохраняя равновесие. Потом сел на коврик:
- Открой... слышишь... ну Клав...
- Слышишь... слышишь...
- Клав... открой...
- Клав... ну что ты...
- Клав... Клавка...
- Клав... открой... открой... открывай, сука!!!
Поднялся, пачкая руки о беленый косяк, отошел и кинулся на дверь:
- Убью, бля! Убью, сука! Открываааай!!!
Клава открыла часа через полтора. Леха спал, скорчившись перед дверью. Клава
втащила его в темный коридор, закрыла дверь и, подхватив под мышки, поволокла в
комнату.
- Господи... опять нажрался... господи... Он, как же... господи... сволочь...
сил моих нет...
Стянула с него грязные ботинки, отнесла в коридор. Вернулась, вывалила Леху из
пальто. Зазвенела посыпавшаяся мелочь. Клава обшарила пальто, вытащила несколько
скомканных бумажек, во внутреннем кармане нащупала мягкое, упакованное в
хрустящий целлофан:
- О, господи... норма... господи...
Она положила норму на стол. Деньги убрала в шкаф под стопку белья.
Леха пробормотал что-то, заворочался.
Клава сняла с него заляпанные грязью брюки, пиджак, рубашку. Втянула на кровать,
перевернула на спину, накрыла одеялом. Подошла к сопящему на кушетке Вовке,
поправила выбившуюся простынь. Зевнула, сняла халат и легла рядом с мужем.
Леха проснулся в шестом часу, встал, шатаясь, добрел до туалета. Неряшливо
помочившись, открыл кран, припал к струе обсохшими губами. Долго пил. Потом
сунул под струю голову, фыркнул и, роняя капли, пошел обратно. Сел на кровать.
Потряс головой.
Клава приподнялась:
- Лешь... ты? Слышь, там норма-то... ведь не съел вчера...
- Норма?
- Ага. В кармане была. В пальте. На столе там.
- Чева?
- Норма! Норма! Чево! - зашипела жена, - норму не съел ведь!
- Как не съел?
- Так! Вон на столе лежит! Леха встал, нащупал на столе пакетик:
- »п твою... а как же... чего ж я не съел-то...
- Нажрался вот и не съел. Жуй, давай, да ложись! В семь вставать.
Леша отупело вертел в руках пакетик. Горящий за окном фонарь дробился на
складках целлофана.
Леха сел на кровать, разорвал пакетик, стал жевать норму.
- С кем выжирали-то? - просила Клана, - С Федькой, штоль? А?
- Не твое дело... - худые скулы Лехи вяло двигались.
- Конечно, не мое. А брюки твои засранные чистить, да ботинки, да ждать не
случилось ли чего...
- Ладно. Заткнись. Спи.
- Сам заткнись. Алкоголик...
Клава отвернулась к стенке.
Леха дожевал норму, посмотрел на испачканные руки. Встал, прошлепал на кухню.
Пососал из дульки заварного чайника, вытер руки о трусы. Подошел к окну,
посмотрел на спящие дома. Почесал грудь.
В доме напротив на шестом этапе вспыхнуло окно, рядом - другое.
Леха смахнул со лба водяные капли. Понюхал руки.
Снова вытер их о трусы и пошел досыпать.
- И главное, не принюхивайся. Жуй и глотай быстро, - Федор Иванович протянул
Коле ложку. Коля взял ее, придвинул тарелку с нормой, покосился на Веру
Сергеевну:
- Мам... ты только лучше займись чем-нибудь, не надо смотреть так...
Вера Сергеевна встала из-за стола, улыбнулась и пошла в комнату.
Коля склонился над нормой.
Федор Иванович положил руку ему на плечо:
- Давай, давай, Коль. Смелее, главное. Я когда первый раз ел, вообще в два
глотка ее, - раз, два. И все. А у нас в то время разве такие были?! Это ж масло
по сравнению с нашими. Давай!
Коля отделил ложкой податливый кусочек, поднес ко рту и откинулся, выдохнул в
сторону:
- Ооооо... ну и запах...
- Да не нюхай ты, чудак-человек! Глотай побыстрей. У нее вкус необычный такой,
глотай, как лекарство!
Коля брезгливо разглядывал наполненную ложку:
- Черт возьми, ну почему обязательно есть?
- Колька! Ты что?! А ну ешь давай!
Коля зажмурился, открыл рот и быстро сунул в него ложку.
- Вот! И глотай!
Коля лихорадочно проглотил, скривился, пошлепал губами:
- Гадость какая...
- Колька! А ну замолчи! Ешь давай!
Коля проглотил новую порцию:
- Странный вкус какой-то...
- Не странный, а нормальный. Жуй!
Коля отделил другой кусочек, снял губами с ложки, прожевал:
- Странно, а... когда ешь запаха не чувствуешь...
- Так я к тебе о чем толкую, голова! - засмеялся Федор Иванович, - Потом
привыкнешь, вообще замечать перестанешь.
Коля стал орудовать ложкой посмелее.
Вера Сергеевна заглянула из комнаты, вышла и улыбаясь, встала у косяка:
