согласилась только ради Брэдли. Роджер сказал, что им уже
пора выходить вместе всей семьей. Без телевизора, без
посторонних - никаких отвлечении, кроме природы и ее
красоты. Конни вынуждена была согласиться с ним. Они
достали для Брэдли маленький спальный мешок и рюкзак,
который он, играя, часто носил в доме, и отправились в путь.
Тут Конни увидела, что Брэдли стал играть с острыми
колышками и едва удержалась, чтобы не прикрикнуть на него.
Она всегда останавливала себя, когда ей хотелось повысить на
него голос. "Не лезь на скалу, не подходи близко к речке,
не играй в грязи".
- Готово? - спросил Роджер.
- Да, - ответил Брэдли.
Рюкзак висел у него сбоку, а ремни перепутались так, что
распутать их было почти невозможно.
Роджер улыбнулся и взъерошил сыну волосы.
- Конечно, ты готов. Только давай я тебе немножко
помогу.
Он поправил ремни и рюкзак Брэдли так, что тот теперь
выглядел заправским туристом.
- А как ты, Конни?
- Прекрасно, прекрасно. - Она снова посмотрела на тучи и
нахмурилась. - Кажется, будет сильная гроза.
Роджер улыбнулся, пытаясь успокоить ее.
- Мы можем немного вымокнуть, но мы ведь крепкие, мы не
растаем, верно?
- Верно! - весело крикнул Брэдли.
Конни ничего не ответила. "Отец и сын", - подумала она.
Она вспомнила, как впервые встретила Роджера в колледже.
Тогда она никак не могла понять, чем же он занимается.
Минуту он был увлечен искусством, тем, что он делает, что
хочет выразить своей работой, а в следующий момент он уже
носился по корту, играя в теннис или гандбол, или уходил на
охоту на все выходные дни.
- Мама, что с тобой?
- Что? А, нет, все в порядке. Все прекрасно. Просто я
думала...
- О чем?
- О папе, и о том, какой он хороший художник.
- Это хорошо, мама, но давай лучше пойдем, пока не
начался дождь, - сказал Брэдли.
Конни нежно улыбнулась.
- Как скажешь, дорогой.
Подошел Роджер, помог ей надеть рюкзак, и они двинулись
на север, к поместью и к своему дому. Дорога из леса будет
приятной и недлинной. Это было одной из причин, которые
привлекли внимание Роджера к поместью Стоул. Оно
располагалось в глуши лесов, и строители сделали для Роджера
громадную студию прямо в доме. Впрочем, Конни здесь тоже
нравилось.
Они шли по тропинке вдоль реки, которая вытекала из
искусственного озера, ощущая прелесть теплого ветерка,
дующего в лицо. Медленное, ленивое движение воды
расслабляло Конни, она была почти рада, что согласилась на
этот поход. Ей нравилось слушать нежное журчание воды и
смотреть на причудливые изгибы реки у скал. На засохшем
дереве появилась белка, серая, как старый ствол. Она встала
на задние лапки, понюхала воздух и замерла, слившись с
деревом.
Вдали через стволы деревьев Конни уже могла разглядеть
дома. На окраине поместья дома стояли далеко друг от друга,
не так, как в центре, и между ними были промежутки в
несколько акров.
Она посмотрела наверх - солнце скрылось. В самом деле,
небо темнело очень быстро. Конни вздохнула и поняла, что им
не успеть домой, как бы быстро они ни продвигались вперед.
Несколько бабочек появились возле ее лица, и она с
удовольствием разглядывала их, любуясь тем, как их маленькие
тельца забавно прыгают в воздухе. Потом она снова
вгляделась в лес, чтобы определить, сколько им еще осталось
идти до дома.
- Проклятье! - проворчал Роджер, хлопнув себя по шее.
- Что случилось, дорогой? - спросила она.
- Кто-то меня укусил. Пчела, наверное.
- Я ничего не видела. Только несколько бабочек. Дай я
взгляну.
- Не надо. Все в порядке. Пошли дальше.
Они снова тронулись в путь. Но не успели они сделать и
двух шагов, как Роджер хлопнул себя уже по щеке.
- Ой!
- Еще одна пчела?
- Нет, - сказал он. - Бабочка.
- Бабочки не кусаются.
- Да, но эта кусается.
Конни подошла к Роджеру и посмотрела на его щеку. Там
выступила капелька крови. Тут они услышали слабый
отдаленный звук, и Копии поняла, что где-то вдали кто-то
пронзительно кричит. А через мгновение Роджер, Конни и
маленький Брэдли увидели, как на них надвигается шевелящаяся
стена, которая движется, переливаясь коричневым, белым и
серым.
- Какого черта?.. - тихо сказал Роджер.
Брэдли заплакал.
В следующее мгновение они были окружены бабочками. Конни
тут же вцепилась в руку Роджера, не видя ничего в плотном
облаке из мотыльков. Казалось, что они находятся под водой,
где каждая капля - бабочка. И она тонула, задыхаясь в этом
плотном воздухе, беспомощно царапая руками свое лицо. Конни
почувствовала, как две руки обхватили ее ноги - это были
руки Брэдли, и тут она потеряла равновесие. Падая, она
услышала, как плач Брэдли перешел в испуганный крик.
Она смутно видела над собой Роджера, который изо всех сил
размахивал руками. Он сыпал проклятья и бил бабочек
насмерть, размазывая их раздавленные тела по своему лицу.
Конни осознала, что они обречены. Слишком много было здесь
этих маленьких тварей. А потом она почувствовала жгучую
боль во всем теле.
Неожиданно Брэдли отпустил ее колени и начал лягаться и
беспорядочно бить руками, но большинство ударов доставалось
ей. Его голос был полон страдания, и от этого сердце ее
сжималось - слышать этот голос было гораздо больнее, чем
ощущать укусы бабочек. Конни чувствовала, как маленькие
ножки бьют по ее лицу, по рукам, по шее, чувствовала она и
жалящие укусы бабочек, которые ползли у нее по спине под
кофточкой, заползали в рукава, двигались по голым ногам,
кусали и жалили, нападая на каждый дюйм ее кожи. Она
отчаянно давила их, катаясь по земле, но на место одной
убитой тут же садились две живых.
Обжигающие укусы покрыли ее тело, как одеяло из шипов.
Ее руки уже не принадлежали ей - кожа стала будто живая,
состоящая из коричневых, белых и серых пятнышек, движущихся
в разные стороны, а под ними образовался кровавый багровый
фон. Ее кожа ползла, трепеща крыльями, и эта жуткая масса
заполняла собой все тело, как пламя, попадая под одежду, на
лицо, волосы, спину и ноги.
Роджер взревел от боли и упал на землю рядом с ней.
Брэдли внезапно затих, его удары тоже неожиданно
прекратились. И тут она как бы со стороны услышала дикий
крик, исходящий из нее самой, с ее покрытых бабочками
изуродованных губ. Так кричат лишь смертельно раненные
звери; это был мученический гортанный вой, и она даже
подумала, что это вопит кто-то другой, какое-то несчастное,
беззащитное существо, чья-то чужая замученная душа.
А потом до нее дошло. Что-то на мгновение взметнулось в
ее мозгу, и ушло навсегда, ее больше не было. Она слышала
свой крик, видела, как движутся ее руки, давя одну
чудовищную бабочку за другой. Но это была уже не она. Она
смотрела на них, опускавшихся на ее тело, как густой мокрый
снег, но внутри была совершенно спокойна, ожидая своего
конца, Больше они были не способны причинить ей боли. Они
уже сделали самое худшее, что могли.
По крайней мере так ей казалось. Но тут она
почувствовала такую боль, которую ей никогда еще не
приходилось испытывать. Тело Конни дернулось в воздухе, и
она села - бабочки добрались до самых чувствительных и
нежных мест. Она вскочила на ноги, уже не осознавая того,
что делает. Бабочки же роем летели перед ее лицом, кусая
глаза, уши, губы и язык. Крича от страшных мук последней
агонии, Конни побежала вперед, но через несколько футов
земля ушла у нее из-под ног и она с воем свалилась с крутого
обрыва прямо в объятия смерти.
6
Джек очнулся и медленно открыл глаза. Веки ныли от боли,
и он потер их руками - но это не помогло, боль только
усилилась. Уронив руки назад на кровать, он подумал о том,
чтобы не задеть Кэти. Инстинктивно желая придвинуться к ее
теплому телу, он вдруг понял, что ее здесь нет, и удивился:
где же она могла быть? В комнате тихо и совсем темно;
наверное, она в кровати, где-то рядом, но еще спит. А может
быть, что-то случилось с Аланом...
И тут он вспомнил бабочек, ее оборвавшийся крик и
страшную действительность. Джек сел и тупо уставился перед
собой. Глаза постепенно привыкли к темноте, а он напряженно
пытался вспомнить, что же было на самом деле, а что - только
страшным сном. Но как только он смог различить смутные
силуэты мебели, то сразу осознал, что весь этот кошмар был
действительностью.
Спальня напоминала место сражения: лампы разбиты,
картины валялись на полу среди осколков стекла. Покрывалом
с кровати была заткнута щель под дверью, а на полу он
заметил конверт от пластинки - свое оружие, которым он
припечатывал бабочек к стенам, создавая в комнате страшное
украшение из их мертвых смердящих тел.
Джек знал, откуда у него эта боль в груди, откуда эта
страшная опустошенность. Алан и Кэти были мертвы. Они
умерли сразу же, как только налетела первая волна мотыльков,
и теперь в груди у него будто лежал огромный холодный
камень, что-то мертвое и ледяное, чего никогда уже не
оживить.
Он лег на кровать, скорбно закрыл лицо руками и попытался
сдержать слезы, крепко сжав веки. Они погибли оба - Кэти и
Алан, - погибли ни за что. Это совсем не было похоже на
войну, когда там, в джунглях, люди гибли у него на глазах.
Тогда они могли врать друг другу и самим себе, говоря, что
их присутствие в Азии могло кому-то помочь. И если они
врали долго, то могли уже почти поверить в эту ложь. А
теперь все было не так: неважно, что думал об этом Джек, но
Кэти и Алан погибли ни за что, просто так, без всяких
причин. И не было такой лжи, которую он мог бы повторять
себе, чтобы хоть немного уменьшить свою боль.
Он со всей ясностью" представил себе кухню, увидел, как
Кэти выходит через черный ход на задний двор. Услышал, как
Алан что-то весело выкрикивает во дворе, придумав какую-то
забавную игру в песочнице. А потом он снова увидел волну
бабочек, снова услышал крики и, открыв глаза, рывком сел на
кровати, будто в него выстрелили, и он услышал свой
собственный крик боли.
Джек вытер холодный пот со лба и верхней губы, повторяя
себе снова и снова, что он все сделал правильно, что спасти
их было уже невозможно, что он поступил верно, пытаясь
спасти себя. Да, подумал он, это единственное, что еще
можно было сделать. А они ведь умерли почти мгновенно. И
если бы он вышел во двор, то тоже был бы уже мертв.
Этому он научился еще во Вьетнаме - одному из нелепых
ужасов войны, к которым со временем удается привыкнуть. Он
помнил, как это случилось с Ныобурном. Бедный парень...
Ему хотелось воевать не больше, чем всем остальным в роте.
А когда пришел приказ об отступлении, Ньюбурна как назло
ранило в ногу. Он не мог передвигаться вместе со всеми, и
его оставили лежать в лесу. Здесь не рассказывали славных
историй о том, как во время отступления кто-то спасает
своего раненого товарища, вынося его из пекла на собственных
плечах. Когда приходилось уходить, каждый молился только о
себе. Не было времени останавливаться и подбирать раненых.
Но все равно мысль о том, что он поступил правильно, была
для Джека слабым утешением. Он знал, что это не война и не
джунгли, а его задний двор, и что его жена и ребенок - не
товарищи по роте. Он все еще чувствовал, что должен был
что-нибудь сделать, хотя, возможно, сделать уже ничего было
нельзя. И его страх выбежать во двор на помощь, его
инстинкт самосохранения теперь заставляли его думать, что он
предал их, забыв о своих обязанностях перед семьей. Он был
им нужен тогда, но он не помог.
Да, это было так. Конечно, он старался все разумно
обдумать, сравнивая с другими случаями, но все было не то, и
он, врал себе самым жутким образом. Он поступил, как
последний трус, и понимал это. Они умерли из-за него, из-за
того, что он остался на кухне, окаменевший от ужаса.
Его собственный страх, из-за которого он остался жить,
стоил ему их двух жизней.
Если бы он действовал без промедления, если бы сразу же
бросился на их крики, как только услышал их, то, может быть,
еще был бы шанс их спасти.
