спаситель-провидец так и не нашел случая представиться, что же касается
ревизоров, то они и не пытались скрывать внешность, намерения и уж тем более
сожалеть о возможных последствиях своей неподкупности. Они вошли в девятый
вагон электропоезда Черусти - Москва после краткой стоянки у голой платформы
с дождями подмытыми буквами "Анциферово", объявились сразу, одновременно с
двух сторон и, блистая щипцами и петлицами, стали сходиться к центру, к
жесткой желтой лавке, на которой, протянув поношенные кеды к чужому грязному
и рыжему рюкзаку, дремал утомленный Михаил Грачик.
- Ваши билеты,- прозвучал вопрос, нарушив сон усталого паломника в
чудесную страну исполняющихся желаний.
- Проездной, - внося в пробуждение необходимый элемент
сверхъестественной фантастики, ответил за Лысого некто, длинный, плечистый,
облаченный в синюю армейскую майку и распахнутую телогрейку.- Проездной.-
бесстыдно сказал, неизвестно когда и как материализовавшийся напротив
Грачика обладатель пыльных карболитовых уродов без одного заушника, молвил и
кирзовым носком сапога поддел выцветший вещмешок. Карабинчики на веревочках
задорно звякнули.
- Где?
- Да вот же,- вновь встряхнул незнакомец поклажу.
- Пройдемте.
- Командир, да из колхоза мы, я ж тебе, как родному, намекаю, прямо с
птицефермы, с поля, с барщины.
- Из колхоза?
- Так точно. Совхоз "Белые лиаы" Шатруского района.
Контролеры переглянулись, вид двух оборванцев был красноречив и
убедителен.
- Но платить-то все равно надо,- без особого, однако, нажима попытался
тем не менее один, круглолицый и безбровый, разжечь в себе прежнее служебное
рвение.
- Пойдем, Романыч, - не одобрил попытку второй, красноглазый и
вислоносый.
- Коммунизм, парень,- подмигнул Мишке небом посланный избавитель, едва
лишь грозная пара удалилась. Подмигнул, обдал жаром догорающих от ежедневных
противоестественных промываний кишок и с бахвальством пренеприятным
поинтересовался: - А что, уберег я тебя, парень?
И сам же без промедления и подтвердил, коротко и ясно:
- Факт... Да... А другие не станут.
- Кто другие?
- Дяди,- сообщил тридцатипятилетний младший научный сотрудник.- Дяди,-
сказал и наградил щербатой и неимоверно зловонной улыбкой.
Но, может быть, он просто пьян, нарезался по самые некуда и несет
околесицу, этот лихой шеф совхоза "Белые липы". Отрицать нельзя, вчера
действительно не соблюдал меры в рассуждении духовитого первача и сегодня с
двух целительных бутылочек "Арзни" переживает новый прилив мыслей и чувств.
И тем не менее слова, изреченные им после демонстрации разрушенных
неправильным режимом питания зубов, внушают если не гордость за
непобедимость разума, то требуют, во всяком случае, кое-каких разъяснении.
Но, впрочем, что же он сказал? А вот что.
- Сынок,- спросил и прищурился,- думаешь, этот психдом под открытым
небом навечно?
Итак, само течение событий заставляет нас наконец воссоздать
историческую картину, описать ту неделю, протянувшуюся из мая в июнь,
невероятные семь или пять дней, кои ныне у многих живых свидетелей -
обитателей апельсиново-банановой (а в ту пору и шоколадно-колбасной, и
деликатесно-диетической, и лицензионно-импортной. и прочая, и прочая, и
малая, и белая за четыре двенадцать) метрополии вызывают уже даже не гнусные
смешки, не недоуменное пожатие плеч, а, как правило, лишь стойкое нежелание
оторвать взгляд от свежим свинцом дурманящей полосы "Советского спорта".
Да, не обойтись без правдивого описания необычайных событий,
происходивших в том бесконечно далеком году всеобщего детанта на берегах
Москвы-реки в пору цветения тюльпанов.
Ну что ж, действительно ли следует связывать исчезновение загодя
развешанных на улицах и площадях главного города страны плакатов, флагов и
транспарантов "Привет участникам международного молодежного форума
"Московская инициатива" с неожиданным появлением компаниями по два, по три,
а то и целыми семьями по четыре и пять в скверах и залах ожидания вокзалов,
в проходных, мхом и кирпичом поросших дворах, в подворотнях и электрическими
запорами не оборудованных подъездах и, главное, главное, в прекрасном,
руками энтузиастов некогда разбитом лужниковском парке юных существ, собой,
определенно, являвших позор и брак отечественной педагогики и педиатрии?
Нет, прямо два события не связаны. Изъятие атрибутов молодежной фиесты
началось несколько раньше, за неделю-полторы до беспримерного нашествия
нестриженых и неумытых. Почти немедленно после приглашения двух молодых
людей, состоявших сопредседателями оргкомитета грядущего фестиваля, в
необыкновенный, на высоком холме воздвигнутый дом, имевший вдобавок в ту
пору целых три разных, во все стороны света глядевших фасада. (Увы, один,
углом выходивший на юго-запад, с романтическими завитками периода русского
модерна, ныне уже неразличим под желтой многослойной штукатуркой.)
Итак, два организатора праздника молодости и мира вышли из своего
учреждения (и по сей день остающегося ярким образцом архитектуры
революционного конструктивизма) и, глянув на темной искрой блистающий меж
деревьями бульвара мрамор эпохи "песни о встречном", двинулись (ловя на ходу
подхваченные ветром языки галстуков) по узкому проезду на широкую площадь.
Внеплановость приглашения не зря смутила души двух
спортсменов-выдвиженцев. В кабинете, где до сих пор ласково курировали их
созидательную деятельность, обоим был представлен носитель вкрадчивой
фамилии Беседа и сухо выкашливаемого звания - полковник.
Афанасий Антонович, кстати, ныне пенсионер, с коим любой желающий в
солнечную погоду может поменяться ферзями, если, конечно, не ошибется
скамейкой на Пречистенском бульваре, продемонстрировал двум незадачливым
антрепренерам с полсотни билетов на заключительный концерт, куда вход по
плану мероприятия предполагался только и исключительно по специальным
пропускам.
А. А. Беседа, кроме того, проинформировал лицами посеревшую пару о
факте "совокупного" изъятия лишь в трех союзных столицах и Северной Пальмире
россыпью и целыми билетными книжечками уже более восемнадцати тысяч ловко
состряпанных подделок, из чего сделал справедливый вывод о несомненной
дерзости и масштабности беспрецедентной аферы.
И далее вдруг с необъяснимым увлечением и энтузиазмом (верно, и
тридцатью шестью вершками едва ли способный похвастаться, отчего
производивший на плечистых представителей оргкомитета впечатление особо
злонамеренного и ехидного) полковник занялся перечислением, казалось бы,
совершенно неуместным, промахов и недостатков, допущенных неизвестными, но
обреченными, конечно же, на неминуемое разоблачение умельцами.
- Впрочем,- заключил полковник, как бы желая приободрить приятным
известием полумертвых, ей-Богу, визитеров,- несмотря на отмеченные
эстетические и иного рода изъяны, цена на изделия всех цветов и размеров
колеблется по последним сообщениям от пятнадцати до пятидесяти рублей в
зависимости от региона и имеет тенденцию повышаться. Ввиду приближения
означенной в них даты, надо полагать, и ввиду широко проводимого изъятия
следует недвусмысленно заявить,- сказал Афанасий Антонович и посмотрел в
глаза одновременно и тому и другому, отчего один из сопредседателей, бывший,
к слову сказать, гандболист, непроизвольно попросил воды.
Кто заподозрен в подлом мошенничестве, у молодых функционеров сомнений
не возникло, и лишь недостатком улик могло объясняться то, что оба в конце
концов очутились на улице и без конвоя.
Но если откровенно, то откуда бы им взяться, уликам, если ничем
предосудительным, кроме перепродажи кое-каких фирменных шмоток да изредка,
от случая к случаю, аппаратуры, ни тот ни другой в жизни не занимались.
Впрочем, один, но это еще черт знает когда, после дружеского, но
неоправданно затянувшегося застолья угнал, то есть взял, хозяина
предварительно не уведомив, покататься серый, исключительно приемистый и
бесшумный "седан", невезучий же мастер ручного мяча, впрочем, тоже давно и
случайно, шестнадцатилетнюю, необыкновенно развязную особу принял за
двадцатилетнюю. Но, повторяем, в незапамятные еще времена все это было
искуплено, искуплено и выкуплено и, главное, ни в какое сравнение ни вместе,
ни порознь не могло идти с только что открывшееся авантюрой на (Господи,
упаси, год-то 197...) идеологическом фронте.
Подумать только, восемнадцать тысяч, как сказала эта карла с плешью,
только изъятых билетов, мама-почтальонша, сколько же их на руках? Десять,
двадцать, сто тысяч? А сколько будет жаждущих разжиться лишним на месте?
Копать кайлом, какая сила оградит столицу, а с ней и организаторов
международного форума от этой безумной орды?
- Зашибу,- сказал гандболист по имени Юра Постников.
- На фиг,- согласился с ним любитель быстрой езды, и в эту минуту,
кажется, в последний раз они имели в виду одно и то же. Думали о Жорике
Петрушеве, зеленоглазом выкормыше института, притулившегося у малоприметного
стаканчика "Метро Парк культуры", коему так неосмотрительно была вверена
культурная программа фестиваля. Он, он, красногубый балабон, и напел это
проклятое название, кое нормальному, не изнасилованному противоестественным
напряжением средней и задней спинок языку исторгнуть принципиально не под
силу.
Мать-героиня, женщина и заступница, а если выяснится еще и из каких
средств, то есть всплывет обоюдовыгодная экономия на удобствах участников из
слаборазвитых стран.
- Зарезать мало, пусть ищет того-не-знаю-кого или берет на себя,-
решили коллеги.
Как видим, ощущением непоправимости они еще не прониклись, мысли их
только путались, и мстительное волнение и опьянение свежим воздухом внушали
неоправданную надежду.
Но, увы, хрупкая не дождалась даже завтрашнего утра, когда по
самолетному трапу должен был сбежать на родную землю Жорик Петрушев, неделю
назад убывший на вечнозеленый остров Дрейка и Нельсона улаживать последние
детали грядущего феерического действа.
Увы, увы, майский ветреный день вышел black as a night, точно такой,
какой привиделся однажды дружкам Мику и Киту и вылился в песню.
Итак, не успели известные нам двое возвратиться в дом на углу Маросейки
и усесться за широкие деловые столы лицом к лицу, как тревожный телефонный
зуммер возвестил о новом приглашении, на сей раз с этажа на этаж.
Кабинет, куда позвали наших знакомых, разительно отличался от не
описанного нами ранее, был полон света, красок, флагов, лент, скульптурных и
живописных работ даровитой молодежи, грамот и вымпелов. Однако здесь
ласковый тон принят не был, с приглашенными разговаривали грубо и
повелительно, а для начала без всяких слов и объяснений сунули под нос
газету, со страницы котором мелким зерном жизнерадостно скалился Жора
Петрушев.
А довольная Жорина рожа означала вот что,- ни завтра, ни послезавтра и
ни в один из дождливых четвергов ближайших двух недель прилета его ожидать
не приходится. Юному мужу прыщавой (и беременной, о чем уже известно всем и
каждому) дочери хозяина еще одного кабинета (наискосок через площадь)
приглянулась земля футболистов и садоводов, и он решил ее не покидать
совсем, зарабатывать на жизнь раздачей интервью, каждое следующее из коих
обещало быть гаже предыдущего.
Итак, списать просчеты культурной программы оказалось не на кого.
