- Не подходи!
Лупцов снова сел на свое место.
- Да ты положи нож, - сказал он, - не бойся, я настоящий. Между
прочим, ко мне тоже сейчас гость заглянул. Копия ты. Сидел на моем
диване и чревовещал. Страшно, честное слово. Кстати, - вспомнил
Лупцов, - ты грозился накормить меня консервами с хлебом. Давай,
угощай.
- Погоди, Игорь, - признав, наконец, в Лупцове соседа, сказал Иван
Павлович. - У меня с животом что-то. Схватки прямо родовые. Вроде
ничего не ел сегодня. С утра только молока с хлебом. Ф-фу... - Иван
Павлович сразу как-то обмяк, расслабился и через некоторое время
пояснил, - отпустило.
- Ну, так кто у тебя был, я, что ли? - спросил Лупцов. Ему было
страшно интересно узнать, в каком виде предстал перед соседом его
двойник.
- Ты, ты, - ответил Иван Павлович.
- Ну и что? - тихо, будто боясь спугнуть, спросил Лупцов.
- Ничего. С тобой еще девка была. С седьмого этажа, школьница. -
Лупцов смущенно и как-то неприлично хихикнул, и Иван Павлович сразу
откликнулся. - Вот, вот. Я об вас швабру сломал. начали здесь...
- Я даже не знаю, как ее звать, - начал оправдываться Лупцов. -
Честное слово. Разве что в мыслях позволял. Я понял. Иван Павлович,
это все наше паскудство на свет божий повылазило. Точно. Видно, у него
тоже имеется своя критическая масса. А эти просто вытащили из квартир
и темных углов все наше непотребство. Я даже думаю, что они и не живые
совсем - двойники наши. Может, даже и не разумные. По-моему, они
совершенно не понимают, что делают и говорят. Это наши
материализовавшиеся пороки. Вернее, отражения наших пороков. Ты
заметил, они же безобидные. Это же не они грабят на улицах. Это люди,
а они только кривляются. Но вот увидишь, когда все это кончится, если
кончится, конечно, все спишут на них.
- А эти - "папа, помоги" - тоже безобидные? - зло спросил Иван
Павлович.
- А черт его знает, - ответил Лупцов.
- Ладно, - через силу сказал Иван Павлович и, охнув, снова согнулся
пополам. Его тощая шея вздулась от напряжения, даже при свете свечи
видно было, как побраговело лицо. Иван Павлович прорычал, как это
бывает при рвотных спазмах, упал на колени, а Лупцов сорвался с места
и вовремя подхватил соседа.
- Да ты отравился, Иван Павлович, - сказал Лупцов. - А главное,
телефон не работает, врача не вызовешь. Марганцовка у тебя есть?
Иван Павлович не ответил. Он хрипел, как уимрающий, раскачивался из
стороны в сторону и все норовил улечься на пол.
- Иван Павлович, ты только не помирай, - не на шутку испугался
Лупцов. - Этого нам еще не хватало. - Он уложил соседа поудобнее на
пол, взял свечу и бросился в ванную комнату, где, как он помнил, была
аптечка.
Когда Лупцов вернулся на кухню с большим целофановым мешком
таблеток, Иван Павлович уже успокоился. Он лежал совершенно тихо,
разбросав ноги в разные стороны. Лупцов наклонился над ним, установил
свечу на пол, поближе к изголовью соседа, и потряс его за плечо. Даже
непрофессиональным глазом видно было, что Иван Павлович умер. Нижняя
челюсть у него отвисла, обнажив желтые, прокуренные зубы, глаза были
открыты, а пламя свечи едва-едва отражалось в быстро помутневших,
словно затянутых бельмами, глазах.
Некоторое время Лупцов с ужасом разглядывал своего соседа. Он никак
не мог поверить в эту странную, необъяснимую смерть. Одновременно его
мучали страх и отчаяние от невозможности что-либо предпринять.
Рядом с трупом соседа Лупцов просидел не менее часа. Все это время
он мучительно искал причину странной смерти. Искал ее в последних
событиях, в приходе собственного двойника, который на удар шваброй мог
ответить каким-нибудь совершенно неизвестным, невидимым глазу ударом.
Лупцов боялся уходить из этой незапертой квартиры. Замки с
недавнего времени перестали служить защитой дому, а значит, и смысл в
них отпал. Чтобы вернуться в свою квартиру, Лупцову потребовалось бы
подняться по темной лестнице на этаж, но и дома его не ожидало ничего
хорошего. Однако оставаться здесь было еще страшнее. Нельзя сказать,
что Лупцов боялся мертвецов, но ночью, почти без света, в незапертой
квартире - это было слишком.
Уходя Лупцов обратил внимание на старенький велосипед, подвешанный
под самым потолком. Иван Павлович ездил на нем ловить рыбу на соседние
пруды. Лупцов прикинул, что велосипед больше никогда не понадобится
хозяину, а потому решил, как только рассветет, забрать машину и уехать
из этого чертова города куда-нибудь поближе к природе.
Дома Лупцов задвинул диван в самый угол, на стол поставил зажженную
свечу и, укрывшись одеялом, лег лицом к двери. Довольно долго он
полулежал с открытыми глазами и прислушивался к каждому шороху. Пламя
свечи нервно подрагивало, по стенам и мебели прыгали замысловатые
тени, и Лупцов часто вздрагивал от неожиданности - задумавшись, он
принимал скольжение теней зща неких гадов, с некоторых пор
поселившихся в его квартире.
По проспекту, мимо дома, изредка проскакивали машины, Один раз где-
то далеко трещоткой простучала автоматная очередь. Внизу, скорее всего
на первом этаже, разбили стекло, и после этого послышался леденящий
душу женский крик. Лупцов привстал на локтях, напрягся и вскоре снова
лег. Долго еще он тяжело вздыхал и ворочался, пока, наконец, не уснул
сном совершенно измученного человека. И проснулся он поздним зеленым
утром.
7.
Проснулся Лупцов от того, что звонил будильник. Он открыл глаза и
посмотрел на часы. Стрелки, как и вчера, показывали 12, но будильник
трезвонил, как порядочный, и не собирался умолкать.
Лупцов встал с дивана, постоял немного, приходя в себя со сна, и по
привычке отправился в ванную. В полутемной прихожей он чуть не
столкнулся с каким-то субьектом, в котором сразу признал своего
двойника. Лупцов вздрогнул от неожиданности, отступил назад в комнату,
а двойник с бесстрастным лицом проследовал мимо него, лег на диван и
укрылся одеялом.
- Вот сволочь, - с ненавистью прошептал Лупцов. - Выжили-таки. Эй,
ты, - обратился он к двойнику, а тот вдруг как-то очень некрасиво,
судорожно раскрыл рот и скрипучим голосом проговорил:
- Тихо, тихо, пеструшка, а то услышат. Тихо, тихо, не бойся. Все
будет хорошо.
- Сволочь, - уже спокойнее повторил Лупцов. Он подумал о том, что
ему все равно надо отсюда уходить, и как можно скорее. Поэтому Лупцов
сказал двойнику, - ладно живи, говнюк, - забрал сумку с вещами, надел
резиновые сапоги и покинул квартиру.
В прихожей у Ивана Павловича Лупцов поскользнулся и едва удержался
на ногах Пол квартиры тускло поблескивал голубоватой порослью той
самой плесени, что он видел на обратном пути.
Осторожно ступая, Лупцов вошел в кухню, и глазам его предстала
сколь страшная, столь и удивительная картина: Иван Павлович лежал на
полу в той же позе, но как бы укрытый дорогой ворсистой тканью. Он был
похож на гигантский кокон в этой поросли, которая особенно густо и
высоко принялась на открытых участках тела. Лицо лишь угадывалось под
этой голубоватой маской, а изо рта высокими мясистыми стрелками
поднимались толстые серебристые стебельки.
Стоя над трупом, Лупцов вспомнил, как вчера Иван Павлович
легкомысленно потрогал пятно на земле. Вспомнил и понял, что именно
из-за этого и умер его сосед.
Покидая квартиру, Лупцов пнул ногой наполовину заросшую плесенью
сумку соседа. Затем он осторожно, будто имеет дело с ядовитым газом,
расстегнул сумку и заглянул внутрь. Сверху лежали пакеты с супом,
несколько пачек риса и соль. Все это Лупцов переложил в свою дорожную
сумку и, сняв со стены велосипед, покинул квартиру.
То, что Лупцов увидел на улице, поразило его не меньше, чем смерть
соседа. Если сутки назад на улице попадались лишь отдельные островки
необыкновенной плесени, то сейчас абсолютно все: и земля, и асфальт, и
скамейки перед домом, и низкие кусты вдоль фасада, - все было покрыто
ровным слоем серебристо-голубой плесени. Плесень добралась даже до
окон первого этажа, до половины окутала стволы деревьев, и если бы не
страх перед неизвестной опасностью, может, он и восхитился этим
фантастическим, неземным ковром с голубоватым металлическим блеском.
Лупцов пришел в себя, когда увидел на той стороне проспекта, у
булочной, живой факел. Какой-то бедолага облил себя бензином и
подпалил, а затем от невыносимой боли начал метаться по тротуару и
кричать. Упав, несчастный принялся кататься по асфальту, пытаясь сбить
пламя, но вскоре затих. Бензин прогорел довольно быстро, а обгоревшие
лохмотья еще долго дотлевали на скрюченном самоубийце.
Прикручивая сумку веревками к багажнику, Лупцов торопился. Он
бормотал какие-то проклятия, искоса поглядывал на обгоревший труп и
думал о том,, что жизнь, в сущности, кончилась и для него, и что
отвоеванные у смерти несколько дней лишь продлят его мучения, а затем
сделают невыносимой и саму мысль о смерти. Лупцов вспомнил, что когда-
то он уже думал о возможной гибели человечества. Вспомнил о том, какой
страшной показалась ему эта мысль, и уже был близок к истерике. Вид
развороченного фасада булочной на фоне холодного, леденящего душу
апокалипсического пейзажа, символизировал собой что-то глубоко
враждебное человеку, какой-то новый исторический период в жизни
планеты. Люди с такой легкостью были исключены, выброшены из общего
хода жизни, что Лупцов подумал: "А были ли мы вообще? Нас просто
выгоняют. А могли бы и воздух откачать или погасить солнце. Мы больше
не нужны. И неизвестно, сделали мы то, для чего появились, или нет? И
спросить не у кого".
Он уже отъехал на порядочное расстояние от дома, миновал два
перекрестка и свернул к кольцевой автодороге. В абсолютной тишине
слышно было, как под колесами веловипеда звонко похрустывают сочные
стебли плесени.
Страшная обида за все человечество душила Лупцова: их прогоняли, не
предъявив никакого обвинения, как хозяин, которому просто надоело
выгуливать свою собаку и кормить ее, их выталкивали за дверь.
Изредка на своем пути Лупцов встречал все тех же странных лжелюдей.
Они возникали на дороге вдруг, поодиночке и целыми компаниями,
перебегали дорогу перед самым носом у Лупцова, занимались на обочине
разным непотребством и гоготали, словно урловые подростки в последнем
ряду кинотеатра при виде голой задницы на широкоформатном экране.
Кривляния их походили на бестолковые и суетливые игры обезьян и это
было тем более страшно и непонятно, потому что выглядели они вполне
нормальными людьми, гораздо более нормальными, чем некоторые
сослуживцы или соседи Лупцова.
К вечеру Лупцов одолел километров тридцать от кольцевой дороги, и
везде было одно и то же: лес или густые заросли деревьев и кустарника
напоминали инопланетные джунгли. Здесь, за городом, плесень, очевидно,
росла еще быстрее: деревянные дома заросли ею по самые крыши, голубая
бахрома свисала даже с проводов, и каждый населенный пункт напоминал
Лупцову никогда невиденные им древние заброшенные города.
Остановился Лупцов из-за того, что устал, а главное, крайний дом, с
которым он поравнялся, был менее всего тронут голубой заразой. Он
стоял свеженький, недавно отстроенный, внося ощутимый диссонанс в
общую картину. Желтые бревенчатые стены дома прямо-таки сияли на
однообразном серебристо-голубом фоне.
- Неужели?! - вырвалось у Лупцова. - Таинственный остров, и только.
- Он подошел к калитке и заглянул во двор. Там было все то же самое,
что и везде, с той лишь разницей, что плесень покрывала только землю
