бы в забытьи: - Поколения будут сменять поколения... И брат пойдет против
брата, сказавшего: "Это мое и это мое!" - ибо не захочет уступить! Ибо
каждый скажет: "Я лучший из вас! И мой дом, и дети мои, и скот мой, и все,
что именуется жизнью моей, - все лучшее!" - Великого могущества достигнет
человек на пути соперничества, создаст орудия, сокрушающие материки,
иссушающие моря! Будут вздыбливаться горы и проваливаться земля от ветра
безумия, ибо люди впадут в отчаяние, перестав верить в разум свой, и
необузданность станет мерилом ценности, а сила не найдет узду! Надежда
возрождается лишь в детях... - Эа-Шеми замолчал и вновь опустил голову.
Прошло время. Эа, задумавшись, чертил палочкой знаки: кружочки,
прямые и волнистые линии. Густая пыль медленно засыпала их. Геро, решив,
что ессей забыл о нем, напился воды, поднялся. Эа сказал:
- Скоро я уйду из Дербента...
- Если отец спросит куда, что ему сказать?
- Я пойду берегом моря... Впрочем, перед уходом я увижусь с ним...
Прощай, сын Мариона! Мы еще встретимся... Правда, это случится не скоро. И
передай отцу: понять - значит простить.
Как разобраться в ворохе разноцветных дневных впечатлений уму, не
привычному и не искушенному в поисках сходства в разных внешне вещах и
отличий - в сходных? Геро понял, что отец задал ему трудную задачу,
посылая в город смотреть и слушать, явно не для развлечений, а чтобы в
чем-то убедить. Но в чем? Понять - значит простить - что это означает? Эа
говорил: измените жизнь, и греховность исчезнет. Ессеи живут безгреховно.
Геро не хочет такой жизни. Если бы ему сейчас сказали: "Будь таким, как
все, не превозноси себя перед другими, не пользуйся большим, чем другие, и
ты обретешь счастье!" - он с возмущением отверг бы это предложение. Но к
тому, к чему стремился Геро, стремятся многие, равно как другие к
богатству, и только время покажет, чье желание исполнится. Это понять
можно. Даже можно и простить. Но не уступить!
12. ВСТРЕТИТЬ БЫ ТОГО ХАЗАРИНА
Самые дорогие воспоминания, которые хранит и лелеет человек на
чужбине, - воспоминания детства. Поэтому Микаэль всегда с удовольствием
рассказывал Геро о своей юности. Однажды, когда сын Мариона был еще
мальчиком, он поведал, как на родине, подражая взрослым, он и другие
подростки делали из камышинок трубочки и сидели под водой, дыша через
полую камышинку. Марион, слушавший друга, воскликнул:
- Да ведь это военная хитрость! Геро, запомни ее, она может
пригодиться: неизвестно в каких краях придется тебе побывать. А тебя,
Микаэль, прошу: покажи сыну, как это делается... Жаль, поблизости нет
озера или реки...
- Но зато есть море, - возразил Микаэль. - А тростник растет в ущелье
по ту сторону Южной горы. Пусть Геро срежет охапку, и я непременно испытаю
мальчика...
На следующий день Геро принес несколько трубок. Выдолбил их он на
площадке, где позже убил волка, и две штуки на всякий случай припрятал в
расселине скалы. В тот же день Микаэль и Геро отправились на берег моря.
Через несколько дней Геро мог уже плавать под водой, лежа на спине и
высунув из воды лишь кончик камышинки. Воистину пути судьбы неисповедимы:
разве мог славянин Микаэль в юности предположить, что пройдет время - и он
будет обучать албанского юношу славянской хитрости. Да и сам Геро, спустя
годы, не раз поблагодарит благосклонного Уркациллу, давшему ему в
наставники чужестранца. Впрочем, славянская хитрость пригодилась ему
гораздо раньше.
Купив Микаэля за большие деньги, прежний филаншах дальновидно не
превратил Микаэля в раба, понимая, что раба хоть и можно заставить
работать и даже изготовить то же количество изделий, что способен
изготовить свободный, но никогда господин не сможет заставить раба сделать
добротную, а тем более прекрасную вещь, ибо рабство и вдохновение -
несовместимы. Оставив славянина свободным, прежний филаншах проявлял к
нему всяческое благоволение и даже приказал шихвану оружейников построить
для славянина дом в Верхнем городе, намереваясь женить его. Но вскоре
филаншах погиб на охоте. Микаэль так и остался жить в пристройке к
мастерской и теперь уже сам не захотел жениться, объяснив однажды Мариону,
что не следует заводить семью, когда не знаешь, что ждет тебя завтра (он
тогда еще не был христианином). Его уважали за ум. Геро а разговоре с
отцом о Бусснаре, сказав, что у него не два языка, лишь повторил фразу
Микаэля, ставшую поговоркой в Дербенте. Однажды славянин заметил Обадию:
"У тебя во рту два языка: один для бога, другой для ближнего". Его ценили
за мастерство, так как не было в Дербенте мужчины, который бы собственную
безопасность не ставил в зависимость от прочности кольчуг и крепости
мечей. Случалось, на торговой площади устраивались даже перекупные торги
на оружие Микаэля, когда приобрести его желали многие. Доходы от продажи
оружия шли в казну и филаншаху, а потому за торгами следил преданный
филаншаху осведомитель Урсуф. Иногда Микаэлю платили за услуги, которые он
оказывал горожанам в ремонте изделий из железа, эти деньги Микаэль тратил
на гостинцы детям Мариона, к семье которого он успел привязаться.
Геро обрадовался, когда на второй день, идя в город, случайно
встретил Микаэля возле ковроткацкой мастерской. Микаэль был чем-то
озабочен и шел стремительно. Он бы не заметил юношу, если бы тот не
окликнул:
- Мира и благополучия, домисто! Куда направляешься?
Под легким навесом мастерской стояло несколько вертикально
укрепленных станов с натянутыми на каждом основами из разноцветных нитей.
По две женщины возле каждого стана проворно вплетали челноками в основу
толстые шерстяные нити.
- Кузнец Оскар прислал ко мне сына - мол, изготовил повозку, приходи
посмотреть, - объяснил Микаэль, когда они от ковроткацкой мастерской
свернули направо и дорога пошла мимо длинного ряда серых глинобитных
гончарен. Возле ближней несколько рабов месили голыми ногами глину, с
трудом двигаясь в вязком тесте.
Геро повозки не интересовали, но он отправился вместе с Микаэлем,
печальный вид которого несколько встревожил юношу. Не решаясь сразу
заговорить о том, что его обеспокоило, Геро спросил:
- Домисто, почему ты стал христианином? Почему ты не выбрал
покровителем нашего Уркациллу, ведь тебе к этому не было бы препятствий...
- Лучшего бы я и не желал, - вздохнул Микаэль, - но Уркацилла, пусть
будет он чтим вами во веки веков, покровительствует только тому, чьи
предки захоронены на этой земле...
- Ах, да... Я не подумал об этом... Но почему ты не стал
огнепоклонником?
- Разве я не рассказывал тебе, что у меня на родине есть обычай
сжигать трупы умерших и погибших [в "Повести временных лет" сохранилось
описание вятичного погребального обряда, распространенного у
восточнославянских племен: "...и аще кто умряше, творяху тризну над ним, и
посемь творяху краду великую и вьзложахуть й на краду, мертвеца сожьжаху,
и посемь собраше кости, вложаху в судину малу, и поставляху на столпе на
путех..."]. И мне неприятна даже мысль, что когда я умру...
- Живи, пока светят солнце и луна! - привычно произнес Геро пожелание
долголетия.
- Благодарю тебя, так вот, я не хочу, чтобы мой труп после смерти
бросили в "башню молчания" как падаль...
- Но ведь христиане зарывают умерших в землю.
- Я не договорил, Геро...
- Прости, домисто! - юноша ласково коснулся натруженной руки Микаэля.
- Я хотел спросить - отчего ты сейчас печален? Прости и на этот раз, если
любопытство мое неприятно тебе...
Мастер некоторое время шел молча, погруженный в свои мысли. Молчал и
Геро, боясь показаться назойливым. Когда они вошли в переулок, ведущий к
кузнице, славянин задумчиво проговорил:
- Сегодня я увидел сон, Геро, который давно уже не посещал меня. Как
будто я вернулся к себе на родину. Отнесла меня туда птица Самург и
опустила возле избушки на поляне в ельнике. Эту избушку я поставил, когда
на болотах собирал железную руду. И вот смотрю - в домике свет горит...
Захожу, а там мой покойный отец на лавочке меня поджидает, в белой рубахе,
седой... И говорит мне: долго же ты не возвращался! Я вот все жду, когда
ты по мне тризну справишь! - Голос славянина дрогнул. - Я виноват перед
родителем, Геро!.. Он остался непогребенным...
- Но ведь тебя захватили в плен!
- Да, в плен!.. Но душа родителя, видно, тоскует, ждет...
- Домисто! Тебе надо вернуться на родину!
- У меня нет большего желания, Геро, но...
- Я отправлюсь с тобой!
- Какими бы мы ни были богатырями, но пройти через земли хазар,
буртасов, алан, торков...
- Мы наймемся в охрану торгового каравана!
Микаэль только тяжело вздохнул. Геро остановился, придержал Микаэля
и, глядя на разгорающееся солнце, воскликнул:
- Клянусь Уркациллой всевидящим и его супругой Весшной, я отправлюсь
с тобой на твою родину!
В это время славянина окликнули:
- Микаэль! Микаэль!
Выбежав из-под столбчатого черепичного навеса, кузнец махал им рукой.
Он был бритоголов, чумаз, в прожженном во многих местах дерюжном фартуке.
- Мира и благополучия вам! Вон моя повозка! - Аскар указал под навес,
где толпились люди. - Я только что закончил и выволок на обозрение.
Повозку одобрили, Микаэль!
Простодушное бахвальство прозвучало в его голосе, и Аскар, чтобы
скрыть детскую радость, осветившую его выпачканное сажей лицо, провел по
нему широкой ладонью, запачкав еще больше.
- Это моя двадцать пятая! Вон на том столбе я всегда делаю зарубку
после очередной, но эта - особенная!
Он радовался как мальчишка, чуть не приплясывал. А ведь год назад у
него умерла жена, а вскоре и сын, и кузнец едва не умер с горя. Эа-Шеми
однажды сказал: "Станут люди как дети! И велика будет у них радость, а
обиды легки!"
Толпившиеся под навесом уважительно расступились перед мастером.
Повозка действительно оказалась особенной, такой в Дербенте еще не
изготавливали.
Повозки в Дербенте были грубы и прочны: рамы и оси вытесаны из
тонкомерных бревен, короба сколочены из толстых досок, огромные колеса
выпилены из дерева - сплошной деревянный круг, окованный для прочности
железным обручем. Чем прочней, тем надежней. А прочность - в массивности.
Ведь недаром и среди людей самые массивные - самые сильные.
Эта же до умопомрачения хрупка. Это была даже не повозка, а что-то
новое, чему на первый взгляд нельзя было подобрать сравнения. Она
напоминала тонкую осу, если прежние сравнить с неуклюжим жуком. Колеса
были похожи на кольца и впору были бы на палец какому-нибудь одноглазому
великану. По окружности колес - тонкие железные спицы, одним концом
упирающиеся в желобочный обод, другим - в барабан ступицы. Верх повозки
напоминал длинное кресло со спинкой в виде двух поднятых крыл. Впереди
кресла - круглое сиденье для возницы, обтянутое светло-желтой кожей.
Обычная повозка - пять локтей ширины, не менее десяти длиной. А у хазар,
говорят, еще громаднее. Эта же была гораздо уже и вдвое короче. Словом,
игрушка. Люди, ожидая, что скажет Микаэль, негромко переговаривались:
- Хороша, но бесполезна.
- Зато легка.
- Но прочна ли?
- Для груза не годится. Баловство.
- Почему непременно для груза? А если в гости?
- В гости - и на лошади... или пешком.
- А с детьми? С женой?
- Те пусть дома сидят! Это баловство - жен и детей к легкой жизни
приучать!
- А если болен?
- Ха-ха! Еще скажи - без ноги!..
